– Нет, Лялин. Давай-ка ты лучше поотстань. Береженого, сам знаешь… Корнеев! – (Это уже в микрофон.) – Обгоняй!
Минуты не прошло – Корнеев, ехавший на «эмке», доложил:
– Сошел. Идет через Девичье Поле. Медленно. Оглядывается.
– Кажется, приехали, – удовлетворенно заметил Октябрьский. – Встреча у него тут с кем-то, не иначе. Всем начальникам групп! Оцепить сквер по периметру, скрытно. Я выхожу.
Вылез на тротуар, сладко потянулся.
– Давай, ребята. Только не кучей.
Оперативники один за другим перескакивали через чугунную оградку и исчезали в еще голых, но все равно густых кустах.
– А мы с тобой, Егор, культурно пойдем, по дорожке. Приличным прогулочным шагом.
Не успели они пройти «приличным шагом» и двадцати метров, как из кустов вынырнул Лялин.
– Товарищ старший майор!
– Ну, где он?
– В избушке на курьих ножках, – отрапортовал сотрудник.
Октябрьский нахмурился:
– Что за дурацкие шутки?
– Там детская площадка, товарищ начальник. Песочница, горка деревянная. Ну и избушка, вроде как Бабы-Яги, что ли. Залез он туда и не выходит.
– Ладно, пошли посмотрим, что за чудеса такие…
Игровая площадка на Девичьем Поле была замечательная, свежепокрашенная к Первомаю. Кроме обычного набора детских забав – горки, качелей, песочницы – были там фанерный аэроплан с красными звездами, кораблик с надписью «Аврора» и бревенчатый домик с маленькими окошками. По всей этой красоте ползало десятка полтора ребятишек мелкого возраста, в основном вокруг аэроплана. Жилище Бабы-Яги у подрастающего поколения Страны Советов, похоже, популярностью не пользовалось.
На скамейках сидели бабушки с няньками. Кто вязал, кто болтал между собой – одним словом, картина для парка самая что ни на есть обыкновенная.
Октябрьский, Егор и Лялин укрылись среди деревьев, со всех сторон окружавших площадку. За сквером серело массивное здание Академии Фрунзе. Оттуда тоже, перебегая от ствола к стволу, подтягивались оперативники.
Старший майор не сводил глаз с избушки.
– Не пойму… Сидит – не высунется… Тайник у него там, что ли? Не нравится мне это. Уйдет подальше от детей – будем брать.
Вдруг одна девочка лет шести, пытавшаяся вскарабкаться на крыло аэроплана, оглянулась на домик.
– Тсс! – шикнул на подчиненных Октябрьский, прислушиваясь.
Девочка что-то спросила звонким голоском. Спрыгнула на землю, подбежала к избушке. Заглянула. Скрылась внутри.
– Чего это он? – спросил Егор, посмотрел на шефа и поразился – лицо у того страдальчески исказилось.
– Паскуда, – прошептал старший майор. – Вот он что удумал…
– Шеф, я не понял.
– Помолчите! – цыкнул Октябрьский – яростно, да еще и на «вы». Внезапно стиснул Егору плечо. – Нет, гляди, выпустил!
Девчушка вышла из домика, крикнула:
– Хорошо, дяденька! – и вприпрыжку понеслась к краю площадки, где (Егору отсюда это было хорошо видно) на земле лежали двое сотрудников.
Один из них, коренастый парень в кожаной куртке, вдруг поднялся в полный рост и не маскируясь направился к старшему майору. Девочка шла за ним.
Октябрьский встретил оперативника бешеным шепотом:
– Ты что делаешь, скотина?!
Тот вместо ответа сконфуженно протянул клочок бумаги.
Через плечо шефа Егор прочитал строчку, написанную химическим карандашом: «Господа чекисты, предлагаю вступить в переговоры».
Кулак в черной перчатке с силой стукнул по стволу дуба.
– Мать его… – Октябрьский подавился ругательством – вспомнил о ребенке.
Девочка выжидательно смотрела на него снизу вверх, шмыгала носом.
– Тебя как зовут? – спросил старший майор, опускаясь на корточки.
– Люська.
– Ну какая же ты Люська, это плохих девочек так зовут, а ты Люсенька. Правильно я говорю?
Немножко подумав, девчушка кивнула.
– О чем с тобой дядя говорил? Ну, который в избушке?
– Спросил: «У тебя котенок есть?» Я говорю: «Нету». Он говорит: «Жалко. Скажи маме, пускай купит. Котенки – они знаешь какие смешные». Потом говорит: «Там в кустах дяди в прятки играют. Отнеси им эту бумажку. Они тебе шоколадку дадут». Давай шоколадку.
Октябрьский выпрямился, посмотрел в сторону избушки.
– Дяденька, давай шоколадку, – дернула его за штанину девочка.
– У кого-нибудь есть шоколадка? – спросил шеф, по-прежнему глядя на детскую площадку.
Лялин и парень в кожанке покачали головами.
– У меня ириски есть, две, – сказал Егор.
– Ладно, – вздохнула девочка. – Давай ириски.
И побежала обратно к аэроплану – удержать ее Егор не успел.
Только теперь до него дошло, почему у шефа такое выражение лица. Мало того что Селенцов обнаружил слежку, так еще, сволочь фашистская, прикрылся детьми. Как его теперь возьмешь?
– Матюгальник мне! – крикнул старший майор, обернувшись. – И передать по цепочке: не стрелять, ни в коем случае. Откроет огонь – не отвечать!
Сзади, оказывается, тоже были сотрудники, много. Надо полагать, из остальных машин подтянулись.
Начальнику принесли алюминиевый рупор.
Он сдернул кепку, смахнул с черепа капли пота. Лицо у старшего майора было бледное, решительное.
– Гражданки! Говорит администрация парка. Немедленно уводите детей в сторону Пироговки, на территории замечена бешеная собака!
Едва договорив, Октябрьский опустился на одно колено, вынул из-под пальто маузер и, опершись на другое колено локтем, навел длинный ствол на окошко домика.
Правый глаз шефа был зажмурен, нижняя губа закушена добела.
Егор тоже рванул из кармана свой ТТ, но Лялин схватил его за рукав.
– Не надо. Октябрьский знаешь, как стреляет? Пусть этот только высунется.
– Его живьем нужно! Обязательно живьем! – шепнул Дорин в отчаянии.
С галдежом и визгом женщины подхватили детишек, десять секунд спустя на площадке не осталось ни души. В песочнице валялось забытое ведерко, под ноги к Егору подкатился красно-синий резиновый мяч.
Старший майор шумно выдохнул, поднялся. Маузер спрятал обратно.
– Не стал по детям стрелять, – с облегчением сказал Егор. – Все-таки не совсем мерзавец.
– Совсем мерзавцы только в плохих романах бывают, – повеселевшим голосом произнес Октябрьский. – Дайте-ка матюгальник.
– Шеф, а зачем он девочке про котенка говорил? – спросил Дорин, подавая рупор. – Думаю-думаю – никак не соображу.
– Мало ли. Может, у него дома дочка такая же, и у нее котенок. Эх, – с сомнением покачал головой старший майор. – Вряд ли живьем дастся. Но попробуем. – И громко крикнул в раструб. – Выходите с поднятыми руками! Я гарантирую вам жизнь!
– Ага, сейчас! – приглушенно донеслось из домика. – Только суньтесь – разобью рацию и застрелюсь. Говорить буду только с главным начальником. Пусть подойдет.
– Договорились!
Октябрьский оглянулся назад, поискал кого-то взглядом.
– Эй, Клячкин! Пушка твоя знаменитая при тебе?
– Так точно, – ответил один из оперативников, делая шаг вперед.
– Ну, покажи мастерство. Ты – главный начальник. Подходишь тихо, культурно. Еще издали начинай его забалтывать, неважно что. Чуть башку высунет – бей. Только не промажь, точно в лоб.
– Когда я мазал, шеф? – обиженно сказал Клячкин.
Раз «шеф» – значит, свой, из спецгруппы, сделал вывод Егор.
Провожая взглядом Клячкина, который с начальственной неспешностью, солидно шел через площадку, Дорин спросил:
– Как это в лоб? Живьем же хотели.
– В пистолете резиновые пули. Новинка, – коротко объяснил шеф.
Когда Клячкину оставалось до избушки шагов двадцать, темное окошко полыхнуло коротким, хищным пламенем. С дерева сорвалась напуганная выстрелом ворона.
Самого Селенцова младший лейтенант не углядел – тот стрелял из-за стенки, не высовываясь. Однако не промахнулся.
Охнув, Клячкин согнулся пополам. Ткнулся головой в землю, перекатился на бок и задергал ногами.
– А-а! А-а-а! – кричал он, зажимая руками живот.
– Завыл, волчара? – крикнул из домика связной. – Под такую музыку и умирать веселей!
Из кустов выбежал кто-то в сером пальто, схватил раненого подмышки, хотел утащить, но окошко снова озарилось вспышкой, и человек опрокинулся навзничь. Он не бился, не стонал – просто откинул руки и остался лежать лицом кверху.
Тогда Клячкин поднялся на четвереньки, попробовал ползти сам.
Следующий выстрел уложил его наповал.
– Оставаться на местах! – грозно рявкнул старший майор в рупор.
Снова выстрел – от дуба, за которым стоял Октябрьский, полетели щепки.
– Вот сажает, гад! – Шеф стряхнул с воротника труху. – По звуку – «вальтер» П-38, девятимиллиметровый. Хорошая машинка.
В последующие десять минут «Селенцов» стрелял еще четырежды – очевидно, когда замечал в кустах какое-нибудь движение. Судя по крикам, как минимум дважды попал.
Затем надолго наступила тишина.
Октябрьский высунул из-за ствола картуз – никакой реакции. Приказал Лялину перебежать от дерева к дереву – опять ничего.
– Так-так, – сказал тогда шеф. – Неужто он обсчитался, все восемь пуль из магазина высадил? Или хочет нас обдурить, а у самого вторая обойма… Есть вторая обойма или нет – вот в чем вопрос…
Он приложил ко рту рупор:
– Эй, как вас там, Селенцов! Может, поговорим?
– Говорите, слушаю, – раздалось в ответ.
– Как вы поняли, что за вами слежка?
– Интересуетесь? – откликнулась избушка. – Дайте спокойно перекурить – скажу.
– Ладно, курите.
Из окошка потянулся сероватый дымок.
– Точно патроны кончились, товарищ начальник, – азартно крикнул из-за соседнего дерева Лялин. – Время тянет!
– Чище работать надо, чекисты! – донеслось из домика. – Номер на маршрутке поменяли, а вмятина на бампере та же.
– Лялин!!! Ты что же, …, за машиной не следишь!? – заматерился шеф таким страшным голосом, что Егор обмер, а Лялин и вовсе попятился. – Ты, …, мне операцию провалил!
Помертвевший Лялин слепо переступал ногами, двигаясь куда-то вбок. Бормотал: