Да, а что?
Глава 47
Асад ведет машину, а я сижу рядом, сжимая в руке записку от Коры, в которой говорится, что я могу изуродовать свое тело, как душа пожелает. Кора не пришла в восторг от моей идеи. Ладно, признаюсь, она сказала, что это безумие.
– Зачем тебе добавлять новые шрамы на свое тело?
Я напомнила ей, что тело, вообще-то, мое, но до сегодняшнего дня у меня не было права голоса по вопросу шрамов.
– Татуировку хотя бы можно выбрать и увидеть, как она будет смотреться.
Это ее убедило.
А уж после моего заявления о том, что я собираюсь съездить в лагерь для выживших при пожаре, Кора и вовсе была на все согласна. В короткой телефонной беседе доктор Шарп дал свое профессиональное одобрение на то, чтобы я татуировала любой клочок кожи, кроме трансплантированных. После этого Кора подписала согласие на татуировку и приписала вверху листка большими буквами: ЧТО-НИБУДЬ МАЛЕНЬКОЕ! КРАСИВОЕ! ТО, ЧТО НЕ УЖАСНЕТ ЕЕ БУДУЩИХ ВНУКОВ!
По пути в салон Асад ни словом не упоминает то, что я не надела компрессионную одежду. Хотя он наверняка это заметил. Морщинистые шрамы обвивают мои ноги и руки. Даже я не привыкла видеть их, если не считать того момента, когда Кора мажет меня кремом. Однако я еще не выбрала место для татуировки и мне не хочется выпутываться из компрессионной одежды прилюдно.
Тату-салон выглядит совсем не так, как в кино: не полутемная сомнительная комнатушка, где делают татуировки байкерам в кожанках и каким-нибудь придуркам, а безупречно чистое помещение в пригородном торговом центре.
Кресла с откидной спинкой, подносы со стерильными инструментами – ну просто кабинет дантиста, а не злачное логово порока, каким я его себе представляла. Реальность едва не лишает меня боевого настроя. Изучив приколотые к стене фотографии, Асад тычет пальцем в ту, на которой изображена полурасстегнутая молния, открывающая кожу под ней.
– Вот эта тебе точно подойдет.
– Она противоречит запрету Коры на татуировки, ужасающие будущих внуков. К тому же я знаю, что хочу.
Асад смотрит на меня, приподняв бровь.
– Надеюсь, это не какая-нибудь китайская пословица. Чаще всего они означают совсем не то, что ты думаешь. Ты всю жизнь проходишь с мыслью, что на твоем запястье вытатуировано «надежда и любовь», а на самом деле там надпись «где туалет?».
Я достаю из заднего кармана брошюру о лагерях для выживших при пожаре и тычу пальцем в феникса.
– Я хочу вот это. Как у Пайпер.
– Пайпер – это девушка с фениксом? – спрашивает кто-то позади нас.
Из комнаты за стойкой регистрации, проем в которую занавешен шторками из бусин, выходит парень практически нашего возраста. Ни бороды, ни кожаной одежды, на которые я втайне рассчитывала, – нет, пучок на голове и толстые очки в черной оправе. В общем, он выглядит так, словно вот-вот предложит пыхнуть кальяна в кладовой. Татуировка в виде разноцветного дракона обвивает его бицепс и спускается к запястью.
– Ты знаешь Пайпер? – спрашиваю я.
– Ну еще бы. Ведь это я делал ей татуировку. – Он протягивает руку. – Габриэль.
– Ава.
– Что ж, Ава, друзьям Пайпер здесь рады. Учишься в «Перекрестке»?
Я киваю.
– Я тоже там учился. Окончил в прошлом году. Татуировка Пайпер стала моей первой самостоятельной работой. Пайпер потребовала что-нибудь величественное, что-нибудь не от мира сего. – Он улыбается. – То, что окрылит ее. И я дал ей крылья. Как у нее дела?
– Не очень, – помолчав, признаюсь я. – Собственно говоря, отчасти я здесь именно поэтому. – Я протягиваю ему брошюру. – Я хочу феникса, как у нее. Но не на всю спину.
Задумчиво потирая подбородок, Габриэль прислоняется к креслу и принимается рассматривать меня. Непонятно, шокировали его мои шрамы или нет – он просто разглядывает мое тело, дюйм за дюймом.
– Я скажу тебе то же самое, что сказал Пайпер, – тебе не нужна татуировка.
– Бизнесмен из тебя не очень, – замечаю я.
– Послушай меня. Люди приходят сюда и выбирают картинку с этой стены, чтобы заявить миру о себе. Самовыразиться. – Он тянет ко мне руку, но на полпути замирает. – Можно?
Я киваю. Габриэль невозмутимо берет меня за руки и разводит их в стороны.
– Но тебе-то это зачем? Твои шрамы и так рассказывают твою историю.
– И что же это за история?
Он проникновенно смотрит мне в глаза.
– Ты сильнее того, что пыталось убить тебя.
Хотя я едва чувствую его прикосновение сквозь онемевшую кожу, дрожь пробегает по всему телу.
– Забудь о татуировках, – настаивает Габриэль. – Ты и без того ходячий образчик крутого искусства.
Стоящий за его спиной Асад закатывает глаза. Я не обращаю внимания на его ужимки, хотя парень-татуировщик в чем-то прав. Я стою как загипнотизированная, пока Асад не взмахивает рукой между нами.
– Ну, ты делаешь татуировку или нет?
– Да-да, делаю. Эта татуировка не столько для меня, сколько для Пайпер. Она должна знать, что я на ее стороне, несмотря ни на что.
Изучив птицу на брошюре, Габриэль достает из пучка волос ручку.
– Ладно, но раз уж мы собираемся набить феникса, то это будет не унылый набросок, а приличное тату.
Несколько штрихов – и словно по волшебству маленький рисунок превратился в настоящий шедевр.
– Мне нравится! – говорю я.
Габриэль уходит за шторку из бусин и возвращается с женщиной, у которой руки от плеч до запястий покрыты цветными татуировками.
– Фактически, я еще ученик, так что за мной будет присматривать босс.
Женщина с улыбкой пожимает мне руку. Она смотрит на мои шрамы прямо как Тони после прослушивания – со смесью удивления и… уважения, пожалуй.
Габриэль усаживает меня в кресло с откидной спинкой, а сам садится на стул с колесиками, похожий на тот, каким пользуется доктор Шарп. Пахнет антисептиком, и я чувствую себя так, словно оказалась на приеме у доктора и готовлюсь снова лечь под нож.
Но, как я уже сказала Коре, на сей раз я сама выбираю, каким будет мой шрам.
Габриэль ищет на моем теле подходящее для татуировки место. Я слишком нервничаю и взволнована, и потому мне все равно, что они изучают каждый дюйм моей открытой кожи. В конце концов мы выбираем место на лодыжке, между чистой кожей ступней и шрамированными икрами.
– Я могу набить феникса на лодыжке, будто он поднимается к шрамам, чтобы пролететь сквозь них, – предлагает Габриэль.
– Хорошо. – Я откидываюсь на спинку кресла.
Габриэль приподнимает мою ногу и делает набросок татуировки. Я одобряю его, женщина кивает, и Габриэль приступает к работе. Асад держит меня за руку.
– Не так уж и больно, – отмечаю я и расслабляюсь.
Тату-машинка пощипывает кожу – по ощущениям это похоже на легкую боль от щелчка аптечной резинкой.
– После того, что тебе пришлось перенести, для тебя это не больнее комариного укуса, – предполагает Габриэль.
Во время работы он спрашивает меня о том, нравится ли мне в «Перекрестке» и как я получила ожоги. Сегодня я впервые увидела этого человека, но почему-то вполне свободно с ним общаюсь. Я даже рассказываю ему о том, что Пайпер наглоталась таблеток.
– Жаль, она классная, – помолчав, произносит он.
Мне нравится, что он говорит о ней не в прошедшем времени.
Незаметно для себя я рассказываю ему чуть ли не всю свою жизнь. О пожаре. О том, что я репетирую роль для «Волшебника страны Оз». Что это мой первый выход на сцену после произошедшего. И даже о том, как мне не хватало пения и театра.
Габриэль признается, что единственный мюзикл, который он когда-либо видел, – это «Кошки», но ему понравилось. Его губы шевелятся – похоже, он тихо поет под жужжание машинки. Я подхватываю знакомый мотив, и мы допеваем последний куплет песни «Память» вместе.
– «Кошки»? Ты серьезно, парень? – Асад качает головой.
Габриэль пожимает плечами, не сводя глаз с моей лодыжки.
– Что тут скажешь? Я обожаю классику. – Он с улыбкой смотрит на меня. – У тебя убойный голос. Публика еще не знает, что ее ждет.
Мне с трудом удается не отвести взгляд.
– Спасибо, ты тоже хорошо пел.
– Вуаля! – Габриэль торжественно вскидывает в воздух обтянутые резиновыми перчатками руки, точно готовясь выйти на бис.
На моей лодыжке – феникс в полете: крылья распростерты, голова устремлена к шрамам. Тату пламенеет красным, оранжевым и желтым, совсем как у Пайпер.
Габриэль помогает мне встать и, держа за руку, заставляет медленно повернуться вокруг своей оси, словно в танце.
– «Демонов своих победила и шрамы как крылья несет». Повезло Пайпер с подругой.
– Мне тоже повезло.
Мы собираемся уходить, и Габриэль пишет номер своего телефона на визитке.
– Позвони мне, если тату воспалится или возникнут вопросы, или в школе вдруг поставят спектакль, который я не должен пропустить. – Передавая визитку, он подмигивает мне. – Обещаю не подпевать.
На улице полумрак, но я останавливаюсь, чтобы еще раз полюбоваться татуировкой.
– Пайпер она понравится, – говорит Асад. – Замечательный способ поприветствовать ее возвращение.
– А ты не хочешь?
Открывая передо мной дверцу автомобиля, он смеется.
– Нет уж. Отец только-только начал снова разговаривать со мной после моего монолога о том, что я предпочитаю сценическую славу врачебной. Татуировка ситуацию не улучшит.
– Да нет, я имею в виду Пайпер. Ты собираешься признаться ей в вечной любви, когда она вернется?
Закрыв за мной дверцу, Асад обходит машину, садится на место водителя и какое-то время молча глядит на руль.
– Когда-нибудь я это сделаю. Но ты права – сейчас Пайпер больше нужен друг.
Я поднимаю руку ладонью к нему.
– Френдзона на всю жизнь! Добро пожаловать в клуб!
Вместо того чтобы хлопнуть по моей ладони, Асад указывает на салон, где из-за окна нам машет Габриэль.