Я имею точно такое же право играть в театре, как и Кензи.
Я выпрямляюсь и смотрю ей в глаза.
– Я не уйду.
Мистер Ди со вздохом кладет телефон Асада на стол. Я не могу отделаться от мысли, что мысленно он уже закончил с расследованием. Кензи гневно смотрит на директора – похоже, она привыкла добиваться своего в этом кабинете. А мистер Ди, несомненно, привык получать большой жирный куш от семьи Кензи…
В напряженной тишине раздается стук в дверь. Не дожидаясь разрешения, в кабинет входит Тони и бросает на директорский стол лист бумаги. В этом небольшом кабинете Тони смотрится на удивление неуместно – как и красная футболка на нем вместо привычной черной режиссерской одежды. Вслед за ним Асад вкатывает кресло с Пайпер.
– Здесь подписи почти половины актеров и рабочих сцены. – Тони тычет в листок. – Все они готовы поручиться за Аву и уйдут, если вы исключите ее из кружка.
Тони строго смотрит на мистера Ди, но, повернувшись ко мне, подмигивает.
Кензи встает.
– Это глупо. Она получила роль только из-за того, как выглядит.
Тони усмехается.
– Она получила роль потому, что больше всех подходит для нее. Она оказалась лучшей. Вот что тебе не нравится.
– Кензи должна уйти, – заявляет Пайпер, глядя на бывшую подругу со злым прищуром.
Та закатывает глаза.
– Пайпер, это дело не касается наших с тобой отношений.
Мистер Ди встает и жестом призывает всех замолчать.
– Верно, давайте даже не будем поднимать эту тему. – Он смотрит на имена на листе.
Интересно, кто вступился за меня?
– А еще Сейдж пересчитала голоса и сказала, что голосование было подтасовано, – поясняет Асад. – Ава не крала эти билеты. Она выиграла их честно.
– Сейдж не могла этого сделать, она на моей стороне! – протестует Кензи.
Тони сует ей в лицо список.
– А эти люди на стороне Авы.
– Что ж, мы не сможем поставить спектакль без половины труппы, – признает директор. – Но если я узнаю о каком-либо нарушении… – Он переводит взгляд с меня на Кензи, – неважно, кем допущенном, то спектакля не будет. Понятно?
Я киваю, и мистер Ди взмахом отпускает нас. Однако я не ухожу.
Я знаю, что нужно просто выйти, но рядом с друзьями я чувствую себя сильнее.
– Через неделю меня прооперируют, и я буду выглядеть не так безобразно, – сообщаю я Кензи то, что не смогла сказать на вечеринке. – А вот твое душевное уродство никуда не денется.
Кензи отшатывается и впервые не находит слов.
В коридоре Асад встает одной ногой на подножку кресла Пайпер, а другой отталкивается от пола и катит по коридору. Мне приходится бежать трусцой, чтобы нагнать их и Тони, у которого один шаг равен двум моим.
– Это было просто невероятно. Откуда вы узнали обо всем?
– От Линча, – отвечает Асад. – Он сказал, что тебя собираются загнать в угол.
– Видела бы ты, как быстро народ подписывал петицию. – Пайпер вскидывает кулак и кричит на весь коридор: – Театральные фрики, объединяйтесь!
Давно я не видела ее такой счастливой.
Даже не знаю, что меня больше удивляет – список имен или помощь мистера Линча.
– Не верится, что все подписали петицию, – удивляюсь я.
Тони обнимает меня за плечи.
– Что тут странного? Ты ведь одна из нас.
23 апреля
Сирота.
Мерзкое слово.
Слово
для
мокрых от слез лиц
в
репортажах
о
дальних странах.
Не для меня.
Раньше
у меня были
мама
папа
дом.
Потом
я
была
звездой
без
созвездия.
Птицей
без
стаи.
Бездомным
ничейным
ребенком.
До этого дня.
Глава 32
Кензи притихла, ходила с кислым лицом и несколько репетиций нарочито не обращала на меня внимания.
Но сегодня после ухода Тони она вдруг созвала всех на сцену.
Я готовлюсь к худшему.
– Всем вам известно, что между мной и Авой возникли разногласия, – начинает Кензи, переводя взгляд с лица на лицо, пока наконец не останавливается на мне. – Но я хочу положить конец этому безобразию. Я рада, что Ава с нами, и в знак дружеских намерений хочу вручить ей эти билеты на «Злую».
Под всеобщие перешептывания она протягивает мне билеты. Я ошеломлена, и Асаду приходится пихнуть меня локтем, чтобы я приняла это предложение мира. Раздаются негромкие аплодисменты, как будто все ожидают какой-то кульминации.
Я собираюсь уйти, однако Кензи хватает меня за рукав.
– Раз уж Ава здесь и многие из нас беспокоятся о ней, давайте устроим сегодня еще один круг доверия.
Рука Кензи скользит в мою ладонь.
– Ты ведь обычно не встаешь в круг, верно? – говорит она, прекрасно зная ответ. – Мы все закроем глаза и скажем что-нибудь об Аве. Хорошее, плохое, о каких-либо поступках Авы, о ее характере или внешности.
Кензи держит меня за правую руку, и я даже не пытаюсь предложить кому-нибудь свою левую клешню.
Асад сам берется за нее.
– Я первый, – произносит он и быстро закрывает глаза.
Кензи не успевает возразить.
Я тоже закрываю глаза, но поглядываю из-под ресниц. Глаза Кензи закрыты. Она ошибается, если полагает, что этот круг доверия сломает меня.
Мне доводилось бороться и с кое-чем похуже, нежели Кензи Кинг.
Я зажмуриваюсь.
– Ава пострадала при пожаре в собственном доме, – говорит Асад. – У нее есть шрамы на лице, кажется, по большей части на левой стороне. У нее деформировано ухо, но я не помню, какое именно. Ах да, еще у нее есть классный шрам на шее, похожий на падающую звезду.
Следующей берет слово Сейдж.
– Ава не очень хорошо танцует, – со смешком говорит она. – Зато всегда приветлива.
Стоящий радом с ней парень добавляет, что я быстро заучиваю свои реплики. Кто-то заявляет, что у меня приятный голос.
Парень, который играет Железного Дровосека, упоминает о моей левой руке.
– Кажется, у нее там большой палец ноги?
Девушка, которой досталась роль Злой Ведьмы, признается, что ей нравятся мои цветные банданы. Кто-то еще говорит, что со мной в кружке стало интересней. Что я много улыбаюсь. Что я ироничная в хорошем смысле…
Когда очередь доходит до Кензи, я перестаю дышать.
– Ава такая сильная. Она смело встречает каждый день. Она пример для меня, и кто бы что ни говорил, я считаю ее красивой.
Последнее слово она произносит с придыханием, но мне этот комплимент кажется сладкой отравой.
После того, как мы открываем глаза, Кензи демонстративно обнимает меня. «Оскара» этой девушке! Круг распадается, а Кензи смахивает с глаз фальшивые слезы.
Асад подает мне конец клейкой ленты, чтобы я помогла ему разметить сцену для генеральной репетиции.
– Надеюсь, тебя не расстроило то, что я сказал? – Он растягивает ленту и жестом просит меня приклеить край к авансцене. – Ведь кто-нибудь все равно упомянул бы это, верно? Вот я и решил высказаться первым.
– Ничего страшного. Мне понравилось, когда ты притворился, будто не помнишь точно, где находятся мои шрамы. Подсказка: о-ни вез-де.
– Я не притворялся. Откровенно говоря, поначалу я замечал лишь твои шрамы. А теперь ты моя подруга Ава, которая пострадала при пожаре.
– Только не надо сейчас речей из серии «ты – это не только твое тело», – фыркаю я. – Мне об этом все уши прожужжали и дома, и в группе поддержки.
Асад отрывает скотч зубами.
– Кто еще может похвастаться тем, что у него на коже изображена падающая звезда?
Я провожу пальцами по шраму, который тянется через ключицу до впадины на шее, где сливается с похожим на звезду шрамом от трахеотомии. Он никогда мне не нравился, но глазами Асада все выглядит иначе – лучше.
– Ведь ты – это не только твое тело, – добавляет Асад. – И все остальные тоже.
Он идет по проходу к кабинке осветителя.
– Асад? – окрикиваю я его и, когда он оборачивается, показываю билеты. – Ты свободен в следующую пятницу?
Он широко улыбается, и я прикусываю губу.
– Я уж думал, ты так и не спросишь.
Глава 33
– Скажи, что ты не купилась на это, – стонет Пайпер, когда я рассказываю ей о прилюдных извинениях Кензи.
– Разумеется, нет. Уверена, это из серии держать врагов ближе, и все такое. Зато она отдала мне билеты. Удивительно будет, если в конечном итоге мы станем друзьями? Не прям друзьями-друзьями, конечно, но, может быть, сможем находиться в одной комнате, не излучая ненависть.
Округлив глаза, Пайпер вместе с креслом резко разворачивается спиной ко мне.
– Видишь?
– Что?
– Нож.
Я разворачиваю кресло обратно.
– Слишком драматично? Вы раньше дружили, не может ведь она быть такой уж плохой.
Обычная ухмылка Пайпер исчезает, и она наклоняется ближе ко мне, чтобы нас не услышала доктор Лейн, раскладывающая закуски.
– Ключевое слово – раньше. После аварии она стала язвительной версией той девушки, с которой я когда-то дружила. Эта новая Кензи неспособна по-настоящему дружить с кем-либо. Мы с ней порой задавали друг другу глупые вопросы из разряда «останемся ли мы друзьями, если…». Типа, «будешь ли ты дружить со мной, если мой нос окажется на лбу?» или «если я уведу твоего парня?». Разумеется, мы всегда отвечали «да». Но оказалось, что у нашей дружбы есть серьезное условие, написанное мелким шрифтом, и оговорка «авария по пьяни, усадившая меня в инвалидное кресло». – Пайпер крепко сжимает мою руку. – Просто пообещай мне, что ты не купишься на все это, как я.
Я согласно что-то бормочу.
Доктор Лейн начинает встречу.
– Люди не всегда знают, как реагировать на ваши ожоги. Они могут занервничать или испугаться, так же, как и вы. Кто-нибудь может привести пример, когда другие говорили что-то не то?