— Блядь! Это же полное безумие! И одновременно — реальность. У меня никогда не было кошмара, даже близко похожего на это.
— Я хочу сказать только одно: мне думается, ты должен отправить Зака отсюда.
Эф кивнул. Он стоял, вцепившись обеими руками в край раковины.
— Знаю. Пусть не сразу, но я сам пришел к такому же решению.
— И мне думается, ты должен уехать с ним вместе.
Эф несколько секунд поразмышлял над услышанным — действительно поразмышлял, а не сделал вид, — и только после этого повернулся от зеркала к Норе.
— Это что, типа первый лейтенант уведомляет капитана, что тот не годен к службе?
— Это типа когда некоторые настолько беспокоятся за тебя, что им страшно, не навредишь ли ты себе, — сказала Нора. — Для Зака это наилучший вариант. И тебе так будет гораздо лучше.
Слова Норы обезоружили Эфа.
— Я не могу оставить тебя здесь вместо меня, — сказал он. — Мы оба знаем, что город рушится. С Нью-Йорком покончено. Лучше, если он обрушится на меня, а не на тебя.
— Такую чушь только в пивной услышать можно.
— Ты права в одном. Пока Зак здесь, я не могу полностью отдаваться этой борьбе. Он должен уехать. А я должен быть уверен, что его здесь нет, что он в безопасности. Знаешь, в Вермонте, на одном холме, есть место…
— Я не уеду.
Эф втянул воздух.
— Выслушай меня.
— Я не уеду, Эф. Ты думаешь, что ведешь себя по-рыцарски, а на самом деле оскорбляешь меня. Это мой город, причем в большей степени, чем твой. Зак — отличный парнишка, и ты прекрасно знаешь, что я действительно так думаю, вот только я здесь не для того, чтобы делать всякую женскую работу, присматривать за детишками и раскладывать по полкам брошенную тобой одежду. Я ученая-медик, и в этом смысле я ничем не хуже тебя.
— Я знаю, знаю, поверь мне. Но я думал о твоей матери…
Нора с полураскрытым ртом замерла на месте. Она готова была выпалить что-то, однако слова Эфа буквально лишили ее дыхания.
— Я знаю, что она нездорова, — продолжал Эф. — Знаю, что у нее развивается старческое слабоумие. И еще знаю, что она не выходит у тебя из головы, так же как Зак не выходит из головы у меня. То, что я предлагаю, — это твой шанс вывезти отсюда и ее тоже. Я все пытаюсь сказать тебе, что в том месте в Вермонте, на холме, живут Келлины старики…
— Я могу больше пользы принести здесь.
— Точно можешь? А я — могу? Я все задаю себе этот вопрос и не нахожу ответа. Что сейчас самое важное? Я бы сказал, выживание. Это и есть та абсолютная польза, о которой мы можем мечтать. Если мы поступим так, как предлагаю я, по крайней мере, один из нас будет в безопасности. Да, я знаю, это не то, чего ты хочешь. И я знаю, что прошу от тебя чертовски многого. Ты права — если бы это была нормальная вирусная пандемия, мы с тобой были бы самыми необходимыми людьми в этом городе. Мы занимались бы самой сутью проблемы, и это было бы только правильно, как ни посмотри. Однако нынешний штамм запрыгнул так далеко, что оставил позади весь наш опыт и все наши знания. Мир больше не нуждается в нас, Нора. Ему не нужны доктора или ученые. Ему нужны экзорцисты — заклинатели, изгоняющие дьявола. Ему нужен Авраам Сетракян. — Эф в два шага пересек ванную и остановился перед Норой. — Я просто знаю достаточно много, чтобы меня опасались. Ну что же, тогда пусть опасаются и дальше.
Нора отделилась от стены и тоже подалась навстречу Эфу.
— И что, по-твоему, это должно означать?
— Я не представляю собой особой ценности. Я — расходуемый материал. Или, во всяком случае, столь же расходуемый, как любой другой человек. Если только этот «другой человек» не старый ломбардщик с больным сердцем. Черт! Сейчас Фет привносит в нашу борьбу гораздо больше, чем могу сделать я. И он куда более ценен для старика.
— Мне не нравится то, как ты об этом говоришь.
Эфу не терпелось, чтобы Нора приняла эту новую реальность так, как принимает ее он сам. Чтобы она увидела эту реальность его глазами. Ему было очень важно, чтобы она наконец все поняла.
— Я хочу драться. Я хочу отдать этой драке всего себя. Но, пока Келли охотится за людьми, которые мне дороже всего на свете, я не могу это сделать. Я должен знать, что мои любимые в безопасности. Я имею в виду Зака. И я имею в виду тебя.
Он взял ее за руку. Их пальцы переплелись. Ощущение было сильным и глубоким. Эфу вдруг пришло в голову: «Сколько же дней прошло с тех пор, как я последний раз испытывал простой физический контакт с другим человеком?»
— И что ты планируешь делать? — спросила она.
Эф еще плотнее сплел свои пальцы с пальцами Норы. Сильное нервное возбуждение охватило его, и он попытался разобраться в своих мыслях и чувствах. Что он планировал делать? План уже рождался в его голове, нужно было лишь придать ему отчетливую форму. Опасный план, отчаянный, но выполнимый. План, который, вполне возможно, изменит весь ход игры. Однако нужные слова Эф так и не подобрал.
— Просто быть полезным, — коротко ответил он на вопрос.
Эф повернулся и протянул было руку к бутылке, стоявшей на краю тумбы с раковиной, однако Нора ухватила его за локоть и привлекла к себе.
— Оставь ее там, — сказала она. — Пожалуйста. — Ее глаза, цвета крепкого, хорошо заваренного чая, были такие прекрасные, такие грустные. И такие… человеческие. — Тебе не нужен никакой шнапс.
— Но я хочу его. А он хочет меня.
Эф попытался повернуться, однако Нора держала его крепко.
— Келли не удалось заставить тебя остановиться?
Эф на секунду задумался.
— Ты знаешь, я даже не уверен, что она когда-либо по-настоящему пыталась.
Нора протянула руку к его лицу. Сначала ее пальцы коснулись небритой, колючей щеки, затем тыльной стороной ладони она нежно провела по гладкой коже с другой стороны. От этих прикосновений они оба растаяли.
— Я могла бы сделать так, чтобы ты остановился, — сказала Нора. Она стояла теперь очень близко к Эфу, он чувствовал на щеке ее дыхание.
Сначала Нора поцеловала колючую сторону. Затем Эф поймал ее губы своими и испытал необыкновенный прилив надежды и страсти — такой сильный, словно это было первое объятие в жизни. На него нахлынули воспоминания о двух первых случаях близости с Норой, и от этого предвосхищение стало только жарче, но все же главным сейчас было простое касание тел, простое и… столь же фундаментальное, как закон физики, — именно оно наделило обмен поцелуями силой электрического разряда высочайшего напряжения. Тот простой физический контакт, которого не хватало Эфу, стал вдруг предметом страстного вожделения.
Измученные, измотанные, живущие последние дни на пределе сил, Эф и Нора были совершенно не готовы к этому, и тем сильнее они прильнули друг к другу. Эф прижал Нору к кафельной стене, его руки блуждали по ее телу, потому что ничего другого этим рукам и нужно не было. Перед лицом фатального ужаса и полного обесчеловечивания сама страсть человеческая уже была актом неповиновения.
Вторая интерлюдия«Окцидо Люмен»: история книги
Шествуя вдоль канала, смуглый брокер в черном бархатном жакете Неру важно крутил на мизинце перстень с голубым опалом.
— Имейте в виду, я никогда не встречал минхера Блака лицом к лицу, — говорил брокер. — Он предпочитает вести дела только так.
Рядом с брокером шел Сетракян. В тот раз он путешествовал с бельгийским паспортом под именем Руальда Пирка, а в графе «род занятий» значилось: «торговец антикварными книгами». Документ был искусной подделкой.
На дворе стоял 1972 год. Сетракяну было сорок восемь лет.
— Хотя я могу заверить вас, что он очень богат, — продолжал брокер. — Вы сильно любите деньги, месье Пирк?
— Да, сильно.
— Тогда минхер Блак вам очень понравится. Этот томик, что он разыскивает… Минхер Блак заплатит за него весьма щедро. Я уполномочен заявить, что он принимает вашу цену — цену, которую, взятую саму по себе, я охарактеризовал бы как довольно агрессивную. Это вас радует?
— Да.
— Так и должно быть. Вам несомненно повезло, что вы сумели приобрести столь редкий том. Я уверен, вы полностью осведомлены о его происхождении. Вы, случаем, не суеверный человек?
— Случаем, суеверный. Профессия обязывает.
— Ах, так вот почему вы решили расстаться с ним? Я, со своей стороны, расцениваю этот том как книжный вариант «Сатанинской бутылки». Вы знакомы с этой сказкой?
— Стивенсон, не так ли?
— Верно. О, надеюсь, вы не думаете, что я проверяю ваше знание литературы, дабы оценить вашу добросовестность? Я упомянул Стивенсона только потому, что недавно я посредничал в продаже невероятно редкого издания «Владетеля Баллантрэ». Однако в «Сатанинской бутылке», как вы, очевидно, помните, проклятую бутылку каждый раз следовало продавать по цене ниже той, по которой ее купили. С этим томиком все совсем иначе. Совсем, совсем иначе. Как раз наоборот.
Они проходили мимо одной из ярко освещенных витрин, и в глазах брокера вспыхнул живой интерес. В отличие от других обитательниц окон-витрин Де Валлен, амстердамского района «красных фонарей», в этой стеклянной клетке сидела не обычная проститутка, а мальчик-транссексуал.
Брокер разгладил усы и снова обратил взор к мощенной кирпичом улице.
— Во всяком случае, — продолжил он, — у этой книги беспокойное прошлое. Я сам не буду вести это дело. Минхер Блак — неутолимый коллекционер, первоклассный знаток книг. Его вкусы простираются в область специфических и малоизвестных изданий, а его чеки всегда безупречны. Как бы то ни было, справедливость требует, чтобы я предупредил вас: уже было несколько попыток мошенничества.
— Я понимаю.
— Разумеется, я не могу принять на себя никакую ответственность за то, что стало с этими бесчестными торговцами. Хотя должен сказать, что минхер Блак проявляет живейший интерес к предмету нашего разговора, поскольку в каждом случае неудачной сделки он выплачивал мне половину полагающихся комиссионных. Это для того, чтобы я продолжал поиски и обеспечивал появление у его, так сказать, порога все новых и новых потенциальных истцов.