— Чего это вы? — Удивился тренер, глядя на наши решительные лица.
— Витя, ты какой вес хочешь поставить? — Спросил Константин Викторович.
Сизый бросил на меня суровый взгляд.
— Шестьдесят семь.
— Мы уже заявили вес, — пожал я плечами ухмыляясь.
Сизый вздохнул.
— Костя, пойдем отойдем на разговор.
Дядя Костя пождал губы.
— Ну пойдем, — сказал он.
Как только оба тренера ушли, вызвали уже меня. Свои шестьдесят пять я толкнул уже с ощутимыми сложностями. Последний вес — шестьдесят восемь станет серьезным испытанием. Скажу честно, я не был уверен, что возьму его. Однако на любых соревнованиях всегда надо расти. А я хотел расти.
— Вес взят, — сказал дядя Костя, когда вернулся от Сизого. — Я слышал.
— Чего он хотел-то? — Спросил я.
— Ругался. Истерика у него настоящая, — снисходительно прыснул дядя Костя. — Говорит, он старший тренер, а мы постоянно нарушаем субординацию. Вроде как, оспариваем его решения по весам.
— Были б там решения нормальные, а так…
— Ну да, — махнул рукой дядя Костя. — поразился написать на меня служебную записку. Ну и черт с ним. Хай пишет.
— Спасибо, что поддерживаете меня, — улыбнулся я.
— Да как же я могу тебя не поддержать? О… Слышишь? Друга твоего вызывают, Никиту. Я смотрю, вы с ним спелись.
— Хороший парень, — кивнул я.
Никита выходил, чтобы одолеть последний вес — шестьдесят восемь. Да, вес был точно таким, какой планировал поднимать и я. В этом и была наша задумка. Мы попросту солидаризировались с ним против тех двух тренеров, что пытались нами помыкать. И пусть Димидис делал это скорее из кратковременной злости, Сизый затаил обиду надолго. Да только я не хотел, чтобы он доказывал что-то своему коллеге за счет меня. К моему счастью, Никита тоже не хотел, чтобы его использовали.
Никите вес дался тяжело. Взяв штангу на грудь, он почти выработал свои три секунды на толчок, но все же выбросил штангу вверх. Лицо мальчика покраснело, голова на вздувшейся венами шеи затряслась от натуги.
— Вес взят! — Скомандовал судья-рефери. — Опустить!
Штанга с грохотом вернулась на помост, а Никита пошел прочь со сцены. Глянул на меня с улыбкой, радостно показал сжатый кулак, удачи, мол. Я кивнул.
— Скажи, Вова, а ты с этим Никитой сговорились? — Спросил дядя Костя. — Веса у вас одинаковые, идете ровно. Будто и не соперничаете вовсе.
— Не соперничаем, — улыбнулся я.
— Значит, сговорились.
— Решили выступить против этих вредных тренеров.
— Вот как, — хмыкнул дядя Костя. — Ну тоже понимаешь, что если сейчас, ты толкнешь этот вес — не станешь победителем. Вы с Никитой поделите первое место между собой. А если не сможешь — ты ему проиграешь.
— Понимаю.
— И все равно на это пойдешь? Ты ведь всегда хотел побеждать, Вова.
Я глянул на дядю Костю. Улыбнулся по-доброму.
— Я всегда хотел справедливости, дядь Кость.
— На помост вызывается Медведь Владимир Сергеевич! На штанге шестьдесят восемь килограммов!
— Ну что. Момент, так сказать, истины, — сказал Константин Викторович, глядя на помост. — Удачи тебе, Витя.
— Удача мне не помешает, — ответил я и зашагал к штанге.
Глава 27
Я шел к помосту под притихший рокот трибун. Собранная штанга смирно ждала меня на своем месте. Когда я подступил к ней, привычным делом встряхнул руками, растер в ладонях магнезию. Потом глянул на зрителей.
Пестрые трибуны, казалось, внимательно следят за каждым моим движением. Я чувствовал на себе внимательные взгляды судей-рефери и жюри.
Посмотрев влево, я увидел дядю Костю. Тот спокойно стоял, приложившись спиной к стенке и скрестив руки на груди. На лице его не было больше беспокойства. Раньше я постоянно подмечал, как он переживает за меня. Как на лице его отражается душевное волнение. Теперь этого не было. Тренер смотрел спокойно и уверенно. Он твердо убедил себя в том, что я справлюсь. И я тоже это чувствовал. Такое тренерское отношение воодушевляло крепче любых возбужденных криков самых ярых болельщиков.
Ребята из моей группы, ставшие моими друзьями, тоже были тут. Они затаили дыхания, наблюдая за моим последним на соревнованиях подходом. Ждал этого также и Никита, напрягшийся на табурете, под сценой.
Я выдохнул, опустился к штанге и взялся за металл ее грифа. Суровые насечки тут же впились в детскую кожу на руках.
Я вставил спину, и набрав воздуха в грудь, снял штангу с помоста. Как всегда в подобные моменты, в первые секунды упражнения она не показалась мне настолько уж тяжелой.
Привычным, доведенным до автоматизма движением я подвел ее к середине бедер, а потом, что было сил, рванул. Все тело словно бы превратилось в один сплошной мускул, передавший свой импульс силы к снаряду. Штанга, словно бы потеряв свой вес, подскочила, а потом с чудовищной для детского тела силой опустилась мне на грудь.
Только сейчас, в эти первые мгновения, я по-настоящему почувствовал ее вес. Слегка согнул ноги в коленях, чтобы погасить удар грифа.
Потянулись долгие три секунды подготовки перед толчком. Я поставил руки поудобнее, а потом снова подсел и толкнул. Штанга взлетела над головой. Потом жесткая фиксация и… вот вес взят.
— Вес взят! — Скомандовал судья-рефери, когда все три сигнальных лампы загорелось зеленым светом. — Опустить!
Облегчение во всем теле пришло, как только штанга коснулась пола. Я выпрямился, услышав, как зааплодировали в зале. Вес и правда был взят. Моя задача на сегодня выполнена.
— Молодчина, я в тебе не сомневался, — улыбнулся мне дядя Костя, когда я вернулся с помоста.
— Спасибо, — ответил улыбкой я.
Потом ко мне подошли ребята, стали поздравлять с успешным выступлением. Ровно так, как поздравлял их и я, когда они успешно проводили свои подходы на рывок: по-детски искренне, но в то же время сдержанно, как мужчины поздравляют друг друга с новым достижением.
«А ведь они уже мужчины. Маленькие, но мужчины. Штангисты, — подумалось тогда мне. — Волевого в них, в тринадцатилетних детях из СССР больше, чем в молодых людях того времени, откуда я пришел. Чем в молодых людях из две тысячи двадцать четвертого».
Соревнования закончились только к восьми вечера. Из нашей сборной в призеры выбилось восемь человек. Среди них был и я. Никита тоже взял свое место в толчке.
Забавно нам было меняться местами на пьедестале, когда я получил первое в рывке, он в толчке, а потом снова я, но уже по итогу двоеборья. Без своих разномастных медалей не остались и остальные мои друзья.
Уже давно стемнело. Спортивный комплекс все еще гудел внутри. Председатель спортивного общества «Урожай», читал вдохновенную, но довольно скучную и банальную речь о спорте и важности его в воспитании новых поколений, которые возьмут в свои руки судьбу страны советов.
Я сидел на улице, на лавочке. Уже переодевшийся, готовый к тому, чтобы отправиться домой, я сидел и думал. Думал о том, что мне хочется большего.
Нет, речь тут не шла не о новых спортивных достижениях, которыми я так горел всю свою прошлую жизнь. Мне просто хотелось большего.
В определенный момент, бросив штангу после завершающего подхода, я осознал, что одной тяжелой атлетики мало. Нет, я знал это и раньше. Понимал это умом и готов был следовать за этим пониманием. Да только в этот самый момент, когда я победил в очередной раз, я, словно душою понял — штанги мало.
Понял, что делай я то же самое, из года в год, поднимая железо и точно выйду на всесоюзный, а может быть и на общемировой уровень в спорте. Казалось мне, что нет тут никаких особых преград: только и знай, что просто будь верен этому спорту и иди вперед.
Однако сейчас, здесь, у широкой стоянки этого спортивного комплекса, пришла мне на ум мысль о том, что всю мою жизнь штанга надевала мне покоя, потому что тогда прервал я свою карьеру, не реализовавшись в ней полностью. Не став успешным.
Сейчас же я точно знал, что я могу стать успешным в этом виде спорта. Но хочу ли? В душе сейчас царило такое чувство, будто за эти свои полгода, я закрыл собственную потребность в этом. Что хочу идти к чему-то новому.
Тогда обратился я к пережитому с Рыковым. Горе-тренер этот только и твердил, что о личной успешности, о личном благосостоянии. Мол, только в этом и состоит цель всей жизни человека.
Конечно же, я был с ним не согласен. В девяностые не раз и не два встречал я людей, что колоссально богатели в короткие сроки. В сущности, они могли бы позволить себе все что угодно. Но становились ли они от этого счастливыми? Приобретали ли они внутреннее равновесие, если угодно, гармонию внутри себя? Однозначно нет.
А ведь штанга — это очень эгоистичный вид спорта, если подумать. В ней штангист бросает все силы свои, душевные и физические на то, чтобы возвеличить самого себя в глазах других. Сейчас я четко и ясно осознавал, что не хочу этого. И пусть штанга на всю жизнь останется мне верной подругой и отрадой, строить вокруг нее свое будущее я не согласен.
Улыбнувшись своим мыслям, я тихо прошептал себе под нос:
— М-да, Вова. Пусть и взрослый ты мужик, но сейчас повзрослел еще больше.
Я встал со скамейки, взял и повесил на плечо спортивную сумку. Из спорткомплекса стали выходить люди. Кажется, закрывающая часть соревнований кончилась. Я видел, как наша сборная откололась от основной массы и направилась к своему автобусу, уже прогревающему двигатель.
А потом, от нашей группы откололся одни единственный человек. Это был дядя Костя. Он, видимо, заметил меня и торопливо потопал к лавочке.
— Вов, а куда ты девался? Я тебя уже обыскался!
— Да вот. Вышел воздухом подышать. Душновато там стало.
Дядя Костя застыл передо мной, обернулся и глянул на блестящий огнями комплекс. Несмотря на множество народу там, вдали, вокруг все казалось тихим и спокойным. Рокот людей будет бы, только подчеркивал эту тишину, что царила на другом конце стоянки, у лавочки.
— Ты был молодцом сегодня, — с улыбкой сказал дядя Костя.