– Я тоже пару раз хорошенько треснул его.
– Мне не нужно, чтобы ты сражался за меня.
Асад обескураженно опускает руки.
– Я думал, что сражаюсь вместе с тобой.
– А я пала в битве с пуншем, – говорю я, указывая на засыхающие пятна на рубашке, и, взяв из рук Пайпер туалетную бумагу, начинаю оттирать их. – Кензи не имеет права так с нами обращаться лишь из-за истории с машиной или потому, что я теперь твоя подруга. Она первой предала вашу дружбу.
– Это не совсем так… – начинает говорить Асад, но Пайпер его останавливает.
– Она винит меня. Я виню ее. Порочный круг ненависти, который привел к тому, что Аву облили пуншем на ее первой вечеринке.
– Мне все равно, чья вина, – говорю я. – Это просто неправильно.
– И что ты сделаешь? – Пайпер требовательно смотрит на меня, дожидаясь ответа. – Еще недавно ты пыталась слиться со стенкой.
– Кажется, нам пора по домам, – вмешивается Асад. – Давайте я вас отвезу.
– Ладно, – соглашается Пайпер и едет к входной двери.
Я стою на месте. Она права. Я ничего не сделала. Как всегда.
Я прошу Асада усадить Пайпер в машину и говорю, что вскоре присоединюсь к ним.
Кензи сидит на коленях парня в костюме щенка, а билеты на «Злую» лежат рядом на диване. От слез черная подводка на глазах Кензи потекла, а черный нос размазался по щеке.
– Если ты собираешься сказать, что я виновата, то лучше просто уйди, – заявляет Кензи. – Мне надоело, что Пайпер во всем винит меня. – Она ждет от меня ответа, я молчу. – Знаешь, при нашей первой встрече мне стало жаль тебя, – признается Кензи. – Правда. А теперь мне кажется, будто ты хочешь, чтобы я тебя возненавидела. Ты пытаешься отнять мою роль, ты украла мою подругу, а потом пришла с ней в мой дом… Для чего? Похвастаться? Мне жаль, что у тебя нет нормальной жизни, но не могла бы ты перестать разрушать мою?
На миг я сочувствую Кензи. Она винит себя за ту аварию и пытается переложить часть ответственности на Пайпер.
Фыркнув, Кензи пристально смотрит на меня.
– Что? На этот раз не получится уронить на меня занавес?
Мое сочувствие вмиг улетучивается.
Мне хочется уязвить ее остроумным ответом. Хочется сказать, что она не должна обращаться с Пайпер как с изгоем, а со мной как с прокаженной. Но все взгляды устремлены на меня, и слова застревают у меня в горле.
Схватив билеты, я убегаю. Промчавшись по гравийной дорожке, я плюхаюсь на сиденье автомобиля и хлопаю дверцей.
– Гони! – Я стучу по спинке сиденья водителя.
Из дома выскакивает разгневанная Кензи, и Асад жмет на газ.
– Что ты сделала? – спрашивает сидящая впереди Пайпер.
Я показываю билеты.
– Кое-что нехорошее.
Мое сердце бешено колотится в груди и успокаивается, лишь когда особняки с гаражами сменяются домами с навесами для машин. А Пайпер смеется. Ее звонкий смех взмывает в ночное небо.
– Ава, кто бы мог подумать, что под этим компрессионным бельем скрывается столько дерзости! – наконец говорит она.
Пайпер высовывает в окно руку и машет ею как крылом, подобно девушке в песне «Феникс в огне» – она включила свой излюбленный трек на полную мощность, и звук синтезатора наполняет салон машины.
Мы останавливаемся, чтобы купить замороженный йогурт. Не хочется ехать домой и объяснять, почему наша грандиозная вечеринка закончилась уже в половине десятого. Я вытаскиваю из багажника инвалидное кресло, Асад достает из машины Пайпер и усаживает в кресло. Он делает это так бережно, что мне хочется попросить его прекратить. Перестать быть таким хорошим и милым. Таким очаровательно неуклюжим в дурацких танцевальных движениях. Прекратить пробуждать во мне чувства.
В магазине Асад наполняет дюжину крошечных бумажных стаканчиков различными видами йогурта, а Пайпер берет лишь мармелад в виде червячков. Я еще взбудоражена недавними событиями, так что тело гудит от энергии, а не чешется, как обычно.
– Извините. – Какая-то женщина касается моего плеча и подтягивает поближе ко мне рыжего мальчика. – Возможно, я поставлю вас в неловкое положение, но у моего сына нездоровое пристрастие к спичкам. Что мы только ни делали, чтобы объяснить, как это опасно.
Мальчик дергает руку, пытаясь вырваться из материнской хватки, однако женщина лишь крепче стискивает его ладонь.
– Может, у вас получится объяснить ему это?
Пайпер отодвигает меня в сторону. Изо рта у нее свисает половина мармеладного червяка.
– Вы это всерьез? – спрашивает она женщину.
Та удивленно смотрит на Пайпер.
– Видите ли, я просто подумала…
– Подумали, что моя подруга – ходячая предосторожность для вашего придурковатого сынишки-пиромана?
Я кладу руку на плечо Пайпер.
– Ничего страшного. – Я поворачиваюсь к мальчику, и в моей голове зарождается еще одна ужасная задумка. – Видишь мои шрамы?
Мальчик кивает.
– Знаешь, как я получила их?
Он трясет рыжей гривой.
– У меня редкое заболевание, называется «овощизм», – фантазирую я, стараясь не смотреть на его мать – иначе у меня не хватит духу продолжить. – Мама заставляла меня съедать все овощи, которые лежали на моей тарелке, хотя я говорила, что меня тошнит от них. Но она заставляла меня есть их, и вот моя кожа изменилась.
Я поворачиваю голову в сторону, чтобы мальчик лучше разглядел мои шрамы. Расширив глаза, он поворачивается к матери.
– Я тоже заболею от овощей! – громко заявляет он.
Нахмурившись, женщина оттаскивает от меня сына.
– Что вы себе позволяете? – говорит она, сердито глядя на меня.
– А вы? – парирую я.
Женщина уходит с оскорбленным видом, волоча за собой сына. Асад смеется, а Пайпер удивленно смотрит на меня.
– Нет, правда, кто ты? Кажется, мы недостаточно хорошо знаем нашу Аву.
Я кладу порцию замороженного йогурта с печеньем «Орео» в свой стаканчик.
– Я и сама еще толком не знаю, кто я.
Просто где-то между душем из пунша и назойливой мамашей, решившей, что я хороший пример для ее непослушного сына, я сломалась.
Мне надоело быть Обгоревшей.
Глава 30
Воскресной ночью Пайпер прислала мне эсэмэску о Цветном дне – традиционном празднике школы «Перекресток», призванном укрепить товарищеский дух и старую добрую солидарность «Викингов».
Не забудь завтра надеть футболку своего класса. Иначе окажешься среди изгоев.
Ты перехитрила королеву театра на глазах у всех. Такое не прощается.
Не забудь – желтая футболка. И вчерашний дерзкий настрой захвати.
В понедельник утром я иду к своему шкафчику в ярко-желтой футболке и такой же бандане, демонстрируя младшеклассникам неистребимую лояльность своему классу. В сущности, Цветной день похож на любые другие школьные костюмированные мероприятия: всего лишь возможность для девушек надеть как можно меньше одежды, а для парней – вести себя как дети. Подтверждение этой гипотезы я получаю сразу же, как только мы с Пайпер входим на территорию старших классов: девушки одеты в коротенькие красные шорты, туго обтягивающие их ягодицы, кое-кто – в красные колготки или бело-красные полосатые гольфы. У многих на голове красные рожки и волосы выкрашены красным. Несколько парней, чьи лица измазаны красной краской, разбрызгивают вокруг аэрозольный серпантин.
Такое ощущение, что половине подростков этой школы каждый день приходится притворяться кем-то другим.
Нам преграждает дорогу девушка с дьявольскими рожками на голове.
– Сюда допускаются только старшеклассники, – заявляет она и вздрагивает, заметив наши шрамы и кресло Пайпер. – Ох, извините, все в порядке.
Прикусив губу, она возвращается к группке своих сексуальных подружек-дьяволиц.
Пайпер победно взмахивает кулаком.
– Да! У инвалидности есть свои плюсы! – кричит она на весь коридор, перекрывая шум.
– Я думала, сегодня праздник школьного единства, – ворчу я, пока мы пробираемся сквозь море красного, едва уклоняясь от брызг кетчупа, летящего в случайно забредших сюда младшеклассников.
– Это другая степень единства, – заявляет Пайпер, прежде чем войти в кабинет математики. – Ты надеваешь ту же одежду, что и твой класс, приносишь клятву на крови, а потом безжалостно травишь всех, кто выглядит иначе. Вот как действуют «Викинги».
У кабинета естествознания меня нагоняет Сейдж.
– Кензи жаждет крови! – заявляет она, прижав к груди учебники и быстро моргая. – Твоей крови.
– И что она сделает? – с напускной невозмутимостью спрашиваю я. – Она будет игнорировать меня, как игнорирует Пайпер? Мы все равно не настолько близко дружили.
Сейдж склоняет голову набок, словно пытаясь понять меня.
– Кензи не игнорирует Пайпер. Пайпер сама отшила ее. Когда мы навещали ее в больнице, она не захотела нас видеть.
– Что? – Я удивленно смотрю на нее.
– Она вела себя так, словно мы погибли при аварии. Кензи приняла это близко к сердцу, поскольку решила, что Пайпер винит ее. А теперь они обе обвиняют друг дружку и не хотят признавать свои ошибки.
Из-за поворота выруливает Кензи, и Сейдж умолкает. Я готовлюсь к немедленной и неминуемой стычке. Будут крики? Таскание друг друга за волосы? Девчонки ведь по-настоящему не дерутся?
Кензи приближается, я расправляю плечи и пытаюсь обрести хоть капельку смелости, которую ощущала тем субботним вечером. Руки сжимаются в кулаки, ногти впиваются в ладонь.
Но она и не смотрит на меня.
– Сейдж, – ровным тоном произносит Кензи, словно подзывая собаку.
Сейдж страдальчески сводит брови, точно извиняясь передо мной за то, что не может ослушаться, и идет за подругой.
Я спешу в класс, вздрагивая от грохота закрывающихся за спиной шкафчиков. Когда Асад хлопает меня по спине, я чуть не подпрыгиваю от неожиданности.