– Тебе не обязательно оставаться со мной на все время, – говорю я, когда она раздраженно вздыхает и принимается разбирать переполненный чемодан, чтобы сложить его содержимое по-другому.
– А где же еще мне быть? – Кора замирает с косметичкой в руке. – Всего-то неделя. Я буду рядом с тобой каждую минуту.
Я даже не сомневаюсь. После пожара Кора почти не отходила от моей кровати. Она спала на кушетках и стульях, ела в столовой и бомбардировала медсестер вопросами каждый раз, когда они заходили в мою палату. Кора оставалась рядом со мной невзирая ни на что. Словно от этого зависели жизни нас обеих.
И вот мы возвращаемся. К надежде. К скрещенным на удачу пальцам – что трансплантаты приживутся и доктору Шарпу не придется снимать их и пришивать заново. К страху перед инфекцией, о которой мы говорим только шепотом, словно волшебники в Хогвартсе о Том-Кого-Нельзя-Называть.
Кора сует тапочки в чемодан и взмахивает руками.
– Ох, у меня есть кое-что для тебя! – Она достает из ящика прикроватной тумбочки квадратный сверток и с улыбкой вручает его мне.
Внутри – диск с мюзиклом «Волшебник страны Оз».
– Еще я скачала все песни, чтобы ты слушала их после операции. Надеюсь, это поможет тебе подготовиться к спектаклю.
Я притворяюсь, что читаю текст на задней стороне коробки с диском, а сама размышляю, сколько всего Кора сделала для меня. Пустила в свой дом. Продала кукол. Работает, чтобы оплатить мои счета. А что дала ей я?
Вскочив с кровати, я бегу в спальню и возвращаюсь с куском старых обоев с бабочками.
– Это, конечно, мелочь. – Я вручаю ей маленький кусочек детства Сары. – И нужно будет найти рамку, чтобы повесить на стену. Конечно, он фактически и так твой, а я просто возвращаю его…
– Спасибо тебе, Ава. – Кора прерывает мой сбивчивый монолог и смахивает слезы с глаз, пытаясь при этом улыбаться. – Кажется, я уже все слезы выплакала, да? Но я просто никак не могу привыкнуть, что ее больше нет. – Она кладет обои с бабочкой на кровать. – Порой Сара ночью прибегала в нашу спальню и втискивалась между мной и Гленном, и, когда мы просыпались, ее пятки были у нас под носом. Я все твердила Гленну, что нам необходима кровать побольше. – Кора проводит пальцами по матрасу. – А теперь у меня слишком много места. И я никогда к этому не привыкну.
Я наваливаюсь на чемодан, чтобы Кора застегнула его.
– Доктор Лейн говорит, нам нужно обрести новую норму. Нормальную жизнь.
– Новая норма, – четко произносит Кора, словно пробуя слова на вкус. – Мне нравится!
Когда мы втроем входим в ожоговое отделение, медсестра Линда кидается ко мне с объятиями, едва не задушив. Если кто-то меняет тебе подгузники и задубевшие от крови повязки, ты в конце концов привязываешься к нему. Очистка ожогов сродни признанию в любви.
Ее духи с запахом сирени переносят меня в те дни, когда я, прикованная к кровати, мечтала о возвращении домой.
А теперь я возвращаюсь сюда.
Я оглядываюсь на выход. Одна неделя.
В предоперационной комнате Линда ставит мне капельницу, а доктор Шарп рассказывает о предстоящей процедуре.
– Теперь все немного по-другому. Когда ты очнешься от наркоза, твои глаза будут зашиты. Это поможет заживлению, хотя ощущения будут странные.
По-другому. Странные. Понятно.
Девятнадцать операций. Я проходила через это девятнадцать раз, но доктор Шарп прав: на сей раз все будет по-другому. Он не просто залатает пустые места.
Он возвратит мне то, что отнял огонь.
Кора с улыбкой сжимает мою ладонь, и я пожимаю ее в ответ, а потом меня увозят.
Линда меняет физраствор на другую жидкость – этот прозрачный эликсир унесет меня отсюда, пока врачи трудятся над моим телом. Я мысленно веду обратный отсчет, начиная с десяти, пока цифры не начинают расплываться вместе с потолочными плитками над моей головой.
Наступает темнота.
Глава 37
Крик мальчишки.
Этот громкий, испуганный звук врывается в мой сон.
Я тут же просыпаюсь.
Темно. Я тоже кричу в пустоту.
Прикосновение к моей руке.
– Ава, это Кора. Ты в больнице. Твои глаза зашиты. Помнишь?
Память медленно возвращается ко мне. Дыхание успокаивается. Мальчик снова кричит.
– Кто это? – спрашиваю я.
– Какой-то мальчик в коридоре.
Я в ожоговом отделении, где боль – фоновый шум.
Я слышу шаги Коры по линолеуму, затем щелчок двери, крики все равно слышны.
– Я здесь всего на неделю, верно?
– Да, на одну неделю. Через несколько недель у тебя премьера спектакля. Твои друзья из театрального кружка принесли воздушные шары. А твои старые друзья из прежней школы прислали твои любимые цветы – оранжевые и розовые герберы.
Я вспоминаю обо всех сообщениях, которые они присылали после моего отъезда. Я так и не ответила на них.
– Откуда они узнали?
– Ну, время от времени они со мной связываются. Они любят тебя, Ава.
На меня накатывает сонливость.
– Я, пожалуй, отдохну.
Кора сидит так тихо, что я не понимаю, здесь она или вышла. Я окликаю ее и в ответ слышу:
– Я здесь, солнышко.
В прошлый раз меня это раздражало – что Кора все время торчит у моей кровати, проверяет мое состояние, спрашивает, как я себя чувствую. Но теперь, каждый раз, когда я просыпаюсь, я радуюсь, что она рядом. Словно маяк в окружающей меня темноте.
Часы перетекают друг в друга без возможности различить темное и светлое время суток. Медсестра приносит болеутоляющее раз в четыре часа, и я безуспешно пытаюсь отследить время.
Порой Кора мимоходом упоминает, какое сейчас время суток. Она делала точно так же в прошлый раз, когда я впервые вышла из комы. На стене висела толстая стопка листов, и, очнувшись, я каждый раз видела дату и список операций, которые перенесла, пока спала.
Такое ощущение, что я никуда отсюда не уезжала. У кровати сидит Кора, в воздухе витает все тот же запах больничных антисептиков, смеси антибактериального мыла, латекса и оптимизма. Все те же приглушенные вскрики из «бункера». И вечное пиканье аппаратов в такт моему телу.
Вскоре дни тоже начинают таять. Пытаясь отвлечь меня, Кора читает вслух домашнюю работу по географии и рассуждает о том, что настало время подумать о выборе колледжа. Когда я становлюсь слишком тревожной, она включает «Волшебника страны Оз» и порой подносит к моему уху телефон, чтобы я слушала жизнерадостное мамино «Перезвони мне-е». Это все помогает. Но недостаточно.
Мысли ходят по кругу. Я вздрагиваю от каждого звука и паникую, когда мне кажется, что я осталась в одиночестве.
Темнота вызывает приступы клаустрофобии.
– Ну, как ты? – спрашивает Линда.
Судя по звукам и ощущениям, она меняет катетерный мешок.
– Нормально, а что?
Она касается моего лица салфеткой.
– Ты плачешь.
– Ох.
– До следующей таблетки остался час.
– Я не поэтому плачу. Не обижайтесь, но я просто ненавижу это место.
Линда смеется.
– Да какие могут быть обиды, милая моя. Через несколько дней ты вернешься домой.
Я киваю. В прошлый раз они то же самое говорили.
Дом.
Трижды щелкни каблуками…
Прошел год.
Я уже там?
Темнота застилает мое зрение и мой разум. Я вспоминаю ночь пожара, когда Сара сказала, что почувствовала какой-то запах и спустилась вниз, чтобы проверить. Отец с искаженным лицом бежит сквозь пламя, чтобы вытолкнуть меня из окна. Огонь вокруг, он заполняет легкие, поглощает меня.
Кора кладет влажное полотенце мне на лоб и говорит, что я кричала во сне.
Она читает открытку от Асада, раз пять заверив, что он не заходил и меня не видел.
«Надеюсь, твоя операция прошла просто ВОЛШЕБНО. Заметила, какой я остроумный? С любовью, Асад».
Кора вкладывает открытку мне в руки, и я держу ее, позволяя хорошим мыслям хлынуть сквозь темноту. Я не одна. У меня есть Асад. Друзья из театрального кружка. И даже сварливый мистер Линч.
И Пайпер.
Окруженная темнотой, я позволяю себе признать, как сильно скучаю по ней со дня нашей ссоры.
И вот однажды утром – судя по звукам развозимых тележек с едой и запаху яиц, это все-таки утро – она появляется в моей палате.
– Ава?
Не знаю почему, но я возвращаюсь к одной из своих тактик игнорирования: притворяюсь спящей и начинаю глубоко дышать. Врезавшись в ножку кровати, Пайпер останавливает кресло.
– Я хотела тебе кое-что сказать. Даже хорошо, что ты спишь, проще будет, – говорит она.
Я лежу тихо. Пайпер делает глубокий вдох.
– До твоего появления моя жизнь была отстойной. Ну, она и сейчас отстой, но наметился большой просвет. – Она делает паузу и тяжело вздыхает. – Ты права: после аварии я всех отталкивала. Это я оттолкнула Кензи. Но я знаю, что она винит меня в аварии, потому что вести машину должна была я. Я тоже виню себя.
Ее голос дрожит. Я чувствую, что должна что-то сказать, но не нахожу слов.
– Я порчу жизнь всем. Мои родители относятся ко мне так, будто я сломанный кусочек их идеальной головоломки. Друзья ненавидят меня. Я словно из касты неприкасаемых в школе и паразит дома, всегда нуждающийся в том, чтобы его носили и помогали. Знаешь, как еще называют людей с физическими недостатками? Неполноценные. Не Полноценные. И не сказать, что они всегда неправы. Но после встречи с тобой я впервые со дня аварии перестала чувствовать себя просто паразитом. В кои-то веки я ощущала радость, а не вину. – Голос Пайпер дрожит все сильнее, и она на миг умолкает. – В общем, я не пытаюсь управлять твоей жизнью, Ава. Просто помни, что ты нужна мне.
Пайпер наклоняется ко мне – я кожей ощущаю ее дыхание.
– И последнее, что я хочу тебе сказать. Возможно, тебе будет неприятно это услышать, но спящей ты притворяешься просто ужасно. Нет, правда, худшего имитатора сна еще поискать. Не представляю, как тебе вообще дали роль с такими актерскими способностями.
Я улыбаюсь, несмотря на все мои усилия сохранить каменное выражение лица.