— Но она уже спит.
— Разбудишь ее. Это важно.
— А если Ее Императорское Высочество…
— Что?
— Если она узнает?
— Она не узнает. Все зависит от тебя, сделаешь ли ты все достаточно разумно.
— Но я недостаточно разумен, чтобы это сделать, то есть я не настолько глуп, чтобы это сделать.
— Ты должен это сделать, Багратион!
— Это совершенно необходимо?
— Да.
Он еще некоторое время сидел в постели, затем сказал:
— Ты принесешь мне несчастье!
И встал.
— Ужасно, — жаловался он, надевая форму, — просыпаться среди ночи от сообщения, что два полка уничтожены, а не от ваших дурацких любовных историй. Меня разжалуют, это будет конец.
— Все будет хорошо, Багратион, — сказал я. — Ты мой друг. Ты сделаешь это для меня. Я с самого начала знал, что могу на тебя положиться.
Он проворчал что-то нечленораздельное, заканчивая одеваться.
— Пойдем, — сказал я, — возьми сигарету. Мы сейчас вместе идем туда, я подожду снаружи, а ты войдешь и сделаешь то, что я просил. И сразу же вернешься домой. Пойдем!
— Звучит уже лучше, — пробормотал он, а я уже выпихивал его из комнаты.
Мы вышли на улицу. Из-под темных облаков показалась луна, город был окутан тишиной, наши шаги эхом разносились по улицам. До Конака было всего несколько минут пешком. Старый город в Белграде небольшой. Конак тоже небольшой. Здание в стиле барокко восьмидесятых.
Окна были темны, только с подъездной дорожки падал свет. Перед входом стояли два охранника. Отблески фонарей играли на их шлемах. Мы остановились примерно в пятидесяти шагах, в тени дома.
— Ты войдешь, — сказал я Багратиону, — и попросишь кого-нибудь из слуг разбудить ее. Может, там будет тот самый лакей. Но ни в коем случае не столкнись с офицером или с кем-либо из управляющих — если они вообще там есть. Обращайся только к слугам. Дай хорошие чаевые, — я вложил ему в руку банкноту, — и скажи, что нужно разбудить госпожу Ланг, что тебе срочно нужно с ней поговорить. Затем скажешь ей, что я сегодня ночью должен уехать, но очень хочу перед этим поговорить с ней. Спроси, как и где это возможно. Дай ей понять, что я обязательно должен поговорить с ней. Если она откажется, скажи ей, что я не уеду из Белграда, пока с ней не поговорю, и тогда это будет ее вина, если я нарушу приказ и понесу за это наказание, понимаешь? Короче, я должен с ней поговорить. Теперь иди!
Он помолчал мгновение, затем сказал:
— Можно подумать, что ты только и делаешь, что пробираешься в королевские дворцы!
— Почему?
— Ты точно знаешь, как это делать.
— Это еще одна причина, — сказал я, — чтобы ты точно следовал моим инструкциям.
С этими словами я вытолкнул его в лунный свет, и он, качая головой, пошел через площадь ко входу в Конак.
Но не успел он подойти близко, как стража остановила его. Он сказал что-то, я не понял, что именно, но дальше его не пропустили. Он снова им что-то сказал, ему ответил один из охранников, мне показалось, что спор идет на так называемом солдатском славянском языке, он длился две-три минуты, потом Багратион вернулся.
— Что, черт возьми, случилось? — возмутился я. — Почему ты вернулся?
— Меня не пускают, — сказал он. — Нужен пропуск.
— Пропуск?
— Да.
Я на мгновение задумался.
— Охрана у ворот — славяне?
— Боснийцы или что-то в этом роде.
— Ты им сказал, когда уходил, что идешь за пропуском?
— Нет.
— Стоило бы сказать. Но, может быть, и так сработает.
— Что ты имеешь в виду?
— Вот, — сказал я и достал свое предписание. — Скорее всего, они не умеют читать, по крайней мере, по-немецки. Ты покажешь им это предписание и скажешь, что это пропуск.
— И ты думаешь, они мне поверят?
— Да.
— А если там будет офицер? Он увидит, что это не пропуск.
— Офицера там не будет, в худшем случае будет унтер-офицер. Они просто сторожат вход. И унтер-офицер по-немецки тоже не читает. Так что вперед!
Он взял мое предписание, сказал, что теперь его точно расстреляют, и пошел обратно. У входа он показал «пропуск». Один из охранников подозвал на подъездную дорожку унтер-офицера. Пропуск — это ведь сравнительно небольшой листок бумаги, а предписание — большой лист, который никоим образом не спутаешь с обычным пропуском, даже унтер-офицер не должен был перепутать. Но он довольно долго рассматривал бумагу, и я убедился, что, во-первых, он в самом деле не умеет читать по-немецки, иначе понял бы, что держит в руках командировочный приказ; во-вторых, он, похоже, решил, что документ такого размера дает даже большее право войти в Конак. Такой документ мог значить нечто важное и срочное, а значит, унтер-офицер рисковал нарваться на неприятности. Наконец, он сложил документ, протянул Багратиону, почтительно поприветствовал его, щелкнул каблуками и пропустил его внутрь. Багратион скрылся из виду и не появлялся почти час. Я тем временем курил одну сигарету за другой, луна смещалась все дальше по небу, иногда прячась за облаками, ее свет падал на фасад Конака, отражаясь от окон. Я уже начал терять терпение, представляя, что случится, если Багратиона поймают. Но наконец он вышел. Охранники отдали ему честь, и он вернулся ко мне.
— У меня ноги дрожат, — произнес он.
— Почему? — спросил я. — Что это значит? Почему они вдруг дрожат? Ты поговорил с Ланг? Что она сказала?
— Послушай, — сказал он. — Это значит — держи свое проклятое предписание, — и он сунул его мне в руку. — Итак, рассказываю. Первым, кого я встретил, когда добрался до ворот, был унтер-офицер, который явно не читает по-немецки.
— Я знаю, — перебил я его. — Я видел.
— Видел? — сказал он. — Хорошо. Он пропустил меня, путь оказался открыт. Справа и слева от этой подъездной дорожки видны большие стеклянные двери, а за ними лестница. Я собирался подняться по ней, но не знал, куда идти дальше. Я прошел во двор, из которого сразу несколько дверей ведут внутрь, в самом конце — большой лестничный пролет, ведущий на террасу.
— Мне не интересно, — сказал я, — сколько там дверей и лестниц, рассказывай, что тебе удалось. Не тяни!
— Ты дашь мне договорить или нет? Ты же не знаешь, что случилось!
— Так что же с тобой случилось?
— Слушай. Сначала я поднялся по большой лестнице на террасу, но обнаружил, что дверь наверху, которая ведет внутрь, заперта. Тогда я спустился по лестнице вниз и оглядел двор, потому что я не мог спросить у охраны, ведь это вызвало бы подозрения…
— Почему? — спросил я. — Даже если тебе приказали отправиться в Конак, ты мог оказаться там впервые и не разобраться, что к чему. Было бы естественно спросить.
— Но охранник, вероятно, не смог бы ответить. Ведь боснийцы, которые дежурят у входа, постоянно сменяются?
— Так, — согласился я.
— Ну вот. В итоге я решил попробовать другую дверь во дворе. Она тоже оказалась заперта.
— Ты долго будешь меня морочить? — воскликнул я. — Что за ерунду ты несешь?! Ты поговорил с Ланг или нет?
— Нет, — сказал он. — Не говорил.
— Что?
— Нет. Но я говорил с Мордакс.
— С Мордакс?
— Да, с Мордакс.
— Рассказывай! — чуть не кричал я. — Время идет, мне уже давно пора быть в пути! Что она сказала?
— Ты не заслуживаешь, — ответил он, — чтобы я тебе рассказывал, мне было чертовски трудно добиться этого разговора…
— Верно, не заслуживаю. Я просто хочу знать, что она сказала! То есть продолжай!
— В самом деле, — сказал он, — ты ведешь себя так, что мне хочется замолчать и вообще не говорить о том, что я для тебя сделал. Я пытаюсь рассказать тебе все. Мне пришлось разбудить трех или четырех слуг, пока я не нашел того, который знал, где спят молодые женщины.
— Молодые женщины? Они в одной комнате?
— Да. Или тебя это не устраивает? Ты ожидал, что все будут спать отдельно?
— Я ничего не ожидал, — ответил я, — и меня не очень волнует, как они спят — отдельно или нет. Дальше!
— В коридорах, — продолжил он, — я никого не встретил. На тот момент никого. Но кое-кого я все же встретил. Но об этом позже.
— Да, — согласился я, — позже. Но что случилось?
— Лакею, — продолжал он, — я по твоему совету дал денег и сказал, что должен поговорить с Ланг. Конечно, он ни за что не хотел к ним входить. Но в конце концов я уговорил его разбудить их. Тем временем он провел меня в небольшую гостиную и оставил ждать. Тебе, конечно, опять будет неинтересно, если я скажу, что он несколько раз возвращался и говорил, что девушка не желает говорить, а я заставлял его возвращаться к ним и спрашивать Ланг еще раз. Все осложнялось тем, что он тоже вел переговоры не напрямую, а через горничную, которую тоже пришлось разбудить. Сколько народу из-за тебя перебудили этой ночью! Короче говоря, наконец появилась Мордакс.
— Ну и… — торопил я.
— Ну и вот. Она спросила меня, чего я хочу от Резы. Я сказал ей, что ничего, что хочу спать, а не бродить по Конаку и рисковать своим положением, но есть ты, который, как я сказал, хочет поговорить с Резой. Новые переговоры, которые тебя, конечно, тоже не интересуют, меня уже начали раздражать. Так что я скажу тебе прямо. Мордакс в конце концов подтвердила, что Реза с тобой встретится.
— Браво! — воскликнул я. — А где?
— В той же комнате, где я говорил с Мордакс. Лакей ждет тебя во дворе, чтобы проводить. Но, видит Бог, ты должен быть предельно осторожен, понимаешь? Потому что на обратном пути меня чуть не поймали. Когда мы, лакей и я, шли обратно по коридору, одна из дверей внезапно открылась — лакей тут же затащил меня за портьеру — и появилась странная фигура в халате. Лакей прошептал мне, что это старый его превосходительство, который никак не может заснуть и всегда бродит по ночам, и я увидел…
— Мне все равно, — перебил я его. — Значит, лакей ждет меня во дворе? Хорошо. У тебя все получилось, Багратион, хоть это и было так утомительно. В любом случае большое тебе спасибо. Было ужасно мило с твоей стороны сделать это все для меня. Ты мой друг. Я признателен тебе. До свидания!