Да, москвич немного белоручка, да, припахивает всех и каждого чуть не каждую минуту, не давая спокойно посидеть. Так ведь к общей пользе, надо признать. И учит, учит, постоянно учит обращению с оружием и всяким хитростям. Правда сегодня уж совсем непотребное заставил творить, даже сейчас смех разбирает на рожи смотреть. Что удумал: наблюдать за врагом даже из кустов опасно, надо лица мазать. Как на колядки, когда ленивые парни не шили морды из шкур, а просто мазали свои рожи сажей. Но хоть всё лицо не надо было, а только полосами. Сказал, что так глаз отказывается узнавать лицо среди листвы, не угадывает знакомое сочетание «глаза-нос-рот». Мудрёно, но нет оснований не верить ученому человеку. Небось в университете учился, за стол посади, вилкой кушать станет.
Кто бы сомневался, что к вечеру вся активность на поле боя была прекращена. Парамонов не стал разделять отряд, на опушку леса выползли все, оставив лошадь за старшую в лагере. Она уже не раз продемонстрировала адекватность и грамотный подход к делу. Эх, её бы искупать, но как-то всё не до того. Председатель сам себе оставил заметочку в голове насчет водных процедур. Для всего отряда, а не только для Дуняши, еще немного, и пахнут будут все одинаково.
Тем временем поле опустело: крестьяне ушли, они похоронили всех красноармейцев. Фашисты заканчивали погрузку трофеев в грузовики. Александру было очень интересно, не останется ли чего на поле. Так интересно, что он велел всем оставаться на месте и быть готовыми прикрыть его огнем, а сам пошел на ту сторону. Естественно лесом, и уж конечно с винтовкой. Оказалось, что в три грузовика просто физически не могло поместиться всё. В две машины они сгрузили своих мертвецов, в другую набилось дофига солдат. И всё, все те кучи оружия, которые лежали на обочине, остались тут. Не бесхозные, а под охраной.
Четыре человека деловито готовились сторожить собранное по полю оружие, страшный урожай военной поры, и не выказывали никаких признаков беспокойства. Вот машины тронулись, вот они уже скрылись в пыли, а у оставшихся прорезалась тяга к хозяйственной деятельности. Как из воздуха откуда-то появились дровишки, продукты, загорелся костерок. Парамонову было очень интересно, как они организуют охрану: поставят классического часового, заныкаются на фишке или просто забьют на процесс по принципу «да кому оно нужно, это железо».
По опыту срочной армейской службы, он помнил, что по ночам ходит часовой вокруг вверенного ему объекта не от хорошей жизни, а чтоб не заснуть. Стоишь? Всё спокойно? А вот ты уже прислонился, а вот ты уже спишь. Стоя или сидя — не важно. Можно и на ходу заснуть, но это надо уже совсем быть измотанным. Хотя это немцы, у них может статься иная физиология или психика. Вдруг эти черти по приказу могут не спать в карауле?
Александр не принимал участия в боевых действиях, раньше не принимал, ему сильно непонятно было читать в книгах или смотреть фильмы про сильно профессиональных спецназовцев, которые могли всю ночь пролежать в засаде или на охране чего-то и не заснуть. Ну как так? Ночь, темнота, ты сидишь или даже лежишь в травке и лупишься в темноту изо всех своих глаз, а ушами сканируешь фон? Два часа, потом еще два часа — и не прикемарил? Не верится.
Что он сейчас мог, так это прикинуть, где расположились фрицы относительно дороги и кучи оружия. Чтоб потом, если общество решит заняться врагами, не плутать в темноте, привлекая к себе ненужное внимание.
Вернувшись к своим, он рассказал диспозицию и предложил не устраивать дискуссию в кустах, а вернуться туда, где оставили лошадь с имуществом, организовать приготовление и приём пищи, а уже потом на сытый желудок решать дело. Колхоз — дело добровольное, подчеркнул он. Никаких приказов, пока не решим, как быть.
— А уж тогда, мужики, не взыщите, исполняйте, как скажу.
— Да не боись, Александр! Нешто не видим, справно у тебя получается нами руководить. Как у казаков принято говорить, люб ты нам. Избрали б тебя атаманом, если бы у нас ватага была. Да, Генка?
— Да, дядь Лёша, с таким председателем и фашист не страшен.
Кто-то удивится, что даже перед смертельной битвой у человека не исчезают базовые желания — поесть, сходить в кусты по нужде, поспать хоть сколько-то. Как это, тут скоро вон чего, а герой сидит в кустах без штанов и удобряет природу продуктами своей жизнедеятельности! Безобразие! С другой стороны, где тут герои? Живые люди, да еще члены общества любителей природы, кому как не им удобрять кусты? А насчет поспать — Парамонов не избегнул книжного шаблона и решил, что напасть будет предпочтительнее часика в четыре утра.
Вариант «не нападать» по какой-то неведомой причине на обсуждение никто не вынес. Все озвученные мысли и желания были об одном — покарать захватчиков, пусть не вообще всех, а до кого дотянутся. Были рассмотрены варианты, когда часовой спит, когда бодрствует, когда его вообще нет. Был предложен вариант, в котором все переодеваются в немецкую форму и идут внаглую к часовому. Одна беда — немецкой формы не было. Да и окрикнуть он мог, а что отвечать в таком разе? По-немецки в компании никто не шпрехает, как назло.
Железный план Парамонова предусматривал порядок действий во всех трех ранее описанных случаях, кроме него был еще один план, сформулированный по-суворовски кратко: действуем по обстановке. Примкнутые к немецким винтовкам штыки намекали на готовность ко всему. Ах да, еще у каждого на поясе висели по две гранаты М-24. То есть, это мы знаем, что М-24, а Парамонов сотоварищи называли сие творение сумрачного тевтонского гения толкушками. У стальных банок гранат для подвески к ремням были предусмотрены специальные крюки, чем и воспользовались наши любители природы. И да, Генка не остался на атасе, не замыкал группу, не сторожил лагерь — он был признан полноценным участником ночного действа.
Часовой был, и он не спал. Развлечением ему служил небольшой костер, который он поддерживал, время от времени подкидывая в него ветки. Встанет, походит туда-сюда, и опять садится к костру. Видимо, вставал он тогда, когда чувствовал, что сон вот-вот одолеет служивого. Какая еще польза от костра? Да никакой! Сумерки подступающего утра он не разгонял, только обозначал место нахождения солдата потенциальному противнику. И противник не преминул этим воспользваться.
Чем человек не зверь? Разве что сниженным слухом и обонянием, да инстинктами, подзабитыми влиянием мозга. Александр крался к часовому не босиком, но в портянках, подмотанных кожаным узким ремешком. Совсем босиком идти он боялся, повредить ступню — это то, чего ему хотелось в самую последнюю очередь. Как снимают часовых, он многажды видел в кино. Одни персонажи перерезали горло ножами, второй рукой прикрыв рот, вторые ухитрялись кинуть ножик прямо в сердце или горло. Нож всегда попадал остриём и входил глубоко в тело, игнорируя одежду, хрящи и ребра. Парамонов так не умел. Лук тоже замечательно подходил для бесшумного устранения часовых, но с луком у общества нарисовалась проблема. Весь лук был уже съеден.
Так вот и вышло, что к врагу Александр подбирался с винтовкой. На полпути к цели он полежал какое-то время, пережидая период активности часового, а потом подгадал момент и оказался в шаге от него, сидящего у костра. Винтовка со штыком в руках крупного мужчины — это страшное оружие. Пусть он скептически высказывался о штыковом бое, пусть сам никогда не ходил в штыковую на врага, но сейчас в ход пошел именно немецкий штык-нож, примкнутый к немецкому «Маузеру». Удар в спину с вложением веса тела пришелся точно под лопатку. Сукно шинели и мундира, хлопок исподнего не защитили, широкое лезвие штыка вошло в плоть до упора. И сразу аккуратно опустить оружие, сразу метнуться к часовому, зажимая рот и руки, чтоб не крикнул от обиды, не лязгнул, не уронил чего тяжелое.
У Парамонова получилось. Вражеский солдат почти не дернулся, отдавая концы. Скорее всего, он умер моментально. Сильные руки душегуба положили его набок, а потом выдернули из тела штык. Товарищи наблюдали разыгравшуюся сцену в свете костра, через минуту они уже неслышно подходили к Парамонову. Пантомима, разыгранная им, дала полный расклад, напоминая обговоренный план «А». в соответствии с ним взрослые окружают лёжку фашистов и бьют их штыками сверху, а Генка контролирует с винтовкой у плеча.
Трое солдат лежали, подстелив под себя плащ-палатки, вместо одеял накрытые шинелями. В сером сумраке они уже были достаточно хорошо видны, чтоб крестьяне и Парамонов могли не сомневаться в своих действиях. Первые удары были нанесены в полной темноте, а потом все трое начали надсадно хекать, выдергивая и погружая штыки во врагов снова и снова. Очень быстро те перестали дергаться, кровь не хлестала из тел, удерживаемая шинелями.
— Хорош! Всё! Да стойте вы уже! — Кричал Александр, наплевав на режим тишины. Если всё обстоит, как задумано и рядом нет другой группы немцев, то опасаться уже некого.
Обтирая винтовку и штык от крови, Александр вспомнил, что напоминает ему свершившееся действо: эпизод с назгулами, окружившими кроватки хоббитов. В фильме «Властелин колец» они тупо изодрали пустые постели, а здесь всё получилось. Как же давно это было: фильм, дом, семья, работа… В другой жизни.
— Генка, с тобой всё в порядке? — Что-то парень завис, глядя на свежие трупы. Надо его отвлечь чем-нибудь хорошим. — Ни расстраивайся, немцев на всех хватит. Сейчас все приводим оружие в рабочий вид, штыки сразу снимаем! Сегодня они нам не понадобятся. Далее, расходимся по сторонам, три минуты на осмотр. Потом собираемся, рассказываем, кто что нашел хорошего. Прежде всего патроны, гранаты…
— А если пулемёт найдем?
— Пулемет? Вот ты фантазер, Геннадий. Ладно, если найдем пулемет, будет твой. Если будут пистолеты-пулемёты — тоже примечаем. Может, из нашего оружия что-то найдется.
Время поджимало не так, чтобы совсем, по прикидкам Парамонова часа три у них было. Но за это время необходимо и затариться всем, что может пригодиться, и подготовить пару сюрпризов, и сбежать отсюда, не оставляя следов. А как это сделать, будучи нагруженными на пол