– Не выйдет. Это уже не вернуть, – бормочу я сквозь слезы.
– Что такое, милая? Что не вернуть?
Уткнувшись в ее плечо, я шепчу слово, которое преследует меня:
– Дом.
9 мая
Лучше-дома-ничего-нет.
Лучше-дома-ничего-нет.
Лучше-дома-ничего-нет.
А если
просто
ничего нет?
Глава 40
Пайпер звонит мне трижды за вечер.
Я не отвечаю.
Я даже не слышу ее последний звонок, лишь, проснувшись, вижу значок пропущенного вызова. Кора сидит на краю моей кровати, а я плотно закуталась в одеяло Сары, чтобы ни один лучик света не проник внутрь.
Кора ласково похлопывает меня по плечу.
– Ава, нам нужно поговорить.
Первым делом я смотрю на пустые полки Сары и переворачиваюсь на другой бок, чтобы они не насмехались надо мной.
– Не нужно было продавать кукол Сары ради меня. Зря вы это сделали, – бормочу я, припомнив вчерашние события и чувствуя себя особенно жалко.
Вместо того чтобы проявить всю свою мегатонную мощь оптимизма, Кора гладит меня по волосам и целует в лоб.
– Я ничуть об этом не жалею, – говорит она. – Спускайся, как будешь готова. Пришла доктор Лейн.
– Решили прибегнуть к помощи профессионала? – вздыхаю я. – Со мной все в порядке.
Кора щелкает выключателем. Комнату заливает свет, и я щурюсь.
– Нет, ты не в порядке, – с нажимом произносит она.
Спешно собранная «Комиссия по жизни Авы» устроилась в комнате. Лейн сидит на диване, ее обычно аккуратный макияж нанесен второпях – так что шрамы, отличающиеся по цвету от непострадавшей при пожаре кожи, сейчас более заметны. Гленн стоит прислонившись к стене, опустив глаза и сунув руки в карманы.
Доктор Лейн улыбается мне, но ее взгляд тревожен. Гленн и Кора тоже напряжены. Я чувствую себя виноватой, что заставила их волноваться за себя. Я собираюсь с духом, готовясь к очередной атаке, призванной напомнить мне, что все будет хорошо.
Что я – выживший.
– Сядь, Ава, нам нужно поговорить, – заявляет доктор Лейн, хлопая по дивану рядом с собой.
Я сажусь, гадая, какое из вчерашних событий они хотят обсудить. Я не собираюсь посвящать никого из них в свои проблемы с парнями, а о ссоре с Пайпер им неоткуда было узнать.
Доктор Лейн нервно постукивает ручкой по записной книжке, что не вяжется с ее обычно уравновешенным и профессиональным поведением. Ей надо радоваться – у меня наконец-то случится тот деструктивный прорыв, которого она ожидала. На пути исцеления публичная истерика находится где-то между чувством вины и торгом.
Гленн не смотрит мне в глаза. Кора смахивает слезы.
Что-то здесь не так.
Неправильно.
– У меня и в самом деле все хорошо, – повторяю я, стараясь разрядить атмосферу.
Доктор Лейн говорит медленно, как будто пытается успокоить меня, а может быть, и саму себя:
– Ава, кое-что случилось с Пайпер.
Глава 41
В сердце разливается темнота.
– Родители нашли Пайпер рано утром. Они полагают, что она приняла слишком много обезболивающего.
Всхлипнув, Кора затыкает рот ладонью. Гленн смотрит на свои ноги. Лейн – на меня.
– Передозировка? – спрашиваю я.
Моя злость на Пайпер сменяется страхом и чувством вины. Она звонила мне трижды.
– Пока неизвестно… – тщательно подбирая слова отвечает доктор Лейн.
– Она умерла? – перебиваю я, начиная паниковать.
Я слишком хорошо знаю подобные разговоры, когда правда выдается небольшими порциями, чтобы я не свихнулась и выбрала жить невзирая на боль.
– Нужно говорить людям правду, когда те, кого они любят, умирают! Просто скажите мне! Она жива или нет?
– Жива. Она жива. – Лейн кладет руку мне на плечо.
Я снова дышу, только голова вдруг тяжелеет, и я утыкаюсь щекой в подлокотник дивана.
– Она этого не делала. Она не специально, – говорю я.
Темнота внутри становится глубже – не от страха, а от осознания. Я ведь знала, что Пайпер нелегко. Я это знала. Но она говорила, что ей стало легче, когда она познакомилась со мной.
Но меня не было с ней рядом прошлой ночью. Что я сказала ей? Что наша дружба – обуза для меня? Она выбросила подвеску.
Пайпер звонила трижды.
А я оттолкнула ее.
– Я знаю, что ее жизнь – сплошная борьба, но не думала, что она… – Я осекаюсь, боясь, что произнесу это вслух и все станет реальностью.
Доктор Лейн ласково похлопывает меня по руке.
– В этом никто не виноват, Ава. Но мы знаем, что вы с Пайпер близкие подруги, и волнуемся за тебя. Кора рассказала о произошедшем вчера в магазине.
У Коры темные круги под глазами. Она вообще спала? Гленн тоже выглядит изможденным.
– У меня был плохой день.
– И часто у тебя бывают такие дни? – уточняет Лейн.
– Я не собираюсь заглатывать всю пачку обезболивающего, если вы об этом. – Я пытаюсь произнести всю фразу с наигранным позитивом, как сделала бы Пайпер, но слова застревают в горле.
Доктор Лейн наклоняется ко мне, под весом ее тела диван прогибается, и я невольно сползаю ближе к ней.
– Не каждый бы вынес то, что вам с ней приходится терпеть. Просить помощи не стыдно. Жаль, что Пайпер этого не сделала. – Лейн пристально смотрит мне в глаза. – Как ты на самом деле себя чувствуешь?
Я думаю о вчерашнем дне, о том, как я устала бороться с зияющей темнотой.
Неужели Пайпер чувствует то же самое? Она звонила мне трижды.
Мои глаза сейчас, наверное, выглядят так же, как у Гленна и Коры, – покрасневшие, обведенные темными кругами.
– По-моему, все лишь притворяются, будто у них все хорошо, а на самом деле это не так, – заключаю я.
– Ты права, – кивает доктор Лейн.
– Могу я повидаться с ней? Мне нужно увидеть ее.
– Подожди немного. Сейчас с ней врачи, но я хочу помочь тебе.
– Как?
– Ну, думаю, пришло время для небольшого путешествия.
Доктор Лейн не говорит, куда мы едем. Наверное, опасается, что я выпрыгну из машины прямо на ходу. Но через двадцать минут езды на юг по скоростной автостраде я точно знаю, куда мы направляемся.
Хорошо, что доктор Лейн не пытается заполнить тишину терапевтической беседой. Пригород сменяется тесными рядами фермерских угодий. Весенний зеленый ковер простирается от дороги до самых гор.
За окнами пролетают поля, лошади и предгорья, а я думаю о Пайпер.
Я должна была бороться с темнотой вместе с ней.
Вместе мы бы одолели ее.
Примерно через час в поле зрения появляется озеро у подножия западных гор.
Дом.
Мой желудок сжимается при виде знакомых гребней гор, окружающих этот фермерский район. Широкие пастбища с коровами и лошадьми заставляли меня чувствовать себя безграничной, будто я была частью величественных гор и долин, простирающихся в бесконечность.
Теперь они наполняют меня ужасом.
Съехав с шоссе, доктор Лейн направляется на запад по знакомым мне окрестностям.
Вот сад, где Сара и я каждое лето собирали вишни. Дети играют в мяч на заасфальтированной площадке, где я ободрала колено в третьем классе. Ручей с деревянным мостиком, на котором мы с Хлоей вырезали наши инициалы. Трибуны, где Джош поцеловал меня. Кафе, в котором мы с мамой покупали фисташково-миндальное мороженое в рожках. Магазин стройматериалов, в котором отец притворялся, что знает разницу между гайкой и болтом.
Моя прежняя жизнь скользит за окном, фоном к моему отражению на стекле. Как может дом оставаться прежним, когда я изменилась?
Доктор Лейн тормозит у обочины. Впереди, прямо за цветущим вишневым деревом, моя улица.
– Я не заставляю тебя идти туда, – говорит доктор Лейн. – Только скажи, и я развернусь обратно.
С тротуара машет миссис Хекмен, выгуливающая трех корги. На углу дом полковника Ашби, и вдоль ограды сада, распланированного по-военному строго, распускаются тюльпаны.
Моя жизнь словно все еще здесь. Продолжается без меня.
Даже если часть меня хочет уехать, та часть, которая была мной в течение шестнадцати лет, больше всего хочет свернуть за этот угол.
– Раз уж мы уже проделали такой путь…
Автомобиль сворачивает на улицу, где я когда-то жила.
Глава 42
Доктор Лейн паркуется у клена перед моим домом.
За деревом зияет пустота.
Демонтажные бригады убрали обломки, остался лишь фундамент да несколько торчащих под разными углами ржавых арматур.
– Зачем мы здесь? – спрашиваю я, отворачиваясь от пустоты, официально известной как моя жизнь.
Откинувшись в кресле, доктор Лейн барабанит пальцами по рулю. Спустя некоторое время она указывает на мою шею.
– Где та подвеска, которую ты в последнее время носила? Ту, которую подарила Пайпер?
Я невольно хватаюсь за пустоту на месте подвески.
– Видишь ли, большинство людей считают, что феникс символизирует выживание, – продолжает доктор Лейн.
Я вспоминаю крылья на спине Пайпер, как они бешено хлопали, когда она вчера уезжала от меня.
– Знаю. Феникс восстает из пепла невредимым и тому подобная мотивационная чушь.
Доктор Лейн смотрит мимо меня, на пустырь за окном.
– Вот только огонь все же причиняет ему боль. Пламя полностью поглощает его. Магия феникса не в том, что он не получает повреждений, а в том, что он возрождается.
Я вновь поворачиваюсь к окну, не веря, что визит на пепелище поспособствует хоть какому-то волшебному превращению.
Доктор Лейн пробует другой подход.
– Посмотри на это с другой стороны: что было самым болезненным в больнице?
– Бункер, – ни на миг не задумываясь, отвечаю я.
Просто произнося это слово, я чувствую боль, вспоминаю медсестер, которые соскребали с меня струпья, пинцетом снимали лоскуты отмершей кожи.
– Верно. Но медсестры должны удалить обожженную кожу, чтобы прижились трансплантаты. Ты никогда не излечишься, если будешь цепляться за старую кожу. – Потянувшись, она дергает блестящую ручку и распахивает дверь. – Пора отпускать прошлое.