Доул все еще смотрел на нее, даже когда Любовники со стражниками исчезли в коридоре, а он, пятясь, пошел за ними; он приковал к себе ее внимание, двусмысленно глядя на нее и чуть приподняв брови. Потом он исчез.
О боги.
Беллис показалось, будто ее изо всех сил ударили в солнечное сплетение.
Ее вдруг осенило – волна понимания нахлынула на нее, ее оглушило внезапное прозрение, она разглядела все эти многочисленные наслоения манипуляций, игрушкой которых стала, она теперь видела, что ее заманили, поймали, обманули, что ею управляли, ее эксплуатировали, использовали, поддерживали, а потом предали.
На самом деле она еще не поняла, что происходит вокруг нее, что делается, что было запланировано и что из этого может получиться.
Но кое-что она поняла – внезапно и со смирением.
Ее собственное место. Столько всего, столько планов, столько усилий было затрачено, чтобы она в этот миг оказалась в этом месте и услышала те слова, что она услышала. Все теперь сошлось здесь и сейчас, все срослось и стало ясным.
И в своем удивлении и страхе, в своем унижении, невзирая на свой гнев, на чувство, что ее самым недостойным образом обвели вокруг пальца, заставили плясать под чужую дудку, Беллис наклонила голову и подготовилась, понимая, что ей предстоит еще одно дело, если она хочет добиться нужных для нее перемен, понимая, что она не будет корить себя за месть и что непременно сделает это.
– Флорин, – сказала Беллис.
Он бесился, сыпал проклятиями и возражал большинству, которое пыталось убедить его, что он перебирает через край, а Любовники, мол, знают, что делают. Он замолчал, уставившись на нее в сердитом недоумении. Она поманила его, чтобы он подошел поближе.
– Флорин, – сказала она так, чтобы, кроме него, никто ее не услышал. – Я согласна с вами, Флорин, – прошептала она. – Я думаю, вы имеете право услышать то, что будет рассказывать Хедригалл там, в каюте Любовников… Идемте со мной.
Она без труда нашла путь по пустым коридорам «Гранд-Оста». Преданные властям охранники расположились в точках, через которые можно было пройти к покоям Любовников в нижних частях судна. Но они никого не пускали только туда, а Беллис и Флорин направлялись совсем в другое место.
Она повела его по другим проходам, которые очень неплохо изучила за те недели, когда ею владело то, что она теперь определенно считала извращением.
Они проходили мимо кладовок, машинных отделений, складов оружия. Беллис шла быстро, но не таясь, ведя Флорина все ниже и ниже – в тускло освещенную зону.
Беллис не знала, что они шли мимо горномолочных двигателей, которые урчали и искрили, погоняя аванка.
И наконец, в темном и узком коридоре, где старые обои давно опали со стен, где не было ни гелиотипов, ни гравюр – одни трубопроводы, напоминавшие узловатые вены, Беллис повернулась к Флорину и жестом подозвала его. Она стояла в своем любимом тесном помещении, повернув к Флорину голову и поднятым пальцем призывая его к молчанию.
Некоторое время они стояли без движения, Флорин оглядывался, смотрел то на потолок, на который уставилась Беллис, то на саму Беллис.
Когда наконец до них донесся звук открывшейся и закрывшейся двери, он прозвучал так громко и четко, что Флорин напрягся, как пружина. Беллис никогда не бывала в комнате наверху, но прекрасно разбиралась в ее звуках. Она знала, где над ней располагаются стулья, столы, кровать. Она проследила взглядом за шагами четырех пар ног – легкие, потяжелее, еще тяжелее и наконец массивные и медленные, – словно видела их сквозь потолок: Любовница, Любовник, Доул, Хедригалл.
Флорин последовал ее примеру; глаза его расширились. Они с Беллис могли следить за движениями наверху. Один из вошедших остался у двери, двое подошли к кровати и опустились на стулья, четвертый, самый большой, принялся шаркающей походкой бродить между дверью и дальней стеной, потягивая ноги, как делают какты во сне или от изнеможения. Под его тяжестью прогибались доски пола.
– Ну, – сказал Доул на удивление отчетливым голосом, – рассказывай, Хедригалл. – Говорил он жестко. – Расскажи нам, почему ты убежал. И как сумел вернуться.
– О боги. – Хедригалл говорил глухим, опустошенным голосом, совсем не похожим на его прежний.
Флорин недоуменно потряс головой.
– Боги милостивые, пожалуйста, не надо все это повторять с самого начала, – говорил Хедригалл так, словно собирался заплакать. – Я тебя не понимаю. Я в жизни не убегал из Армады. И никогда не убегу… Кто вы? – взвизгнул он вдруг. – Что вам надо? Неужели я в аду? Я видел, как вы умерли…
– Что с ним случилось? – в ужасе прошептал Флорин.
– Ты мне это дерьмо в уши не суй, предатель ты вонючий, – воскликнул Любовник. – Ну-ка, посмотри на меня, собака. Ты испугался, сволочь, да? Так испугался, что потихоньку залатал «Высокомерие» и был таков. Ну, так куда ты слинял и как смог вернуться обратно?
– Я никогда не предавал Армаду, – воскликнул Хедригалл, – и никогда не предам. Крум великий, да что это я – разговариваю с мертвецом! Откуда вы все здесь? Кто вы? Я же видел, как вы умерли. – Голос его дрожал – то ли от горя, то ли от потрясения.
– Когда, Хедригалл? – Это уже говорил Доул – голос резкий, угрожающий. – И где? Где мы умерли?
Хедригалл прошептал ответ, и что-то в его голосе заставило Беллис вздрогнуть, хотя именно такого ответа она ждала. Она кивнула, услышав эти два слова:
– В Шраме.
Успокоив Хедригалла, Утер Доул и Любовники о чем-то тихо совещались, отойдя от него.
– …спятил… – послышался не очень разборчивый голос Любовницы. – Либо спятил… странно…
– Мы должны знать. – Голос Доула. – Если он не сошел с ума, то он опасный лжец.
– Это бессмысленно, – с яростью сказал Любовник. – Кому это он лжет? И почему?
– Он либо лжец, либо… – сказала Любовница.
Флорин и Беллис не разобрали, произнесла ли она еще что-то тихим голосом, или слова замерли у нее на языке.
– Как это случилось?
– Мы уже целый месяц были в Скрытом океане, больше месяца.
Бежали минуты, одна за другой. Хедригалл долго молчал, пока Любовники обсуждали, что им делать, шепчась так тихо, что Беллис и Флорин не слышали ни слова. И вдруг Хедригалл заговорил, без всякого побуждения, голос его звучал низко и ровно, будто он накачался наркотиков.
Любовники и Утер Доул ждали.
Хедригалл заговорил так, словно знал, что от него ждут этого.
Он говорил долго, и никто его не прерывал. Говорил с неестественным изяществом, с красноречием настоящего оратора, но в его осторожном речитативе слышалась неуверенность, а еще глубже – боль, прикоснуться к которой было страшно.
Хедригалл вдруг спотыкался и неожиданно замолкал, делая несколько торопливых вдохов; но говорил он долго. Его слушатели – те, кто был с ним в комнате, и те, кто был под нею, – хранили полное молчание и внимательно слушали.
– Мы уже целый месяц были в Скрытом океане.
Глава 46
– Мы уже целый месяц были в Скрытом океане, и в море воцарился хаос. Мы не могли проложить маршрут, не могли следовать на север, куда показывали компасы, не могли управлять судном. Каждый день смотрел я с «Высокомерия», искал какой-нибудь признак Шрама, Треснутой земли, чего угодно. Но ничего не было.
Вы заставляли нас двигаться.
Вы настаивали, вы подгоняли нас. Вы говорили нам, чтó мы будем делать, когда доберемся до Шрама. Какую силу даст нам этот Шрам. Вы говорили, что для нас не будет ничего невозможного.
Не стану делать вида, будто не было несогласных. Мы плыли все дальше и дальше, и людей все больше и больше одолевал страх. Пошли разговоры, что, может, Бруколак был прав, когда поднял мятеж. Что, может, не было ничего плохого в том, как город жил прежде.
Они пришли к вам… мы пришли к вам и попросили повернуть назад. Мы сказали, что нас устраивало, как обстояли дела прежде. Что не нужно нам этого, что и без того уже многое пошло наперекосяк, и мы боимся, как бы не было хуже. Кое-кого стали посещать страшные сны. Весь город пребывал в ужасном… напряжении. Как кот, у которого шкура искрит и встает дыбом.
Мы просили вас повернуть назад, пока еще не поздно. Нам было страшно.
Не знаю, как вам это удавалось, но вам удавалось… довольно долго… удавалось сделать так, что мы были… не скажу, счастливы. Не скажу, полны энтузиазма. Мы были послушны вам, мы ждали и, несмотря на страх, позволяли вам вести нас все дальше и дальше.
Я думаю, мы дошли до предела и не выдержали бы больше ни недели. Я думаю, мы повернули бы, и тогда вы все не умерли бы.
Но все оказалось не так. Было уже поздно.
В шесть часов утра в девятый шутди плоти я увидел с «Высокомерия» что-то милях в сорока впереди, у самого горизонта. Какие-то помехи в воздухе, очень слабые, очень пугающие. И было там что-то еще.
Горизонт был слишком близко.
Через час, когда мы прошли еще пять миль, я определенно знал, что мы к чему-то приближаемся. А горизонт по-прежнему был слишком близко и продолжал приближаться.
Я подавал вниз сигналы. И я видел, что все готовились. Я смотрел вниз и видел, как корабли собираются в кучу – все цвета, все виды. Я видел, как экипажи устанавливают подъемные краны на окраинах города, заводят двигатели и делают еще боги знают что. Они готовились, используя все свои научные достижения. Маленькие аэростаты перемещались из одного конца города в другой. Далеко внизу подо мной.
Я смотрел туда, где небо встречалось с морем. Долго не мог я в это поверить, все думал, что, наверное, что-то путаю и вот-вот увижу все правильно, как оно и должно быть, но ничего такого не происходило. И наконец я уже не мог не верить тому, что вижу.
Горизонт был всего в двадцати милях. Я четко видел его, неровные очертания, возникающие из моря, – Шрам.
Это все равно что увидеть бога.
Вы не сказали нам почти ничего, описывая Шрам.
Это большая рана в реальности, вспоротой Призрачниками, – так вы нам говорили. Она, мол, наполнена пластами того, что может произойти, наполнена всеми возможностями. Большая рана в реальности, и мне казалось, вы говорили… поэтически.