Стоун, казалось, удивился, но затем кивнул.
– Я обо всем позабочусь.
Его спокойствие ее задело; он словно ожидал чего-то подобного.
– Мог бы и предупредить, раз ты знал…
– Но я не знал, – ответил он. – Объясню позже.
Он вышел в коридор, где все еще стоял офицер. Эллисон последовала за мужем.
– Я – доктор Стоун.
– Капитан Мортон, – отрапортовал мужчина. Руку для рукопожатия он не предложил. – У нас пожар, сэр.
– Понятно, – ответил Стоун. Он взглянул на свой смокинг. – Хоть переодеться позволите?
– Боюсь, нет, сэр.
К ее удивлению, Джереми на это только кивнул:
– Ладно. Мне нужно идти, – последнюю фразу он адресовал уже супруге. Его лицо не выражало никаких эмоций, что очень напугало Эллисон. Она была сбита с толку.
– Надолго?
– Не уверен. Неделя, может две. Или дольше.
Она пыталась не повышать голос, но ничего не могла с собой поделать.
– Да в чем же дело? Тебя арестовали?
– Нет, – Джереми устало улыбнулся. – Совсем нет. Извинишься перед гостями от моего имени, ладно?
– Но у них оружие…
– Миссис Стоун, – вмешался солдат. – Наша задача – защитить вашего мужа. Мы проследим, чтобы с ним ничего не случилось.
– Вот-вот, – подхватил ее муж. – Кажется, я внезапно стал очень важной персоной.
И вновь подарил ей эту странную усталую улыбку.
А затем, прежде чем она поняла, что происходит, вышел из дома. С одной стороны следовал капитан Мортон, а с другой – второй солдат. Вооруженный винтовкой мужчина пошел за ними следом, а последний, у машины, отсалютовал и открыл им дверь.
Внутри загорелся свет, дверь захлопнулась, и машина скрылась в ночи. Эллисон все еще стояла у двери, когда один из гостей подошел к ней сзади и спросил:
– Эллисон, с вами все в порядке?
Она повернулась и выдавила из себя улыбку:
– Да, ничего страшного. Джереми пришлось уехать – его вызвали в лабораторию. Еще один из вечерних экспериментов пошел не так.
Гость кивнул:
– Очень жаль. Восхитительная вечеринка.
Тем временем Стоун откинулся на спинку сиденья и смерил обоих мужчин взглядом. Их лица ничего не выражали. Он спросил:
– Что там у вас?
– Извините, сэр?
– Черт возьми, что там у вас? Должны же были они что-то передать.
– Ох, так точно, сэр.
И с этими словами ему вручили тонкую папку. На коричневой обложке трафаретом было выведено: ПРОЕКТ «СКУП».
– И это все? – уточнил Стоун.
– Так точно, сэр.
Стоун вздохнул. Он никогда не слышал о проекте «Скуп», и ему предстояло внимательно изучить все данные. Но в машине было слишком темно для чтения, и он решил заняться этим позже, в самолете. Стоуна неожиданно захлестнули воспоминания пятилетней давности о весьма странном симпозиуме на Лонг-Айленде и не менее странном низеньком докладчике из Англии, который в некотором роде был ответственен за все происходящее.
Летом 1962 года английский биофизик Дж. Дж. Меррик выступил с докладом на тему «Частота биологического контакта в зависимости от вероятности видообразования» на Десятом биологическом симпозиуме в Колд-Спринг-Харбор, Лонг-Айленд. Меррика преследовала репутация строптивого и неортодоксального ученого, более того, интерес к его персоне только возрос благодаря недавнему разводу и присутствию на данном симпозиуме эффектной блондинки-секретарши. Выступление Меррика сопровождалось последующим обсуждением его идей, выдержки из которых я представляю чуть ниже.
«Я сделал вывод, что первый контакт с внеземной жизнью будет определен вероятностями видообразования. Неоспорим тот факт, что высокоорганизованных видов на нашей планете не так много, в то время как простейшие организмы изобильно процветают. На Земле проживают миллионы видов бактерий и тысячи видов насекомых. Однако приматов всего несколько видов, а человекообразных обезьян и того четыре. Людей же всего один вид.
Этой частоте видообразования отвечает соответствующая частота в числах. Простейшие существа встречаются гораздо чаще, чем сложные организмы. На Земле проживает три миллиарда человек, что звучит довольно внушительно до тех пор, пока мы не вспомним, что в обычной большой колбе может содержаться в десятки, а то и сотни раз больше бактерий чумы.
Все имеющиеся данные о происхождении жизни указывают, что прогресс шел по эволюционному пути от простейших форм до сложных. Так было на Земле, и, вероятно, этот же подход можно применить и ко всей Вселенной. Шепли, Мерроу и другие ученые подсчитали возможное количество жизнеспособных планет в ближайшей Вселенной. Мои собственные расчеты, указанные в статье, учитывают относительную численность различных организмов во Вселенной.
Моей целью было определение вероятности контакта между человечеством и иными формами жизни. Вот мои расчеты:
Вышеизложенные данные наводят на мысль, что первый контакт человечества с внеземной жизнью произойдет с организмами, похожими на земные бактерии или вирусы, если не с идентичными им. Возможные последствия подобного контакта вызывают тревогу, учитывая, что три процента всех земных бактерий так или иначе оказывают пагубное воздействие на человеческий организм».
Позже сам Меррик выдвинул гипотезу, что первый контакт произойдет с чумой, занесенной с Луны первыми астронавтами. Эту идею в научном обществе подняли на смех.
Одним из немногих, кто отнесся к его предостережению серьезно, был тридцатишестилетний доктор Джереми Стоун, который уже в таком молодом возрасте был, пожалуй, самым известным участником вышеупомянутого симпозиума. Он заслужил должность профессора в Беркли в возрасте тридцати лет и только что получил Нобелевскую премию.
Список достижений Стоуна (даже без учета целой серии различных экспериментов, благодаря которым он получил уже упомянутую выше Нобелевскую премию) поражает воображение. В 1955 году он первым применил метод мультипликативного подсчета колоний бактерий, в 1957 году разработал метод получения чистой жидкости, а в 1960 году представил радикально новую теорию активности E. coli и S. tabuli и явил миру доказательства физической природы индукторов и репрессоров. Его статья 1958 года о линейных вирусных трансформациях открыла миру новые возможности в науке. На основе его трудов работники Института Пастера в Париже разработали собственную систему изучения вирусов и впоследствии также удостоились Нобелевской премии.
Стоун же выиграл премию в 1961 году за работу по мутантной реверсии бактерий, которой он занимался в свободное время еще во время учебы на юридическом факультете Мичиганского университета. На тот момент ему было всего двадцать шесть лет.
Больше всего поражает то, что Стоун проделал работу нобелевского уровня, будучи студентом юридического факультета, что демонстрирует глубину и широкий диапазон его интересов. Один его друг однажды сказал: «Джереми знает все и увлечен всем остальным». Его сравнивали с Эйнштейном и Бором и называли ученым, обладающим совестью, пониманием значимости событий и умением зреть в корень проблемы.
Стоун был худощавым и лысеющим мужчиной с потрясающей памятью: он мог с одинаковой легкостью выдавать как научные факты, так и грубые шутки. Но самой выдающейся его чертой была нетерпеливость, которую он транслировал всем без исключения окружающим, одним своим видом показывая, что они зря тратят его драгоценное время. У него была дурная привычка перебивать своих собеседников и завершать неприятные ему разговоры, от которой он с переменным успехом пытался избавиться. Властная манера разговора в сочетании с тем фактом, что он получил Нобелевскую премию в столь молодом возрасте, вкупе с довольно скандальной личной жизнью (он был женат четыре раза, в том числе дважды увел жен своих коллег) никак не придавала ему популярности.
Однако именно Стоун в начале шестидесятых сумел пробиться в правительственные круги как один из представителей нового научного сообщества. Сам он относился к своей роли со снисходительной усмешкой: «Вакуум жаждет, чтобы его заполнили горячим газом», – заявил он однажды, и все же на самом деле его влияние было огромным.
К началу 1960-х годов Америка наконец-то пришла к выводу, что обладает самым мощным научным комплексом в мировой истории. Восемьдесят процентов всех научных открытий за предшествующие три десятилетия были совершены американцами. В Соединенных Штатах сосредоточилось около 75 процентов всех мировых компьютеров и 90 процентов лазерных установок; работало в три с половиной раза больше ученых и во столько же раз больше денег потрачено на научные исследования, чем в Советском Союзе. В США было в четыре раза больше ученых, чем в Европейском экономическом сообществе, и средств они потратили в семь раз больше. Большая часть этих средств поступала прямо или косвенно от Конгресса, который остро нуждался в советах мужчин, разбирающихся в науке.
В пятидесятых все значимые советники Администрации США были физиками: Теллер и Оппенгеймер, Брукман и Вайднер. Но всего десять лет спустя на фоне активных вливаний денежных средств в биологическую отрасль и, соответственно, большего к ней внимания на сцену вышла новая группа, возглавляемая Дебейки в Хьюстоне, Фармером в Бостоне, Хеггерманом в Нью-Йорке и Стоуном в Калифорнии.
Известность Стоуна объяснялась несколькими причинами: престижностью лауреата Нобелевской премии, политическими связями, в том числе его последней супруги – дочери сенатора Томаса Уэйна из Индианы, а также юридическим образованием. Все это в совокупности гарантировало неоднократное появление Стоуна перед огромным количеством подкомитетов сената и давало ему значимые полномочия доверенного советника.
Именно эти свои силы он направил на решение научно-исследовательских и строительных вопросов при создании «Лесного пожара».