– В чем дело?
Ливитт пытался что-то вспомнить, но что именно? Сон – о доме и городе. Мгновение спустя воспоминания о сне обрели очертания. Дом и город. Дом существует сам по себе, но также является частью города.
Он все вспомнил.
– Знаете, – сказал он, – интересно, как эти шестиугольники взаимодействуют друг с другом?
– Вы считаете, не часть ли это большего организма?
– Совершенно верно. Самодостаточна ли эта единица как бактерия или же она – часть более крупного органа, а то и целого организма? В конце концов, сможете ли вы узнать орган по отдельно взятой клетке печени? Нет. Или что нам толку с одной мозговой клетки без самого мозга?
Стоун долго не отрывал взгляда от экрана.
– Какая занятная аналогия. Но ведь печень, в отличие от мозга, способна регенерировать.
– «Теория посланника», – улыбнулся Ливитт.
– Любопытно, – пробормотал Стоун.
«Теорию посланника» изложил инженер-связист Джон Р. Сэмюелс на Пятой ежегодной конференции по астронавтике и коммуникациям. Он рассмотрел несколько гипотез о том, как именно инопланетная цивилизация может выйти на связь с другими жителями Вселенной. Он утверждал, что даже самые передовые способы связи, которыми мы владеем, не отвечают необходимым требованиям, в отличие от других более развитых цивилизаций.
«Допустим, некая внеземная цивилизация захочет прозондировать Вселенную. Предположим, они пожелают «выйти в свет» и сообщить об этом на всю галактику. Они готовы делиться информацией, объявить о своем существовании. Что лучше всего подойдет для этих целей? Радио? Вряд ли – слишком медленное, слишком дорогостоящее, а сигнал слабый. Даже самый мощный сигнал ослабевает через несколько миллиардов километров. Телевидение еще хуже. Передача световых лучей стоит куда дороже. Даже если уничтожать звезды и солнца, чтобы заявить о себе, это обойдется в баснословную сумму.
Помимо огромных затрат, все эти методы страдают характерным для любого излучения недостатком: уменьшением мощности сигнала по мере увеличения расстояния. Лампочка, нестерпимо яркая на расстоянии трех метров, будет хорошо заметна в пределах трех сотен метров и едва видима за пятнадцать километров. Но ее будет невозможно разглядеть на расстоянии в миллионы километров. Энергия излучения затухает пропорционально четвертой степени радиуса. Простой, но непобедимый закон физики.
Так что для передачи сигнала придется использовать не физику, а биологию. Создать систему связи, которая не только не ослабевает с расстоянием, но и остается такой же мощной даже в миллионах километров, словно находится рядом с источником.
Иными словами, создать дешевый и самовоспроизводящийся в огромных количествах организм, который и послужит транспортным средством для сообщения. Создать за несколько долларов триллион таких организмов и отправить их во всех направлениях в космос. Эти живучие и неприхотливые паразиты, устойчивые к суровым условиям космоса, будут расти, воспроизводиться и делиться. Спустя несколько лет вся галактика будет заполнена бесчисленным количеством этих организмов, ожидающих встречи с разумной жизнью.
А что произойдет, когда они добьются своего? Каждое отдельное существо потенциально может развиться в полноценный орган или организм. Как только они вступят в контакт с ранее неизвестным представителем жизни, они превратятся в окончательный в своей форме коммуникационный механизм. Можно сказать, что это своего рода распространение миллиарда клеток мозга, каждая из которых при определенных обстоятельствах способна превратиться в целый мозг. Этот выросший мозг и наладит связь с новой цивилизацией, сообщив ей о существовании других форм жизни и способах с ней связаться».
Ученые-практики подняли Сэмюелса и его теорию на смех, но сейчас ее нельзя было просто так сбрасывать со счетов.
– Как вы считаете, он уже превращается в какое-то устройство связи? – спросил Стоун.
– Возможно, нам подскажут посевы культур, – ответил Ливитт.
– Или рентгеноструктурный анализ, – предположил Стоун. – Сейчас попробуем.
На Уровне № 5 хранилось оборудование для рентгеновской кристаллографии, хотя во время проектировки «Лесного пожара» не обошлось без жарких дискуссий о необходимости этой установки. Рентгеновская кристаллография – самый совершенный, сложный и дорогостоящий метод структурного анализа в современной биологии. По принципу работы он слегка напоминает электронную микроскопию, но представляет собой следующий этап развития данной технологии. Этот метод куда чувствительнее и информативнее, но занимает больше времени, требует новейшего оборудования и привлечения дополнительного персонала.
Биолог Р. А. Янек как-то отметил: «Прогресс обходится нам все дороже». Любая аппаратура, позволяющая людям видеть лучше, увеличивается в цене быстрее ее разрешающей способности. Этот неопровержимый факт впервые обнаружили астрономы, с горечью осознавшие, что создание зеркала для телескопа толщиной в пять метров дороже, чем для такого же, но двухметрового зеркала.
Эти же слова прекрасно подходят и для биологии. К примеру, световой микроскоп – это небольшое устройство, которое можно без проблем перетаскивать одной рукой. Он позволяет спокойно изучить клетку и стоит около тысячи долларов.
С помощью электронного микроскопа можно хорошо рассмотреть мелкие внутриклеточные структуры. Но этот громоздкий аппарат обойдется уже в сто тысяч долларов.
Рентгеновская кристаллография позволяет исследовать даже отдельные молекулы. Этот метод, бесспорно, считается лучшим из всего, что может предложить наука. Но само это устройство, размерами превышающее автомобиль, а то и целую комнату, требует огромного штата специально обученных операторов, а также ЭВМ для интерпретации результатов.
Проблема в том, что данный метод не создает прямого визуального изображения изучаемого объекта. Можно сказать, что эта установка даже не является микроскопом как таковым, и работает она иначе, чем световой или электронный микроскоп.
Вместо изображения она выводит на фотопластину дифракционную картину – довольно загадочный геометрический узор, состоящий из точек. И уже ЭВМ на основании полученных данных выдает предполагаемую структуру изучаемого объекта.
Несмотря на старомодное название, это относительно новая наука. Сами кристаллы уже давно не в ходу; а термин «рентгеновская кристаллография» восходит к тем временам, когда их еще использовали в качестве объектов исследования. Правильная структура кристаллов облегчает анализ узора точек, образовавшегося в результате прохождения рентгеновских лучей через кристалл. Однако в последнее время рентгеновские лучи стали использовать для изучения самых разных объектов. ЭВМ «считывает» фотопластину, измеряет все углы и определяет форму объекта, который оставил это отражение.
ЭВМ, установленная в «Лесном пожаре», выполняла бесконечное множество утомительных вычислений. Если бы выполнение этой задачи возложили на людей, она заняла бы годы, возможно столетия. ЭВМ было достаточно нескольких секунд.
– Как вы себя чувствуете, мистер Джексон?
Старик моргнул и уставился на облаченного в пластиковый костюм Холла.
– Неплохо. Не отлично, но сойдет.
И криво усмехнулся.
– Вы не против поговорить?
– О чем?
– Про Пидмонт.
– А что с ним?
– О том вечере, – уточнил Холл. – Когда все произошло.
– Ну давайте. Я-то всю жизнь в Пидмонте прожил. И в Лос-Анджелес ездил, и даже во Фриско заезжал. На востоке бывал, в Сент-Луисе, но это уж совсем на краю мира. Но Пидмонт – мой дом родной. Вот что я тебе скажу…
– Расскажите, что произошло в тот вечер, – повторил Холл.
Старик замолк и отвернулся.
– Не хочу вспоминать, – признался он.
– Придется.
– Нет.
Он молчал еще несколько секунд, затем повернулся к Холлу.
– Все умерли?
– Не все. Вот еще один выживший, – Холл кивнул в сторону детской кроватки рядом с Джексоном.
– А кто там? – старик уставился на сверток.
– Ребенок.
– Ребенок? Должно быть, Риттеров. Джейми Риттер. Совсем кроха.
– Месяца два от роду.
– Ага, он самый. Бесенок малолетний. Весь в отца. Старший Риттер тоже любил устраивать концерты, вот и пацан орал с утра до ночи. Они даже окна из-за него не открывали.
– Вы не замечали в Джейми чего-нибудь необычного?
– Нет. Здоров что твой буйвол, только вопить горазд. Он и в тот вечер орал, чертенок, дай-то бог.
– Какой вечер?
– Да в тот, когда Чарли Томас притащил эту клятую штуку. Мы все ее видели. Сияющая звезда упала к северу от города. Все переполошились, а Чарли Томас поехал ее искать. Он вернулся минут через двадцать и привез ее в кузове своего «Форда». Новенький-то совсем «фордик». Больно уж он им гордился.
– А что произошло дальше?
– Мы все собрались вокруг поглазеть. Порешили на том, что это спутник из космоса. Одной лишь Энни взбрело в голову, что это корабль с Марса, но у девки мозгов, почитай, совсем нет, вот и заносит ее порой не туда. Мы-то сообразили, что не с Марса эта штука, скорее с мыса Канаверал. Слыхал, поди, оттуда из Флориды ракеты запускают?
– Да. Продолжайте.
– Ну, мы, конечно, все хорошенько обдумали, а дальше-то что делать? В Пидмонте сроду ничего подобного не случалось. Не, было дело, однажды турист устроил пальбу в мотеле «Вождь команчей», но это еще когда было, в году этак сорок восьмом, да и то он просто слегка перебрал. Беда у него случилась: девчонка бросила, когда тот в Германии служил или где там. Мы-то обиду не держали, с кем не бывает. Но с тех пор тишина да гладь. Тихий у нас городок. Поэтому мы здесь и живем.
– Что вы сделали с капсулой?
– А мы понятия не имели, чего с ней делать. Эл предлагал ее вскрыть, но мы-то догадались, что не стоит, вдруг там разная научная ерунда внутри хранится. Сидим мы, значит, кумекаем, куда ее теперь, как Чарли, который капсулу эту и привез, надумал ее доку показать. Доктору Бенедикту, врачу местному. Он всех в округе лечит, даже индейцев. Но мужик-то он всяко славный, да и где только не учился – вся стена дипломами увешана. Мы надеялись, что уж док Бенедикт разберется, чего дальше делать, вот и снесли ее к нему домой.