Армадцы устраивали своим мертвецам морские похороны. Флорин движением руки отвел этот вопрос.
– Шек в душе вовсе не был… морским животным, – тщательно подбирая слова, сказал он. – Он был прежде всего городским парнишкой, и потом, есть ведь традиции, от которых, как я думал, я уже успел отречься… Я хочу знать, где он лежит. Когда они сказали, что не позволят мне это сделать, я им ответил: пусть попробуют меня остановить.
– Флорин Сак, – окликнула его Беллис, когда он повернулся и хотел было идти. – Почему Крум-парк?
– Вы когда-то ему рассказывали об этом парке, – сказал он. – И он сам туда ходил, и ему там нравилось. Я думаю, Крум-парк напоминал ему Строевой лес.
Когда он ушел, Беллис расплакалась и никак не могла остановиться. Она свирепо предупредила себя: чтобы это было в последний раз.
Служба была короткая, неловкая и мучительная. Теологическая смесь, смиренное обращение к богам Нью-Кробюзона и Армады с просьбой присмотреть за душой Шекеля.
Никто не знал, каких богов чтил Шекель и чтил ли вообще.
Беллис принесла цветы, украденные с красочной клумбы в другом углу парка.
Аванк тащил город курсом на восток-северо-восток, постепенно замедляя свой ход. Никто не знал, насколько тяжело он ранен. А рисковать еще одним глубоководным аппаратом и экипажем власти не хотели.
В дни после войны, а в особенности после похорон Шекеля, Беллис никак не могла сосредоточиться. Много времени она проводила с Каррианной, которая была так же подавлена и категорически отказывалась обсуждать, куда движется город. Сосредоточиться на их путешествии было нелегко, а представить, что произойдет, когда они прибудут на место, – вообще невозможно.
Если ученые Саргановых вод не ошибались, то город приближался к месту назначения. Еще две недели, а может, одна – такие слухи передавались из уст в уста. Еще два-три дня, и Армада достигнет раны в этом пустом море, и тогда вступят в дело скрытые двигатели и тайная наука, и все возможности, что существуют вокруг Шрама, будут добыты.
Атмосфера была насыщена ожиданием и страхом.
Когда Беллис открывала утром глаза, ей иногда казалось, что воздух стал колючим, словно вокруг нее пробудились силы, которых она не понимает. Начали распространяться странные слухи.
Поначалу это были игроки, шулеры в ночных игорных заведениях квартала Ты-и-твой. Рассказывались истории о том, как карты менялись еще до того, как их успевали объявить, цветные наряды той или иной масти мелькали, как в калейдоскопе, на одно мгновение тускнели, а затем карты образовывали ту или иную комбинацию после сдачи.
Рассказывались истории о навязчивых духах, браунерах и келкинах, невидимо носящихся по городу, перемещающих вещи с места на место. Предметы обнаруживались в нескольких дюймах от того места, где они были оставлены, в местах, где они вполне могли быть оставлены, но не были. Случалось, что кто-то ронял вещицу и она разбивалась, а потом оказывалась целой, и выяснялось, что, может, никуда она не падала, а лежала с краю и ждала.
«Шрам, – думала Беллис, впадая в тупое недоумение. – Он сочится».
Море и небо совсем неожиданно стали опасными. Появились дождевые тучи, пролились страшным дождем и совсем неожиданно снова исчезли, почти не задев города, обойдя его стороной. На пути Армады стали встречаться полосы, где буйствовали стихии. Волны на узком, ограниченном участке внезапно становились пенистыми, высокими, хотя рядом воды были спокойными и прозрачными.
Флорин перестал плавать, он лишь окунался каждый день. Он боялся долго оставаться в воде. Звук и свет, исходившие из морских глубин, – эманации чего-то невидимого – теперь были настолько сильны, что их видели и слышали даже наверху, в городе.
Иногда Армада проплывала мимо скоплений разумных водорослей, а случалось, в волнах были видны какие-то другие создания – они двигались и не поддавались идентификации, потому что выглядели одновременно живыми, произвольными и искусственными.
Бруколак по-прежнему мучился на мачте и не умирал. Палуба под ним была изгваздана выделениями.
Бродя по палубам и коридорам «Гранд-Оста», Беллис за тихими городскими шумами различала слабые звуки загадочной музыки. Проследить ее источник было затруднительно – звуки были мимолетными и в разное время раздавались непредсказуемо в разных местах. Беллис напрягалась, ловя отдельные отрывки. Музыка была уродливой и пугающей – комбинация полутонов, минорных аккордов, изменчивых ритмов. Похоронный марш, заглушаемый резкими струнными пассажами. Услышав эту музыку во второй раз, Беллис поняла, что она идет из комнаты Утера Доула.
Чем дальше плыл аванк, тем больше появлялось плавучего мусора, усиливались странные морские течения, необычные события в Армаде становились все более частыми и отчетливыми. Когда на шестое утро после мятежа милях в двух от города в море заметили какой-то предмет, никто не удивился. Но когда на него навели подзорные трубы, раздался хор восторженных голосов. Впередсмотрящие на «Гранд-Осте» криками созывали народ, тут же по всем каютам пустились искать Любовников.
Это известие распространилось по городу, по всем кварталам, с пугающей скоростью, и в кормовой части Джхура собралась огромная толпа. К предмету, который раскачивался на воде и приближался с каждой минутой, направился – над предательскими потоками – небольшой аэростат. Собравшиеся глазели на предмет, передавали друг дружке подзорные трубы, и по мере того как очертания его становились все отчетливее, обменивались недоуменными замечаниями.
За остатки плотика из дерева и красноватой парусины, изможденно поглядывая в сторону своего дома, цеплялся какт – отступник Хедригалл.
«Вытащите его сюда!» – «Да что же это за херня приключилась?» – «Где ты шлялся, Хед? Где пропадал?» – «Да вытащите его сюда поскорей!»
Как только стало ясно, что посланный за Хедригаллом дирижабль возвращается на «Гранд-Ост», раздались сердитые крики. Группы людей пытались поскорее пробраться по заваленным улицам с того корабля, на котором они стояли, туда, куда направлялся дирижабль. Беспорядочные людские потоки сталкивались между собой.
Беллис наблюдала за происходящим из окна своей комнаты, а сердце ее колотилось от дурного предчувствия. Потом она, сама не понимая, что ею движет, присоединилась к толпе, стремящейся на флагман. Беллис добралась до бака парохода еще до того, как дирижабль опустился на высоту, с которой пассажиры могли сойти на палубу. Толпа сторонников Утера Доула и Любовников стояла, окружив их, в нетерпеливом ожидании.
Беллис присоединилась к растущей толпе, которая толкалась и напирала на стражников, пытаясь увидеть вернувшегося Хедригалла.
– Хедригалл! – кричали они. – Что за херня с тобой приключилась?
Когда он, высокий и изможденный, спустился, раздался громогласный рев, но вооруженные люди быстро окружили его. Эта маленькая группа с Доулом и Любовниками во главе направилась к дверям, ведущим на нижние палубы.
– Расскажи, что случилось! – Настойчивые крики становились угрожающими. – Он один из нас, оставьте его здесь.
Стражники нервничали, они взяли на изготовку свои ружья, направляя их на напирающих армадцев. В первых рядах толпы Беллис увидела Флорина Сака и Анжевину.
Ей была видна голова Хедригалла – склоненная, выбеленная солнцем, колючки подвяли, а многие пообломались. Он обвел взглядом толпу граждан, тянущихся к нему, взволнованно его окликающих, потом закинул назад голову и завыл.
– Как это вы все здесь? – проревел он. – Вы мертвы. Я видел, как все вы умерли…
Сначала наступила ошарашенная тишина, а потом – заговорили, заверещали все сразу. Толпа снова стала напирать, стражники отталкивали людей, и тогда собравшиеся погрузились в зловещее молчание.
Беллис увидела, как Утер Доул отвел Любовников в сторону, что-то резко им прошептал и указал на дверь. Любовник кивнул, потом вышел вперед и распростер руки.
– Армадцы! – прокричал он. – Ради богов, проявите терпение. – В его голосе слышался неподдельный гнев.
За его спиной, словно впав в бред, снова закричал Хедригалл (Вы мертвы, вы все мертвы), но его стали подталкивать к двери. Стражники вскрикнули – его колючки все еще оставались остры.
– Никто из нас не знает, что здесь произошло, – сказал Любовник. – Но Крумом заклинаю, посмотрите на него. Он болен. Он едва жив. Мы отведем его вниз, в нашу собственную каюту, подальше от всего. Пусть отдохнет, придет в себя.
Кипя от негодования, он направился назад, туда, где Хедригалл нетвердо стоял на ногах, покачиваясь в руках стражников, а Утер Доул быстрым внимательным взглядом обшаривал толпу.
– Это неправильно! – вдруг выкрикнул кто-то. Это кричал Флорин Сак. – Хед! – позвал он. – Он мой приятель, а что вы собираетесь с ним делать, одному Джабберу известно.
Раздались одобрительные крики, но порыв толпы уже сходил на нет, и, хотя вслед Любовникам еще неслись проклятия, никто не попытался перехватить Хедригалла. Слишком уж все было неопределенно.
Беллис почувствовала, что Утер Доул отыскал ее взглядом и теперь внимательно разглядывает.
– Это неправильно! – снова выкрикнул Флорин; от злости у него вздулись вены, когда Любовники и Хедригалл вошли в дверь, а стражники прикрыли их.
Утер Доул не отрывал от Беллис глаз, и она, чувствуя, как у нее бегут мурашки от его взгляда, ничего не могла с собой поделать и тоже смотрела на него.
– Он мой кореш, – сказал Флорин. – Я в своем праве. Я вправе услышать, что он собирается рассказать…
И когда были сказаны эти слова, произошло нечто чрезвычайное.
В тот момент, когда Флорин провозгласил свое право услышать Хедригалла, Беллис, которая по-прежнему не могла отвести свой взгляд от немигающего взгляда Доула, увидела, что его глаза судорожно раскрылись – чуть ли не с сексуальной чувственностью. Беллис ошеломленно смотрела, как его голова слегка наклонилась, словно зовя ее или соглашаясь с ней.