остики прописывание тех или иных рецептов будет не более чем шарлатанством. Если мы отказываемся от решения главного вопроса, мы лишаем себя возможности понять, правомерны ли сделанные заявления или верны ли предложенные средства, или выяснить, а нет ли других, не таких сильнодействующих, губительно-радикальных или напоминающих травматичную или калечащую хирургическую операцию, средств, которые позволяют сохранить целостность организма и добиться естественного выздоровления. Во-вторых, мыслящий человек призван познавать. Он может быть не способен познать сущность Неведения или чего-то еще во вселенной, используя аналитико-описательный метод ума, так как подобный метод позволяет познать не тайное бытие и суть вещей, а только их признаки, свойства, формы, качества, функции, взаимоотношения друг с другом. Но мы можем вникать всё глубже и глубже, всё более и более внимательно и пристально наблюдать за внешней природой и проявлениями Неведения, пока нам не удастся, наконец, получить верное указание, уловить смысл данного явления и таким образом познать его, но не с помощью интеллекта, а увидев и пережив истину, осознав ее всем своим существом. Весь процесс высшего интеллектуального познания, включающий в себя это пристальное ментальное наблюдение и различение, ведет к разрыву покрова и лицезрению реальности; в финале духовное знание помогает нам уподобиться тому, что мы видим, проникнуть в Свет, лишенный тьмы Неведения.
Верно то, что нам, как ментальным существам, недоступен изначальный источник Неведения, поскольку наш ум живет и движется внутри самого Неведения, не достигая той точки или не поднимаясь на тот план, где начинается разделение, приводящее, в конце концов, к появлению индивидуального ума. Но нам недоступен первоисточник и фундаментальная истина всех вещей, поэтому если мы исходим из этого принципа, то нам приходится довольствоваться чистым агностицизмом. Человек вынужден трудиться в Неведении, учиться в его условиях, познавать все его уровни вплоть до высочайших, чтобы достичь места, где оно граничит с Истиной, прикоснуться к его последнему сияющему заслону, скрывающему еще более ослепительный свет, и развить способности, позволяющие преодолеть этот мощный, но, на самом деле, призрачный барьер.
Таким образом, нам необходимо еще более детально изучить характер и деятельность этого принципа или этого могущества (называемого Неведением) и прийти к более ясному представлению о его природе и первопричине. И, прежде всего, мы должны четко уяснить смысл этого слова. Знание и Неведение начинают различаться еще в гимнах Ригведы. Знание там, по всей видимости, означает осознание Истины, Правды, сатьям ритам (satyam ṛtam), и всего, что имеет отношение к Истине и Правде; невежество – это не осознание, ачитти (acitti), Истины и Правды, неприятие их действий или формаций и создание ложных или враждебных им формаций. Неведение – это отсутствие божественного ока различения, позволяющего видеть супраментальную Истину; это свойственный нашему сознанию принцип невосприимчивости, противоположный восприятию истины через сознательное видение и знание.[42] В своем реальном проявлении эта невосприимчивость является не полной бессознательностью, не бессознательным океаном, из которого возник этот мир,[43] а либо ограниченным, либо ложным знанием, знанием, основанным на разделении неделимого бытия и опирающимся не на изобильную, широкую и сияющую полноту вещей, а на детали и фрагменты; именно такое представление человека о себе и мире, в силу свойственных ему ограничений, становится ложным и в этом аспекте поддерживается Сынами Тьмы и Разделения, противниками божественных усилий в человеке, захватчиками, грабителями, скрывающими от него свет знания. По этой причине на Неведение смотрели как на небожественную Майю,[44] творящую ложные ментальные формы и подобия, – отсюда и более позднее значение этого слова, которым, по-видимому, сначала обозначали созидательную силу знания, высшую магию верховного Мага, божественного Волшебника, но также пользовались им, говоря о враждебной созидательной силе низшего знания, обмане, иллюзии, вводящей в заблуждение магии Ракшаса. Божественная Майя – это знание Истины вещей, ее сути, закона, деятельности. Этим знанием обладают боги, и на нем они основывают свою вечную деятельность и вечное созидание,[45] а также формирование своих сил в человеческом существе. Если перевести эту идею ведических мистиков в более метафизическую и концептуальную плоскость, то Неведение в своих истоках становится разделяющим ментальным знанием, которое не улавливает единства, сути, внутреннего закона вещей ни на уровне их единого источника, ни на уровне их универсальности. Оно, скорее, имеет дело с фрагментами, деталями, отдельными феноменами, частными связями, полагая, что в них и заключается искомая истина или что они могут быть по-настоящему познаны без перехода от разделения к единству и от фрагментарности к универсальности. Знание же – это то, что стремится к объединению и, становясь супраментальным, обнаруживает единство, суть, внутренний закон существования, воспринимает проявленное множество и взаимодействует с ним, руководствуясь этим светом и этой полнотой примерно так же, как само Божественное, озирающее со своих запредельных высот весь этот мир. Впрочем, следует отметить, что при таком взгляде на Неведение оно все-таки остается своеобразным знанием, которое, в силу своей ограниченности, в любой момент может быть омрачено ложью и заблуждением; оно становится неверным представлением о вещах, противоречащим подлинному Знанию.
Мы обнаруживаем, что в Упанишадах – скрижалях ведантической философии – первоначальные ведические образы заменяются знакомой антиномией Видьи и Авидьи, и вместе с этой заменой происходит определенное уточнение смысла: ибо, поскольку Знанию свойственно обнаруживать Истину, а фундаментальная Истина – это Единый (в Ведах о нем постоянно говорится, как о «Той Истине» и «Том Едином»), Видья, Знание, в своем высочайшем духовном смысле начинает совершенно явно и недвусмысленно означать знание Единого, а Авидья, Неведение, соответственно (столь же явно и недвусмысленно) – знание фрагментированного Множества, отделенного (как оно отделено в нашем мире) от объединяющего сознания Единственной Реальности. Сложные ассоциации, богатство содержания, игра оттенков, красочные переливы выразительных образов и скрытых смыслов, свойственные ведической лексике и фразеологии, были в значительной степени утрачены при переходе на менее психологически гибкий и более метафизически точный язык Упанишад. Однако следует заметить, что представление (сильно преувеличенное впоследствии) о том, что существует некая изначальная иллюзия, сознание, равносильное сну или галлюцинации, абсолютная отделенность от подлинной истины «Я» и Духа, поначалу не входило в ведантическую концепцию Неведения. В Упанишадах говорилось не только о том, что люди, живущие и действующие в Неведении, бредут ощупью, спотыкаясь, словно слепцы, ведомые слепцом, то и дело попадая в сети Смерти, широко расставленные вокруг, но и о том, что влекомый только Знанием как будто погружается в более непроглядную тьму, чем тот, кого влечет Неведение, и что человек, знающий Брахмана как Знание и Неведение, как Единое и Множественное, как Становление и Отсутствие Становления, с помощью Неведения – постижения Многообразия – выходит за пределы Смерти, а с помощью Знания обретает Бессмертие. Ибо Самосущий действительно стал всеми этими мириадами существ; риши Упанишад со всей торжественностью и не помышляя ни о каком обмане говорят о Всевышнем: «Ты и этот старик, опирающийся на свой посох, тот мальчик и та девочка, эта синекрылая птица и та – красноглазая», они не говорят: «Ты только кажешься всем этим» заблуждающемуся уму Неведения. Состояние становления ниже состояния Бытия, но всё же именно Бытие становится всем, что существует во вселенной.
Но процесс разграничения и обособления не мог остановиться на этом; он должен был достичь своего логического конца. Поскольку Знание является знанием Единого, а Неведение знанием Множества, то, со строго диалектической и аналитической точки зрения, феномены, описываемые двумя этими терминами, могут быть только диаметрально противоположны друг другу; между ними нет и не может быть сущностного единства, их невозможно примирить. Поэтому только Видья является Знанием, Авидья же – чистым Неведением; и, если чистое Неведение обретает вид чего-то реально существующего, то это потому, что оно предполагает не только незнание Истины, но еще и творение иллюзий и заблуждений, нереальных вещей, кажущихся реальными, обманчивых образов, обладающих временной достоверностью. Тогда становится очевидным, что объективная действительность, созданная Авидьей, не может иметь подлинного и устойчивого существования; Множество является иллюзией – мира, по сути, нет. Вне всякого сомнения, вселенная, пока мы ее воспринимаем, по-своему реальна, как реален (пока он длится) сон или затянувшаяся галлюцинация больного или одурманенного мозга, но не более того. Единое никогда не становилось и никогда не сможет стать Множеством; «Я» не становилось и не сможет стать сонмом всех этих существ; Брахман не проявлял и не может проявить подлинного мира в себе: только Ум или некий принцип, породивший Ум, навязывает имена и формы бескачественному целому, которое единственно реально, и, будучи по сути своей бескачественным, не способно проявить реальных качеств и разнообразия; или же, если оно проявляет всё это, то только как временную и преходящую реальность, которая исчезает и становится нереальной в свете подлинного знания.
Наше понимание высочайшей Реальности и подлинного характера Майи заставило нас отказаться от этих более поздних крайностей диалектического интеллекта и вернуться к первоначальной концепции Веданты. Даже отдавая должное величайшей смелости этих всеотрицающих выводов, бескомпромиссной логике и четкости этих рассуждений (неопровержимых, пока верны предпосылки) и допуская истинность двух главных антитез – единственной Реальности Брахмана и того факта, что наши обычные представления о себе и о мире омрачены неведением, несовершенны и обманчивы, – мы должны освободиться от глубокого впечатления, оставленного этой концепцией Майи в нашем уме. Но от приверженности этой давней и устоявшейся точке зрения полностью не избавиться, не познав подлинной природы Неведения и подлинной и абсолютной природы Знания. Ибо если Знание и Неведение представляют собой независимые, равные и изначальные силы Сознания, тень космической Иллюзии будет постоянно преследовать нас. Если Неведение изначально присуще космическому существованию, то тогда не только наш образ вселенной, но и сама вселенная становится иллюзорной. Или, если Неведение не лежит в основе нашего природного существования, но тем не менее является изначальной и вечной силой Сознания, то тогда, хоть космос и будет в какой-то степени реален, человеку, пока он находится в нем, скорее всего, не удастся познать его истину: он сможет достичь подлинного знания, только превзойдя ум и мысль, поднявшись над этой вселенской формацией и наблюдая всё с