But all in vain her voice and gaze and hair
Before the snowy calm immutable
Of Shiva’s meditation, a frozen fire
Of omnipotence alone with its self-splendour!
Like an immortal death his far face glowed —
Inaudible disclosure of some white
Eternity of unperturbed dream-vast
Behind the colour and passion of time’s heart-beat!
Мужчины видели во сне ее необычные волосы, как они падают
Водопадом нектара в их снах,
Сокрушая прелестью душу – они просыпались от страха,
Во всех своих членах чувствуя море невыразимой боли!
Ее голос вознесся до высших пиков Творенья,
И, хоть был музыкой нежнейшей, восторг его
Пронесся через семь миров и застал богов
Беспомощными, как могучий ветер – языки огня!
До ужаса прекрасными были эти темные омуты,
Ее бездонные, огромные, блестящие глаза,
Где все духи, знавшие любовь,
Рвались сквозь жизнь ошеломляющего блаженства!
Но были напрасны этот голос, взгляд и волосы
Перед снежным и нетронутым безмолвием
Медитации Шивы, перед огнем замёрзшим
Всемогущества его и одинокого величия!
Как смерть бессмертная, его далекий лик сияет —
Неслышимое раскрытие белой Вечности
Невозмутимого, как сон,
безбрежного пространства,
Какое есть за пределами красок и страсти
мгновенного удара сердца Времени!
Ответ: Вы, кажется, хотели справиться с белым стихом, создав себе максимально трудные условия. Вас не удовлетворил просто белый стих, где размер строится на единстве строки (я имею в виду строку как четкое организационное целое) в противовес свободному течению разных ритмических групп, вы пытаетесь здесь соединить свободное течение с организованной строкой и – более того – организуете строки в катрены. Я тоже пробовал писать белым стихом катренами: и меня, когда я попытался писать с построчно организованным белым стихом в более крупной форме, в «Савитри», невольно потянуло к четверостишиям. Но, хотя очень тщательно выстраивал композицию, я обнаружил, что это ведет к жесткому однообразию, и вынужден был отойти к вариативному построению – к чередованию: одна строка, две строки, три строки, четыре строки или еще более длинный кусок (по сути, целый отрывок); иначе у меня всё развалилось бы.
Если вы пытаетесь писать нерифмованными катренами, нужно избегать, как губительного яда, однообразия ритма – однообразный ритм немедленно создает ощущение чего-то недостающего и вызывает побуждение искать отсутствующие рифмы. Последняя строчка в каждой строфе должна быть особенно выразительной, стоять в сильной позиции так, чтобы не было каденции[219] . И во-вторых, тут должно быть очень тщательное построение. Примером может служить соединение скульптуры с архитектурой – катрен должен состоять из организованных строк, сам при этом являясь идеально выстроенным единым целым. Вашим строфам не хватает именно этих качеств, и потому из-за слабости ритма проигрывает и поэтическое содержание. Одна заключительная строчка – в четвертом катрене – вовсе никуда не годится; одного этого женского окончания достаточно, чтобы загубить весь стих. Можно использовать женские окончания, но не в концовке катрена, иначе весь он кажется ритмически незаконченным. Остальные хороши, хотя теряют в силе оттого, что вы их сделали смысловым продолжением предыдущих фраз. Иногда это можно себе позволить, но только лишь при условии, что в них тем не менее есть законченность и сила. Вы же попытались объединить плавность лирического катрена и выразительность построчно организованного белого стиха. Думаю, это возможно, но тут у вас каждая отдельная строка нарушает плавность и, наоборот, плавность катрена снижает выразительность строки.
Вот мой вариант:
Men dreamed of her strange hair; they saw it fall
A cataract of nectar through their sleep,
Crushing the soul with sweetness; they woke from dread,
With all their limbs a speechless heaven of pain!
Her voice soared to Creation’s highest peak,
And that most delicate music with its rapture
Sweeping through seven worlds found out the gods
Helpless like flames swaying in a huge wind!
A beautiful terror were those dark conscious eddies,
Her pure vague-glimmering and fathomless eyes;
Therein the spirits that rashly plunged their love
Fell whirled through lifetimes of bewildering bliss!
But all in vain, her voice and gaze and hair
Before the snow-pale and immutable calm
Of Shiva’s meditation, a frozen fire
Of lone omnipotence locked in self-light!
His far face glowed like an immortal death:
The inaudible disclosure of some white
Eternity, some unperturbed dream-vast,
It slew the colour and passion of time’s heart-beat!
Я сделал главным образом лишь небольшие поправки, но только чтобы восстановить те элементы, какие мне показались недостающими. Я отметил места, где причины поправок продиктованы чем-то другим[220] ; остальное вызвано двумя соображениями – ритмической целесообразностью и структурой катрена. В первой строфе на нее работают две цезуры в середине строки, а также то, что каждое придаточное предложение подхватывает смысл главного, увеличивая его амплитуду и завершаясь в сильной концовке. Во второй и четвертой строфе я попытался добиться непрерывности течения катрена, но так чтобы избежать монотонности, для чего изменил структуру. Третье четверостишие состоит из двух нерифмованных двустиший, по смыслу дополняющих друг друга; пятое представляет собой одну длинную фразу, состоящую из трех смысловых групп и с кульминацией в заключительной строке. Всё в целом, вероятно, не настолько совершенно, насколько хотелось бы, однако такова характерная особенность наглядных примеров – показать принцип, как можно было бы выстроить нерифмованные катрены; я основывался на правиле полной построчной организации строки и архитектурной выстроенности катрена: существуют и другие, но, на мой взгляд, они сложнее технически.
Я едва не привел в пример для иллюстрации своей мысли цитаты из «Савитри», но избежал соблазна, остановленный нахмурившимся ликом Времени – этого достаточно.
P. S. У меня нет возражений относительно пары: «свет» и «белый»[221] в конечных позициях в двух последних катренах, поскольку каждый из катренов – отдельное, законченное целое, потому я их не трогал; разумеется, если бы стих был длиннее, то возражения могли бы возникнуть.
Существуют две системы рифмовки в сонете: 1) шекспировская: ab ab cd cd ef ef gg – иначе говоря, три катрена с чередующейся рифмой и концевым двустишием; 2) мильтоновская: два катрена abba abba (как у вас во втором и третьем) и два терцета с произвольным рисунком рифм. Ритм шекспировского сонета больше подходит для лирики, мильтоновский – для оды, то есть для более крупной, серьезной формы. Мильтоновский сонет очень труден, поскольку требует либо четко выраженной, сильной мысли, либо такого тщательно проработанного единства построения, какого может достичь не всякий. Однако попытки создать новую систему рифмовки в сонете были. Сто лет назад к ним приложил руку Китс, а нынешние поэты, как мне кажется (хотя, возможно, это лишь иллюзия, Майя), изобретают сейчас фантастические ходы; но я мало знаком с современной поэзией. Однако я и сам когда-то написал ряд сонетов с самой неортодоксальной рифмовкой, так что не мне вас судить за то, что вы делаете то же самое. Тот, кто не раз совершал убийство, не может быть честным судьей тому, кто пошел на это парочку раз. Так или иначе, такая система – мильтоновские два катрена с шекспировским завершением – вполне допустима. По-моему, у меня вышло нечто подобное, причем вышло неплохо, но сейчас нет времени просмотреть свой архив, так что я не уверен. Что касается сонета, то здесь, наверное, вам следовало бы сначала овладеть техникой, а потом, когда вы будете уверены в том, что делаете, уже можно плясать и резвиться.
Вопрос: Мне хотелось бы знать точное значение слова «absolve»[222]в вашей «Любви и Смерти». Меня оно несколько сбило с толку, так как не укладывается в обычное словарное значение.
But if with price, ah God! what easier! Tears
Dreadful, innumerable I will absolve,
Or pay with anguish through the centuries…
Но если цену заплатить, ах Господи!
Чего же проще! Слезами
Страшными без счета я отпущу
Или оплачу столетиями мучений…
Через несколько страниц есть еще одно место, где то же слово:
For late
I saw her mid those pale inhabitants
Whom bodily anguish visits not, but thoughts
Sorrowful and dumb memories absolve,
And martyrdom of scourged hearts quivering.
Ибо поздно
Я увидел ее среди тех бледных обитателей,