Но ни в этом доме, ни на этой загубленной планете не найдется силы, способной заставить меня…
— Может быть, проведя несколько дней в более суровой обстановке, вы передумаете.
С каждым ее словом взгляд Барнса становился все жестче. Но вдруг его интерес к ней будто бы вырос, он словно надумал использовать в своих целях неравенство сил между ними.
— Если вы и в самом деле предпочитаете остаться там, в темноте и изоляции (а это, конечно, ваше неотъемлемое право), позвольте мне сообщить вам, к чему вы должны быть готовы. Как оказалось, у вас третья группа крови с положительным резус-фактором, а эта кровь по какой-то причине (вкус? полезные свойства?) наиболее желательна для вампиров. Это означает, что вас станут скрещивать. Поскольку вы поступили в лагерь без пары, для вас выберут кого-нибудь. У него тоже будет третья положительная группа, что увеличит вероятность появления на свет приплода той же группы и с тем же резус-фактором. Выберут кого-нибудь вроде меня. Это легко устроить. И тогда на протяжении всего вашего детородного цикла вы будете либо беременной, либо кормящей матерью. А у этого положения, как вы, вероятно, видели, есть свои преимущества. Получше жилое помещение, получше питание — в день будете получать по два фрукта и овоща. Конечно, если у вас возникнут проблемы с зачатием, то по прошествии определенного времени, в течение которого вас будут лечить от бесплодия с помощью медикаментозных средств, вы будете переведены на лагерные работы и отбор крови каждые пять дней. Вскоре, если простите мне абсолютную откровенность, вы умрете. — По лицу Барнса гуляла натянутая улыбка. — Кроме того, я позволил себе вольность и просмотрел вашу приемную анкету, миз Родригес, и, насколько я понимаю, вы поступили в лагерь вместе с матерью.
Нора почувствовала пощипывание на затылке — там, где раньше были волосы.
— Вас задержали в метро, когда вы пытались укрыть ее. Интересно, куда вы направлялись.
— Где она? — спросила Нора.
— Она, кстати, все еще жива. Но как вам, возможно, известно, из-за возраста и очевидного нездоровья ее поставили на сдачу крови, а следом на изъятие из обращения.
От этих слов у Норы потемнело в глазах.
— Так вот, — сказал Барнс и разъял скрещенные руки, чтобы взять белый шоколадный трюфель, — вполне можно устроить так, что ей сохранят жизнь. Может быть… я сейчас импровизирую на ходу, но, может быть, ее удастся перевести сюда на условиях неполного изъятия из обращения. Предоставить ей отдельную комнату. Вероятно, даже сиделку. За ней можно обеспечить хороший уход.
Руки Норы дрожали.
— Значит… вы хотите трахать меня, играя в дочки-матери.
Барнс откусил трюфель и с удовольствием обнаружил, что у него сладкая сливочная начинка.
— Знаете, это можно было сделать куда проще. Я пытался быть тактичным. Я ведь джентльмен, Нора.
— Вы сукин сын, вот кто вы.
— Ха-ха. — Он довольно кивнул. — Ох уж этот испанский нрав. Дерзкая. Это хорошо.
— Вы проклятое чудовище.
— Да, а вы повторяетесь. Теперь поразмыслите еще кое о чем. Вы, верно, знаете, что я должен был сделать в тот момент, когда увидел вас: я должен был установить вашу личность и передать Владыке. Владыка бы очень обрадовался возможности разузнать побольше о докторе Гудвезере и всей вашей банде бунтовщиков. А именно об их местонахождении, об имеющихся в их распоряжении ресурсах. Или даже просто куда и откуда вы с матерью направлялись на этом поезде метро. — Барнс улыбнулся и кивнул. — Владыка был бы очень рад получить такую информацию. Я с полной уверенностью могу вам сказать, что повелитель обрадовался бы вашему обществу даже больше, чем я. И он бы использовал вашу мать, чтобы склонить вас к сотрудничеству. В этом нет никаких сомнений. Если вы вернетесь в лагерь без меня, вас в конечном счете идентифицируют. Уж будьте уверены.
Барнс встал, разгладил свою адмиральскую форму, стряхнул крошки.
— Надеюсь, теперь вы понимаете, что у вас лишь одна альтернатива. Встреча с Владыкой, с вечностью в лице вампира.
Взгляд Норы, уставленный в никуда, помутился. Она чувствовала апатию, чуть ли не головокружение. Она подумала, что такое же ощущение, вероятно, испытывает человек после сдачи крови.
— Но вам нужно сделать выбор, — сказал Барнс. — Больше не смею вас задерживать. Я знаю, вы хотите как можно скорее вернуться в лагерь, к вашей матери, пока она еще жива.
Он направился к двустворчатой двери, толкнул ее и вышел в грандиозный коридор.
— Обдумайте мои слова и дайте знать, к какому пришли решению. Время дорого…
Нора незаметно взяла со стола столовый нож и положила в карман.
Под Колумбийским университетом
Гус знал, что Колумбийский университет прежде был крутым учебным заведением. Множество старых зданий, образование, стоившее бешеных денег, сумасшедший уровень безопасности, камеры видеонаблюдения. Он когда-то видел здесь студентов, которые старались слиться с окружением: одни — из-за своей социальной активности, чего он никогда не понимал, другие — по криминальным причинам, очень даже ему понятным. Но что касается самого университета, заброшенного кампуса на Морнингсайд-Хайтс и всех служебных сооружений, то там не было ничего, на что ему стоило бы тратить время.
Теперь здесь была база Гуса, его штаб и его дом. Этот гангстер-мексиканец ни за что не покинул бы свою территорию. Он бы сначала взорвал тут все, если бы его вынудили это сделать. Когда террористических и охотничьих дел поубавилось, все более или менее упорядочилось, Гус начал искать себе постоянную базу. Ему она и в самом деле была необходима. В этом новом мире непросто было орудовать эффективно. Сопротивление стало его единственным занятием, а сопротивляться с каждым днем было все труднее. Полицию, пожарную и медицинскую службы, дорожный надзор — захватили всё. Прочесывая свои прежние площадки в Гарлеме в поисках места для базы, он нашел двух ребят из банды «Ла Мугре», промышлявших теперь, как и он, диверсиями, — Бруно Рамоса и Хоакина Сото.
Бруно был жирный (другого слова и не найти), питался в основном чипсами «Читос» и пивом. Хоакин был подтянутый и статный. Ухоженный, весь в татуировках и полный ненависти. Оба они стали братанами Гуса, готовыми умереть за него. Да и с самого рождения были готовы.
Хоакин отбывал срок вместе с Гусом. Сидели в одной камере. Гус провел там шестнадцать месяцев. Они готовы были драться спина к спине, и Хоакин отбывал потом срок в одиночке, после того как локтем выбил зубы одному из тюремщиков — громадному черному парню по имени Рауль (ну и имечко для человека без зубов — Рауль[12]). После появления вампиров (некоторые называли это Падением) Гус во время ограбления магазина электроники снова встретил Хоакина. Хоакин и Бруно помогли ему утащить большой плазменный телевизор и коробку с видеоиграми.
Они вместе захватили университет и обнаружили, что тот заражен лишь местами. За заколоченными дверьми и окнами, уплотненными стальными панелями, все внутри было разграблено и осквернено аммиачными выбросами. Студенты покинули университет заранее в попытке убежать из города и добраться домой. Хоакин полагал, что далеко они не ушли.
Обходя заброшенные здания, они нашли под фундаментом систему туннелей. Книга на стенде при входе подсказала Хоакину, что кампус изначально соорудили на территории сумасшедшего дома, построенного в XIX веке. Архитекторы сровняли с землей все существовавшие тогда здания больницы, кроме одного, а дальнейшее строительство вели на оставшихся фундаментах. Во многих туннелях размещались инженерные системы, трубы отопления, генерирующие горячий конденсат, многие километры электрических проводов. Со временем часть ходов замуровали, чтобы по ним не шастали в поисках приключений студенты и городские диггеры.
Они вместе исследовали и захватили бо́льшую часть подземной сети, связывающую почти все из семидесяти одного здания кампуса, расположенные между Бродвеем и Амстердам-авеню в Верхнем Вест-Сайде Нью-Йорка. Некоторые более отдаленные участки остались неразведанными просто потому, что на все не хватало ни дня, ни ночи: помимо очистки туннелей, они еще охотились на вампиров и сеяли хаос по всему Манхэттену.
Гус оборудовал себе берлогу в одном из углов главной площади кампуса. Его владения начинались под единственным сохранившимся зданием сумасшедшего дома — Бьюэл-холлом, проходили под Мемориальной библиотекой Лоу и Кент-холлом, а заканчивались под Философи-холлом — зданием, перед которым располагалась бронзовая статуя какого-то замороченного голого мужика.[13]
Туннели заканчивались в стремном таком закутке, настоящей злодейской берлоге. Система отопления давно вышла из строя, а это открывало Гусу доступ в те места, куда мало кто захаживал на протяжении последнего столетия (грубые черные волокна, торчащие из щелей в подземных стенах, оказались настоящим конским волосом, которым укрепляли раствор). Гангстер попал в сырое подвальное помещение с зарешеченными камерами.
Дурдом. Здесь они запирали самых отъявленных психов. Скелетов в цепях и ничего такого они не нашли, хотя кое-где в кладке и виднелись царапины, словно кто-то точил когти. Не требовалось богатого воображения, чтобы представить себе страшные, душераздирающие вопли, раздававшиеся в этих стенах столетия назад.
Здесь он и держал ее. Свою madre. В клетке восемь на шесть из металлических решеток от пола до потолка, образующих полукруг угловой камеры.
Руки матери были схвачены наручниками за спиной — Гус нашел их под столом в соседней камере; ключа к ним не обнаружилось. Мотоциклетный шлем полностью скрывал ее лицо; покрытие по большей части скололось, потому что вампирша в первые месяцы пленения изо всех сил билась головой о решетку. Гус закрепил суперклеем ремешок шлема на ее коже. Только так ради собственной безопасности мог он удержать ее жало. Шлем также скрывал ее растущую индюшачью бородку, от одного вида которой Гуса начинало мутить. Он снял прозрачную лицевую часть из пластика и заменил ее металлической пластиной, запирающейся на подвесной замок; пластина была залита черной краской и имела шарнирное крепление по бокам. В ушные каверны он набил ваты.