— Ладно, примыкайте штыки. Только пальцы не пожгите, стволы горячие. И надеваться по горячему стволу будет труднее, учитывай это.
— Ничего, справимся.
И двое крестьян пошли в воду, сняв сапоги, доставшиеся им от убитых красноармейцев, и закатав штанины. Со своими винтовками, нацеленными в воду, в гражданских обтрёпанных пиджаках сейчас они были похожи на рыбаков, бьющих рыбу острогами. Каких-нибудь горбуш. Парамонов внимательно смотрел за процессом, готовый поддержать огнем товарищей при первой необходимости. Но нет, если и были раненые, то они не трепыхались, а с готовностью отдавали душу богу, если богу нужны их души.
— Мужики, все десять нашлись?
— Все! Одного чуть подальше утащило, и этот вон почти до нашего берега дополз, которого ты напоследок упокоил.
«Всё-таки не показалось тогда, был человек под бережком в стороне от брода. Вот и говори после этого, что незачем дуть на воду, если на молоке обжегся. Дуй на воду, плюй на гонор, глядишь, выживешь», — сам для себя решил Парамонов. Он понимал, что его стаж как воина и командира исчисляется считанными минутами, если хронометраж вести как в хоккее чисто по игровому времени. С другой стороны, если так строго вести счет, то и многие из краскомов (слово как само всплыло в мозгу) имеют боевого времени такие же минуты. Служба в мирное время не в счет, там важнее всего, чтоб количество портянок сошлось и на учениях орлами продефилировали. Хорошо, когда боевой техники нет в подразделении, тогда и ломаться нечему.
— Генка, Мишка! Вылезайте из засады, начинайте жмуров на берег тягать, нам их еще потрошить. — Мужики посмотрели так неодобрительно, что пришлось уточнить, — карманы потрошить будем, чего вы.
— А где Мишка? — Генка подошел к урезу воды и скинул тапочки, готовый к труду.
— С тобой где-то был. Вы ж на одном фланге. Как он стрелял, ты слышал?
— Слышал. Мишка!
— Да не ори ты, ирод! Услышит кто. — Шуганул его Василь.
— Оставь, Василий, мы тут так нашумели, что если кто с ушами тут шарится, то услышал наверняка.
— И то верно. Мишка! — Подхватил крик он.
Мишка нашелся через пять минут. Он лежал, вцепившись в винтовку, залитую кровью. Всего одна дырочка во лбу и еще одна побольше в затылке не оставляли никаких вариантов. Чертовы немцы взяли свой налог жизнью самого юного и самого спокойного парня. И никто из окруживших его тело не будет кричать в пустые небеса по-киношному: «За что! Не-е-е-е-т!» Потому что все в этом времени знакомы со смертью, а кто не лично, тем уже позвонили или еще как дала понять Костлявая, мол я рядом, жди. А уж в этой компании и вовсе нет наивных. Даже Генка не заплакал, просто сжал зубы до белизны скул, просто проверил патроны в магазине винтовки.
— Дядь Саш, мы его похороним?
— Да, своих будем хоронить, как положено. Не в гробу, но земле предадим. Если будет кому копать, как сейчас, если дадут фрицы нам время на это. А если нет — то и так полежат, чай не зима, не замерзнут наши покойники.
— Суров ты, председатель. Всё правильно говоришь, но… Обычно про такое молчат. — Алексей снял кепку.
— Потом похороним, сначала дело. Генка, на тебе мертвяки, такай по воде к тому берегу. На берег мужики вытянут, а я их пока обыщу.
— Да, неудачно получилось, помок табак.
— Василь, ты же бросил дымить.
— Ох, Лёха, чуть не забыл. Точно ведь бросил. А всё равно убыток, у местных на это заграничное курево можно хорошо поменяться. Особенно, если пачки ненашенские и не рваные.
— Вон тех двух Александр на сушке приголубил. Там курево должно сохраниться. Но ты прав, вот ироды, не могли ранцы свои на берегу оставить. Всё не как у людей, голожопые, а строем, хоть не в ногу шли.
Парамонов знал, что именно работа, занятие лучшее средство от тоски и уныния. Он планировал нагрузить Генку по самые помидоры, чтоб у того минутки свободной не выдалось жалеть себя и горевать о друге. Хотя себя жалеть в этом обществе не принято. Жив — хорошо. Пожрать сегодня получилось — удачный день. А завтра будет новый день и будет другая пища. Если будет.
«Опять же парню легче, он таскает трупы по воде и знает, что кого-то из них порешил его погибший героический друг. Он не зря отдал свою жизнь за что-то там такое, чем им головы забивают» — успокаивал себя Александр, он-то не из этого времени, где каждый первый как Терминатор из фантастического боевика.
Сапоги председатель брать не велел, может он и прав. А про остальное запрета не было. Так что выловленные ранцы были всё-таки выпотрошены на сухом месте, все продукты сложили в общий котел, вернее в сухой ранец, почти не запачканный кровью. Всё прочее, могущее стать полезным в лесном быту и боящееся воды было протерто, а потом пошло во второй сухой ранец. Еще два были набиты вещами, которым сырость не так вредна. Например, два бритвенных прибора. Понятное дело, потом их надо просушить, но сейчас и так нормально. Бельё, мокрое, что хоть выжимай, было выжато и тоже сложено в рюкзак. Не дело ходить в одном и том же. Так и вши завестись могут, лучше уж в чужом стираном, чем своем вонючем и затасканном. А еще сорок килограмм винтовок. А еще боезапас к ним. А еще гранаты-колотушки, почему-то семь штук.
Через несколько часов потрошенные как куры немцы лежали на одном берегу, их имущество, движимое и полезное, в кустах на другом, а сами любители природы собрались возле выкопанной могилки. Комиссара под рукой не оказалось, попа тоже, так что длинных речей не разводили. По паре слов о замечательном парне Мишке, коротко и от души. А потом закидали его землей. Первая мысль — выкопать могилу на берегу, была отвергнута. Не надо делать это на глазах у непонятно кого. Да и вода по весне может потревожить кости героя. Так что на полянке в глуши.
— Геннадий, а что ставить будем на могилу?
— В смысле?
— Крест или звёздочку? Если крещеный, то вроде надо крест, — мужики одобрительно кивнули, подтверждая слова Парамонова. — А если он комсомолец и предпочел бы звезду, как павший боец Красной армии? Как узнать?
— Дядя Саша, да почем я знаю! — Голос Генки наконец-то дрогнул, показывая, что и он не стальной.
— Ты сам что предпочтешь? — Выдал перл тактичности Александр.
— Мне всё равно. Мне бы побольше касок этих гадов, которых я собственной рукой на тот свет отправлю.
— Ого, это по-русски, это по-язычески. Тризна на кургане и доспехи врагов в могиле. Тогда ничего не будем ставить. Всё равно упадет скоро без ухода. Тут война будет еще не один год как… как не знаю что. Никто не вспомнит, никто не узнает.
— Это же не справедливо, а дяденьки! Он же герой, его помнить должны.
— Вот как нас убьют, так и памяти конец. Герои не нуждаются в славе, Генка. Ею ищут живые дураки.
— А живых героев не бывает?
— Наверное не бывает. Мне так кажется. Вот нас возьми, мы просто делаем то, что можем. Боимся, гадим в кустах, ищем пожрать, обираем трупы. И убиваем гадов. Это не героизм, это такой труд, как у крестьянина. Только он несет жизнь, а мы смерть. Как-то так. Взяли всё наше барахло и пошли-ка к одной девице-красавице, а то она нас уже заждалась, все глаза просмотрела.
— Дуняша?
— А тебя еще кто-то ждет, Гена? Я чего-то не знаю?
И все облегченно засмеялись.
Телега стояла на месте вместе с грузом, стреноженная лошадка доедала траву, идиллия. Очень удачно, что они оказались не в сосняке, а в таком относительно светлом лиственном лесу. Парамонов и так страдал оттого, что Дуняша не получала никакого нормального провианта типа овса, а если бы еще и травы не имелось под ногами, как это бывает в сосняке.
— Василий, а просо нашей кобылке можно давать? Не вспучит? — У отряда теперь было пшено, более вкусная по мнению Парамонова крупа.
— Да того проса кот наплакал. Но можно, да. Что просо, что овёс, почти одно и то же.
— Ну и задай ей всё, что есть. Потрудилась хорошо, а что она от нас видит? Только трава, что под ногами.
— Верно говоришь, председатель. Лошадка она тоже человек. Где будем на ночевку вставать?
— А давайте здесь. Близковато к тому месту, где мы наследили, но я очень надеюсь, что пока тут некому по нашему следу идти. Ни людей, ни времени, ни порядку у немцев нет. Сами видите, непуганые шляются по нашим лесам, словно нас здесь нет. Ничего, доходятся. Считай, чертова дюжина осознала свою ошибку. Счёт в нашу пользу. В футболе с таким счетом «тринадцать — один» нас бы на руках носили. Генка, в футбол играл до войны?
Вот и сказана эта фраза «до войны». Фраза, делящая эпоху огромной страны на две половины — до войны и после войны. И время, когда не действуют почти никакие человеческие законы — война. Насколько помнил Парамонов, все его знакомые, определяя исторический отрезок какого-то события в Новейшей истории, оперировали тремя вехами: до революции, до войны, до развала СССР. Ну и после развала — это наше время. Правда сейчас «наше время» стало недостижимым и недосягаемым призраком.
— Ладно, ответственным за обустройство лагеря назначаю Генку, остальные ему в помощь. А Чапай думать будет.
— А почему я ответственный? — С ходу не дал думать Чапаю парень.
— Мы тебе кто? Мы тебе наставники и старшие товарищи. Стрелять научили, немца высиживать научили. Теперь учим лагерь разбивать. Кто наша смена, если не вы?
За спиной ему кивали мужики, мол всё верно, пусть крутится пацан, меньше думок, спокойнее сон. Привыкнет. Убивать врагов привыкнет, хоронить своих, жизнь из этого и состоит. То посевная, то уборка. То мы убираем, то нас.
Фотографии буду стараться добавлять в каждую главу. Как и в этой, они призваны дать понимание того, как выглядел мир тогда, как непросто в нем попаданцу. НУ и чтоб не думали, что я сочиняю неправду — все ми байки, они про жизнь.
Глава 8После боя
Шалаш строил Генка сам, так что к нему имелись вопросы К шалашу, ясное дело, к Генке вопросов не было, он быстро умаялся, так что сразу после ужина парень вырубился, даже сказку на ночь не послушал. А мы взрослые сидели у костра еще долго. Флажка шнапса, обнаруженная у обер-гефрайтора, весьма способствовала молчаливому разговору мужчин, познавших жизнь. Не гнали, а понемножку цедили из крышечки вонючую жидкость, ценимую не за вкус, а за эффект.