Валентин не хотел вспоминать те страдания, которые ему пришлось пережить вместе бойцами роты, попавшей в окружение в январе 1943 года. Если душную, но протопленную хату сравнивать с кучей веток на снегу, то, конечно, в тепле несравненно лучше. Он бы посчитал за счастье тогда зимой оказаться в теперешних условиях. И ничего, что ноги не разгибаются и пошевелиться трудно. Но так человек устроен, что стремится к лучшему, и спустя полгода после боёв под Ржевом старший лейтенант, как и остальные младшие офицеры, остро реагировал на бытовые неудобства.
Если предстояло по нужде выйти, то тут целый расчёт требовался, куда ногу поставить, чтобы ни на кого не наступить. Всё равно рано или поздно чью-нибудь руку выходящий задевал своим сапогом.
Валентин однажды вот так ночью решил выйти во двор. Надел сапоги и начал осторожно пробираться к выходу. Свет от луны, проникавший через окна, помогал передвигаться между спящими людьми. Тем не менее темнота не позволяла разглядеть достаточно хорошо траекторию до двери.
Как ни старался идти аккуратно, он всё-таки наступил на кого-то, причём не почувствовал ничего, а только услышал громкий крик. Несмотря на сонное состояние, пострадавший человек вскочил на ноги, громко выругался и стукнул старшего лейтенанта кулаком по лицу. Валентин смог сохранить равновесие, в отличие от эмоций, ведь ему казалось, что никого не задевал. Не удержавшись, он ответил. От удара зачинщик драки покачнулся и упал спиной на спящих позади офицеров. Поднялся ещё больший шум. Пострадавший теперь уже превратился в причину боли для тех, кого он придавил. Не выяснив обстоятельств, ему стали раздавать зуботычины лежащие на полу люди. Драку еле удалось прекратить.
Какой уж тут после этого сон! Наутро оказалось, что у одного рука болит, у другого синяк под глазом, кого-то вообще выгнали из дома за чрезмерно шумное поведение. Поговорив в спокойной обстановке и выяснив причины произошедшей драки, офицеры принесли взаимные извинения и даже пожали руки.
Хозяйка хаты уходила из неё, видимо, знала, где ещё можно переночевать. Со временем ситуацию с жильём улучшали, находили ещё не занятые деревни либо что-то строили. Вышеописанная ситуация складывалась у младшего офицерского состава, а у рядовых и сержантов дела обстояли ещё хуже.
Сложности со снабжением, жильём, случавшиеся драки – вот чем запомнилось Валентину наступление от Белгорода до Днепра. Во время крупного сражения, как правило, постоянно слышно канонаду выстрелов. Разрывы артиллерийских снарядов сотрясают воздух на десятки километров. Штаб полка располагался километрах в пяти от передовой, но звуки стрельбы со стороны линии фронта военнослужащие особо не слышали. Ночью спать мешали бытовые проблемы, а не грохот артиллерии. Вместо того чтобы круглосуточно участвовать в боях, рядовые и офицеры преимущественно отдыхали ночью. Подразделения передвигались на юго-запад организованными маршами. Лишь передовые советские отряды вступали в сражение с арьергардами отходящего к Днепру неприятеля, которые не давали нашим войскам передвигаться слишком быстро.
Наступлению мешало также огромное количество установленных мин. Сапёры день и ночь работали над устранением препятствий, выбивались из сил, несли потери, но, несмотря на их самоотверженность, продвигаться войскам быстро не получалось. Минные поля, установленные заряды в домах, в печках, под трупами людей и различными предметами сопутствовали всему пути до Днепра. Ведь хватило же времени противнику на установку несчётного количества опасных ловушек! Только при заранее подготовленном отводе войск, а не в спешке, можно так хорошо заминировать оставляемую территорию.
В послевоенные годы на вопрос, что запомнилось больше всего при наступлении от Белгорода до Днепра, Валентин отвечал: «Пустые консервные банки, отлетевший каблук от сапога и душное помещение для ночёвки». О чём-то стоящем ему рассказывать было нечего. Несмотря на близость к линии фронта, одни бытовые проблемы вместо боёв, в отличие от форсирования Днепра и действий на правобережной Украине.
Насчёт консервных банок. Во время войны мало кто занимался приборками. Мусор валялся где попало: в окопах на передовой, около жилья, перед входом в помещение, где располагался штаб полка. Если под ногами вдруг оказывался ненужный предмет, то его попросту пинали сапогом – куда улетит – и шли дальше по своим делам. Валентину запомнилась куча пустых консервных банок у входа в штаб. Регулярно какая-нибудь из них оказывалась лежащей на проходе. Может, ветер раздувал, может, новую банку не докинули до кучи, только это осталось главным впечатлением от наступления.
Старший лейтенант помнил, как тщательно бойцы роты, которой он командовал на Калининском фронте, подбирали за собой мусор в целях маскировки и выбрасывали его в очередной деревне, отбитой у противника.
Ситуация в корне изменилась на Днепре. Сплошные бои, грохот от разрывов артиллерийских снарядов, нескончаемый поток раненых в тыл и боеприпасов на передовую. Бытовые неудобства тогда отходили на второй план.
Старший лейтенант ещё плохо разбирался в обстановке во время наступления. Незначительный опыт участия в боях на Калининском фронте не позволял сделать какие-либо выводы. Должность помощника начальника штаба полка не давала допуска к значимой информации на уровне фронта. Для него, как и для остальных сослуживцев, казалось естественным быстрое перемещение войск. За два месяца – с конца июля по конец сентября 1943 года – Степной фронт преодолел расстояние в четыреста километров. Забегая вперёд, стоит сказать, что первые сто километров после Днепра на правобережной Украине наши войска преодолели почти за пять месяцев изнурительных боёв.
Офицерам, с которыми общался Валентин, не с чем было сравнивать наступление в конце лета 1943 года по причине незначительного опыта. Старожилов в войсках среди младшего офицерского состава насчитывалось немного. Причиной того являлись большие потери личного состава Красной армии. Некоторые ранее участвовали только в оборонительных операциях и мало что понимали в происходящем наступлении.
Полк, в котором служил Валентин, в боях пока не участвовал. Во время Курской битвы это и не предусматривалось, а при наступлении фронта в районе Белгорода, Харькова, Полтавы не поступало приказа. С задачами справлялись другие части. При разговорах с офицерами из соседних полков, с курьерами из штаба дивизии выяснялось, что в ближайшее время участия в боях не предвидится. Испытание сражением для полка началось при форсировании Днепра, где оказались задействованы все силы фронта. Разница между подходом к водной преграде и её преодолением была огромной. До реки требовалось главное – сохранить физические силы во время маршей. А во время форсирования – одолеть противника и остаться в живых. Про количество жертв говорить много не приходится. На Днепре лишились жизней многие сотни тысяч красноармейцев, в отличие от подходов к реке, где потери составляли в десятки раз меньшие числа.
Поначалу Валентин не придал особого значения отсутствию серьёзного сопротивления противника частям Степного фронта на левобережной Украине, но спустя несколько месяцев пришлось задуматься, а найти этому объяснение оказалось возможным только после войны.
Проблем, связанных со снабжением в войсках Вермахта, не наблюдалось. В тылу у него располагалась оккупированная правобережная Украина, на территории которой уже два года не происходило боевых действий, а в тылу советских войск находилась земля, подвергшаяся опустошению отходящими силами неприятеля и пострадавшая от войны.
Вспоминает участник тех событий, сержант миномётной роты, позже комсорг батальона, служивший в стрелковой дивизии 5-й гвардейской армии:
«Левобережная Украина… Как мы ни старались помешать фашистским захватчикам, всё же они успели сжечь много деревень, хуторов, сёл, городов… Всюду пепел, угли, дым. Стоят одни глинобитные печи на месте домов… Обгорелые деревья… Полная разруха. Много надо будет теперь украинскому народу потрудиться, чтоб возродить и вернуть к жизни этот край.
Вот что сделала война – кругом один пепел.
Где-то, помню я, между Полтавой и Харьковом я увидел на печи, что осталась на месте сгоревшего дома, кота… Деревня сгорела полностью. Я стал разглядывать полуразваленные печи – на некоторых можно было различить забавные рисунки. Все печи в хатах были когда-то разрисованы хозяевами – цветами сказочными, петухами и голубями, котами и поросятами… И вдруг на одной из печей вижу настоящего живого кота! Он был единственной живой душой в этой деревне.
В Кременчуге фашисты заминировали всё, что могло привлечь к себе наше внимание.
Парторг соседнего батальона поднял с земли русскую балалайку… Погиб сам, погибло ещё семнадцать человек вокруг него.
Я увидел новый велосипед, прислонённый к плетню в переулке, и моя так и не утолённая мальчишеская страсть вдоволь покататься на велосипеде прямиком понесла меня к этому плетню. Ускоряя шаг, держу путь к велосипеду, сверкающему никелем… Но к нему же, стараясь меня опередить, устремился старший лейтенант. Огорчённый, я тем не менее принимаю независимый вид: мол, не очень-то и хотелось. Разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов и шагаю в сторону улицы… Вдруг сзади взрыв! Оборачиваюсь: ни старшего лейтенанта, ни велосипеда – одна большая дымящаяся воронка на месте плетня, к которому был прислонен велосипед…
Жители Кременчуга, покинув убежища, спешили обратно в свой город, в свои дома, и по всему городу гремели то там, то тут взрывы. Подрывались и дети, и женщины, и солдаты…» (Абдулин М. Г. Страницы солдатского дневника – 2-е издание – М.: Мол. гвардия, 1990. С. 120—122).
Судя по увиденному, противнику вполне хватило времени на вывоз многочисленных ценностей, уничтожение прочего имущества и на закладку большого количества взрывчатки. При спешном отступлении военнослужащим еле хватает времени на сбор личных вещей и оружия, но никак не на минирование всего подряд. Войска Германии, Румынии, Венгрии и других европейских стран производили отвод частей по заранее продуманному плану. Валентину ещё предстояло столкнуться с замыслами командования противоборствующей стороны, в том числе и Манштейна.