Рессоры микроавтобуса вновь заскрипели, но Гус не позволил себе обернуться.
Гаражная дверь была сделана из безликой стали — ни ручек, ни поручней. Потянуть не за что. Гус раздраженно пнул дверь — она чуть слышно грохотнула.
Словно в ответ на это из микроавтобуса донесся новый удар, следом раздался страшный скрежет, и Гус вновь подскочил к кнопке. Он жал и жал на нее, пока наконец не заурчал электродвигатель; цепь пришла в движение, и дверь начала подниматься.
Гус оказался на улице, не дожидаясь, когда дверь поднимется даже наполовину; он пролез под ней, словно краб, и выпрямился, хватая ртом воздух. Затем повернулся лицом к гаражу. Дверь дошла до верхней точки, помедлила и стала двигаться вниз. Гус удостоверился, что она опустилась полностью и следом за ним из гаража никто не вышел.
Он огляделся, постоял еще немного, успокаивая нервы, проверил шляпу и быстро зашагал к углу, словно подгоняемый только что совершенным преступлением, — ему было важно оставить гараж как можно дальше позади. Он пересек улицу Визи и уткнулся в забор, окружавший квартал, в котором ранее высились башни Всемирного торгового центра. Теперь на их месте вырыли огромный котлован — зияющую яму среди извилистых улиц южной части Манхэттена. Тут высились подъемные краны, сновали грузовики — стройка кипела вновь.
Гус уже пришел в себя. Он приложил к уху мобильник.
— Феликс, ты где, amigo?[51]
— На Девятой, еду на юг. А что?
— Ничего. Просто поторопись. Я тут сделал что-то такое, о чем хочется побыстрее забыть.
Инфекционное отделение Медицинского центра Джамейки
Эф приехал в Медицинский центр Джамейки, кипя от ярости.
— Как это — «они ушли»?
— Доктор Гудуэдер, мы не смогли найти способ убедить их, чтобы они остались, — ответила дежурная.
— Я же просил выставить охрану, чтобы не подпускать к ним этого слизняка, адвоката Боливара.
— Мы и выставили. Здесь был офицер полиции. Но ему предъявили распоряжение о правовой защите, и он сказал, что ничего не может сделать. Кстати… адвокат рок-звезды тут ни при чем. Это госпожа Ласс, правовед. Распоряжение — дело рук ее юридической фирмы. Они обратились напрямую к руководству больницы. Меня никто не поставил в известность.
— Тогда почему не сообщили мне?
— Мы пытались связаться с вами. Позвонили вашему представителю.
Эф повернулся. Джим Кент стоял рядом с Норой. На его лице отразилось изумление. Он вытащил телефон, начал просматривать принятые звонки.
— Не вижу… — Джим сконфуженно посмотрел на Эфа. — Может, солнечные вспышки во время затмения или что-то еще… Входящих звонков нет.
— Я оставила сообщение на вашей голосовой почте, — сказала дежурная.
Джим проверил вновь.
— Подождите… Вот… Несколько пропущенных звонков… — Он опять виновато посмотрел на Гудуэдера. — Столько всего навалилось, Эф… Боюсь, тут мое упущение.
Эта новость словно бы выхолостила ярость Эфа. Джим никогда раньше не допускал подобной ошибки, особенно в критической ситуации. Эф смотрел на помощника, которому всегда полностью доверял, и его гнев испарился, уступив место глубокому разочарованию.
— Четыре человека, с помощью которых мне, возможно, удалось бы решить эту загадку, взяли и ушли.
— Не четыре, — поправила его дежурная. — Три.
Эф повернулся к ней.
— Что вы имеете в виду?
Капитан Дойл Редферн сидел на больничной койке, установленной в пластиковом шатре. Он осунулся. Его бледные руки покоились на подушке, лежавшей на коленях. Медсестра сказала, что он не ест, жалуется на оцепенелость в горле и постоянную тошноту, отказывается даже от воды. От обезвоживания его спасают, вводя через вену физиологический раствор.
Эф и Нора стояли возле пилота. Они были в масках и перчатках — на всякий случай.
— Мой профсоюз хочет, чтобы я вышел отсюда, — говорил им Редферн. — Такова политика авиакомпании: «Всегда виноват пилот». Сама авиакомпания во всех случаях ни при чем — перегрузка графика, сбой оборудования роли не играют. Независимо от настоящей причины трагедии они собираются сделать козлом отпущения капитана Молдеса. А может, и меня. Но со мной… что-то не так. Внутри. Будто я — это уже не я.
— Нам крайне необходимо ваше сотрудничество, — сказал Эф. — Я не нахожу слов, чтобы выразить вам благодарность за то, что вы остались в больнице, и мы сделаем все возможное, чтобы вернуть вам здоровье.
Редферн кивнул. Эф отметил, что его шея стала малоподвижной. Он коснулся горла пилота, пощупал лимфатические узлы. Они заметно распухли. Пилот определенно боролся с какой-то болезнью. То ли связанной с массовой гибелью людей в самолете… то ли подхваченной во время путешествий по миру.
— Самолет совсем новый, прекрасная машина. Я просто представить себе не могу, каким образом вырубились все системы. Это наверняка саботаж.
— Мы проверили кислородные баллоны и баки с водой. Все чисто. Ничего такого, что дало бы понять, почему умерли люди и полностью обесточился самолет. — Эф ощупал подмышки пилота и там тоже обнаружил увеличенные лимфоузлы. — Вы по-прежнему ничего не помните о посадке?
— Ничего. И это сводит меня с ума.
— Можете назвать причину, по которой дверь в кабину экипажа осталась незапертой?
— Нет. Инструкции ФАУ такое категорически запрещают.
— Вам доводилось проводить время в комнате отдыха экипажа? — спросила Нора.
— Наверху? Да. Вздремнул пару часиков, когда летели над Атлантикой.
— Не помните, спинки кресел были опущены?
— Они всегда опущены. Нужно место, если хочется вытянуть ноги. А что?
— Не заметили там чего-нибудь необычного? — спросил Эф.
— Наверху? Нет. А что я там мог увидеть?
Эф выпрямился, отступил от койки.
— Вы что-нибудь знаете о большом черном ящике, который стоял в грузовом отсеке?
Капитан Редферн покачал головой, стараясь уловить суть вопросов.
— Не имею ни малейшего представления. Но такое ощущение, что вы взяли след.
— Не совсем. Мы пребываем в таком же недоумении, как и вы. — Эф сложил руки на груди.
Нора включила «волшебную палочку», прошлась черным светом по рукам Редферна.
— Вот почему ваше решение остаться в палате так важно для нас, — продолжил Эф. — Я хочу, чтобы вас здесь полностью обследовали.
Капитан Редферн посмотрел на свои руки.
— Если вы думаете, что благодаря этому удастся найти причину случившегося, я готов стать подопытным кроликом.
Эф одобрительно кивнул.
— Откуда у вас этот шрам? — спросила Нора.
— Какой шрам?
Нора смотрела на шею Редферна. Пилот немного отвел голову назад, чтобы Нора смогла коснуться тонкой линии, обретшей отчетливый темно-синий цвет в ультрафиолетовых лучах «волшебной палочки».
— Выглядит как хирургический надрез.
Редферн ощупал свою шею в том же месте.
— Ничего не чувствую.
И действительно, как только Нора выключила лампу, линия стала невидимой. Она снова включила «волшебную палочку», и теперь линию обследовал Эф. Длиной она была сантиметра полтора, шириной — несколько миллиметров. Рана зарубцевалась, похоже, совсем недавно.
— Вечером сделаем интроскопию. ЯМР нам что-нибудь да покажет.
Редферн кивнул. Нора погасила черный свет.
— Знаете… есть еще один момент… — Редферн замялся, на его лице отразилась неуверенность. — Я кое-что помню, но не думаю, что это будет хоть сколько-нибудь полезно для вас…
— Мы готовы выслушать все, что вы сможете нам рассказать, — заверил пилота Эф.
— Видите ли, когда я отключился… мне кое-что приснилось… что-то очень давнее… — Капитан огляделся, словно ему вдруг стало стыдно своих слов, и продолжил уже шепотом: — Когда я был маленьким… по ночам… я спал на большой кровати в доме бабушки. И каждую ночь, в полночь, когда в расположенной неподалеку церкви били часы, я видел тварь, которая появлялась из-за старого гардероба. Каждую ночь, без исключений, тварь высовывалась из-за гардероба… у нее была черная голова, длинные руки, костлявые плечи… высовывалась и впивалась в меня…
— Впивалась? — переспросил Эф.
— Я хочу сказать, впивалась взглядом… Рот кривой, словно иззубренный… Черные тонкие губы… Она смотрела на меня и… и улыбалась.
Эф и Нора слушали как зачарованные. Они никак не ожидали такого откровенного признания, да и интонация тоже производила впечатление: пилот говорил сонным голосом, словно пребывал в трансе.
— Потом я начинал кричать. Бабушка включала свет и брала меня в свою кровать. Это продолжалось год. Я называл тварь «господин Кровосос». Из-за кожи… Его черная кожа выглядела такой же, как у пиявок, которых мы ловили в соседнем ручье. Меня осматривали детские психиатры, они беседовали со мной, потом назвали все это «ночными страхами» и объяснили причины, вызывающие их появление… Но каждую ночь Кровосос возвращался. Каждую ночь я прятал голову под подушку, чтобы укрыться от него… только это не помогало. Я знал, что он рядом, в моей комнате… — Редферн поморщился. — Спустя несколько лет мы переехали, бабушка продала гардероб, и больше я эту тварь не видел. Впоследствии она мне никогда не снилась.
Эф внимательно выслушал пилота.
— Вы уж извините, капитан… но каким образом ваши детские воспоминания связаны с…
— Я к этому и подхожу, — ответил Редферн. — Между посадкой и моим пробуждением здесь прошло какое-то время. Из всего этого времени я помню только одно: он вернулся. Вернулся в мои сны. Я снова увидел господина Кровососа… И он улыбался все той же улыбкой…
ВТОРАЯ ИНТЕРЛЮДИЯПЫЛАЮЩАЯ ЯМА
Его ночные кошмары разнообразием не отличались: Авраам, старый или молодой, голым стоял на коленях у края огромной ямы. Внизу горели тела, а нацистский офицер шел вдоль ряда поставленных на колени узников и стрелял им в затылок. Пылающая яма находилась позади лазарета в концентрационном лагере, который назывался Треблинка. Узников, слишком старых или больных, которые уже не могли работать, уводили в бараки с красными крестами на белых стенах, а потом их отправляли в яму. Юный Авраам видел многих, которые умерли там, а однажды сам едва не последовал за ними.