Затем он открыл рот, просунул язык в зоб фигурки, ощутил холодную колкость ее зубов и завел язык еще глубже. Глотка фигурки уходила глубоко внутрь, а язык человека, казалось, проник в самое ее чрево. Он ощущал сильный холод у себя во рту. Приходилось сдерживать тошноту – вкус был отвратительный, тухловатый, соленый, мыльный.
Втиснув свой язык в самые глубины фигурки, он вдруг почувствовал ответный поцелуй.
Он ждал этого поцелуя, надеялся, полагался на него и все же испытал новый приступ тошноты и отвращения. Он ощущал своим языком слабое дерганье языка статуэтки – холодного, влажного и неприятно живого, словно в чреве фигурки обитала жирная личинка.
Неприятный вкус усилился. Человек чувствовал, как содержимое желудка подступает к его горлу, но подавил спазм. Статуэтка присосалась к нему с дурацким сладострастием, и он смирял себя, принимая ее ласки. Он просил ее милости, и та осчастливила его поцелуем.
Он чувствовал, как обильно выделяется его слюна и – омерзительно – устремляется из статуэтки назад, в его пищевод. Язык его онемел от осклизлого прикосновения, он ощущал, как ледяной холод передается его зубам. Прошло еще несколько секунд, и рот стал почти нечувствительным. Человеку казалось, будто по нему бегут мурашки, словно от горла и дальше вниз растекался какой-то наркотик.
Статуэтка прервала поцелуй и убрала свой маленький язычок.
Человек слишком быстро втянул в себя собственный язык и поцарапал его об обсидиановые зубы. Он этого не почувствовал и понял, что произошло, только увидев капли крови у себя на руке.
Он снова тщательно завернул фигурку, а потом замер в ожидании – поцелуй распространялся по его телу. Его охватила дрожь, трепет. Он неуверенно улыбнулся и открыл дверь.
По обеим сторонам висели, теряясь вдали, подернутые грибком портреты маслом и гелиотипы. Он почувствовал приближение караула с собакой.
Он усмехнулся, поднял руки, потянулся и медленно наклонился вперед, будто падал с простреленными коленями. Он ощущал вкус собственной крови и тухловатый рыбный вкус статуэтки. Его язык увеличивался в размерах, заполняя рот; человек так и не ударился об пол.
Теперь он двигался по-новому.
Он видел мир глазами статуэтки, которая через поцелуй наделила его этой способностью, он скользил и сочился по пространству так, как хотела статуэтка. Он опровергал углы коридора, менял их форму.
Человек не шел и не плыл. Он прокладывал свой путь сквозь щели в возможных пространствах и без труда (а иногда и с трудом) проходил по каналам, которые стали ему видимы. Когда он увидел двух приближающихся стражников с их мастифами, путь его был свободен.
Он не стал невидимым и не перешел в другую плоскость бытия. Он просто прислонился к стене, стал разглядывать ее текстуру, по-новому взглянул на ее масштаб, увидел вблизи пылинки, заполнившие его поле зрения, а потом скользнул за них, спрятался – и караул прошел мимо, не заметив его.
В конце коридор поворачивал направо. Когда караул исчез, человек скосил взгляд за угол и без труда воспользовался им, чтобы повернуть не направо, а налево.
Так он перемещался по «Гранд-Осту», вспоминая виденные прежде планы корабля. Когда появлялись патрули, он разными способами использовал против них конфигурацию интерьеров и уходил от них. Если он оказывался за стражниками не в том конце длинного коридора, то мог обойти их – скосив взгляд и вытянув руку, он хватался за дальнюю стену и быстро подтягивал себя за угол. Поворачивался он так, что двери оказывались под ним, и устремлялся под воздействием силы тяжести по длинному коридору.
Несмотря на головокружение и тошноту от этой своеобразной морской болезни, вызванной такими движениями, человек быстро и неумолимо приближался к нижней части кормы.
К фабрике компасов.
Меры безопасности здесь были особенно строгими. Вокруг стояли стражники с кремневыми ружьями. Человеку, чтобы добраться до двери, пришлось медленно и осторожно проникать сквозь слои перепадов и перспектив. Он спрятался перед самыми стражниками, но он был не в фокусе, слишком велик, располагался прямо перед и над ними, – и те не заметили его. Он перегнулся через них и заглянул в замочную скважину на хитроумный механизм, на казавшиеся исполинскими шестеренки.
Он победил их и оказался внутри.
Помещение было пустым. Столы и скамьи стояли здесь рядами. Приводные ремни и двигатели станков были неподвижны.
Кое-где виднелись медные и латунные корпуса, похожие на большие карманные часы. В других местах лежали куски стекла и стояли приспособления для их шлифовки. Здесь же были стрелки с замысловатой гравировкой, цепочки, гравировальные иглы, туго взведенные пружины. И сотни тысяч шестеренок, от небольших до крошечных – словно тысячекратно уменьшенные копии зубчатых колес машинного отделения. Они были разбросаны повсюду, словно рифленые монетки, рыбья чешуя или пыль.
Это было ремесленное производство. За каждым рабочим местом сидел высококлассный специалист, умелец высокой квалификации. Выполнив свою часть работы, он или она передавали изделие следующему. Пришелец знал, насколько специализирована каждая операция, какие редкие минералы в ней используются, в какой мере важна точность при магических процедурах. Стоимость любой готовой детали многократно превышала стоимость золота равного веса.
Они лежали здесь, в запертом шкафу, похожем на сейф ювелира, позади стола в дальней части вытянутой в длину комнаты, – сами компасы.
Человек, приложив усилия, через несколько минут сумел открыть шкаф. Дар, сообщенный фигуркой, все еще был силен в нем, и он хорошо приспособился к своему новому состоянию. И все же у него ушло немало времени.
Здесь не было двух похожих компасов. Рука человека дрожала. Он вытащил один из самых мелких – простой, без особых изысков, отделанный полированным деревом, и открыл крышку. Костяной диск и несколько концентрических циферблатов – некоторые с цифрами, некоторые с неясными значками. Единственная черная стрелка свободно ходила вокруг центральной оси.
На тыльной стороне был выгравирован номер компаса. Человек запомнил его, и началась самая важная часть его миссии. Он принялся искать все записи, указывающие на существование этого компаса, – в журнале регистрации, который лежал за шкафом, в списке, составленном слесарем, который доводил корпуса, в перечнях запасных частей и дефектных деталей, которые ими заменяли.
Человек работал тщательно и полчаса спустя нашел все упоминания о компасе. Он выложил их все перед собой и проверил, сколько у него осталось времени.
Компас, собранный полтора года назад, до сих пор не был передан ни одному кораблю. На лице человека появилась осторожная улыбка.
Он нашел ручки и чернила и еще тщательнее обследовал регистрационную книгу. В подлогах он был мастер. Он начал – очень осторожно – делать добавления. В колонке «передано» он приписал дату годичной давности (быстро высчитав армадские кварто) и название «Угроза Магды».
Если кто-либо по каким-то причинам будет искать информацию о компасе модели СТМ4Е, то теперь найдет. И узнает, что годом ранее он был установлен на несчастной «Угрозе Магды» – корабле, который затонул несколько месяцев назад со всем экипажем и грузом, исчез без следа в тысяче миль от Армады.
Когда все было уложено по местам, человеку оставалось сделать только одно.
Он открыл крышку компаса и принялся рассматривать хитросплетение его металлической начинки – конструкция была похищена у хепри много столетий назад и приспособлена для нужд Армады. Он разглядывал крохотную площадку полированной поверхности камня, помещенного в самую сердцевину компаса, внедренного туда с помощью гомеотропной магии. Стрелка неуверенно покачивалась на своей оси.
Десятью короткими движениями человек завел прибор.
Он поднес его к уху и услышал слабое, почти неуловимое тиканье. Посмотрел на компас – циферблаты дернулись и поменяли свое положение.
Стрелка бешено закрутилась, а потом замерла, указывая в направлении центра «Гранд-Оста».
Конечно, это был необычный компас. Его стрелка не указывала на север.
Эта стрелка указывала на глыбу породы, обтесанную при помощи магии и оправленную в стекло, запертую в железной камере (в зависимости от того, каким слухам верить). Эта глыба упала с небес из самой сердцевины солнца, из ада.
Долгие годы, пока не износится механизм, этот компас будет показывать точно на городской магнит, божий камень, покоящийся где-то в чреве «Гранд-Оста».
Человек плотно завернул компас в промасленную тряпицу, потом в кожу, положил в карман и застегнул пуговицу.
Утро, видимо, было уже не за горами. Человек находился на грани изнеможения. Ему с трудом удавалось видеть комнату, ее углы и планы, стены, материалы, измерения не так, как обычно, – по-новому. Он вздохнул, внутри у него похолодело. Он терял способности, переданные ему статуэткой, но нужно еще было выбраться отсюда.
И потому, облизнув губы и поболтав языком, человек, стоявший в нескольких шагах от вооруженных стражников, которые могли его убить только за то, что он знает о существовании фабрики, начал снова разворачивать статуэтку.
Вперед и вперед.
Вода как пот, и нашим китам не нравится это.
И все же.
На юг.
Путь свободен.
В умеренные, а потом в теплые моря.
Подводный пейзаж был здесь живописным – зубцы и утесы в коре мира. Атоллы и рифы поднимались с глубин, словно сойдясь в красочной рукопашной схватке. Вода была сдобрена разлагающимися пальмовыми листьями, лотосами и телами необыкновенных существ: амфибий, обитающих в глинистых отложениях, рыб, которые дышат воздухом, водных летучих нетопырей.
На каждом острове были десятки экологических ниш, и в каждой обитали свои твари. Иногда в одной нише обитали два или больше видов, сражающихся за первенство.
Охотники пробирались на мелководье, в соленые лагуны и пещеры, и поедали то, что удавалось найти.