— Не, никто не пойдет. У народа память долгая, через год Советская власть вернется, всех из-под коряги вынут, все в лагеря отправятся каналы строить. — Ольга Ивановна, похоже, высказала не только своё мнение, но и Генкино.
— Не через год, но да. Только до той поры много крови прольётся. Сами слышали, окруженцы впрямь продукты отнимают у тех, кто сам их не подкармливает. Обиды у людей и старые были, а тут новых подсыпают. А кто-то думает по скудости, что немцы насовсем пришли. Мол, не устоит Советский Союз перед Германией.
— Но ведь устоит, дядь Саш⁈
— Устоит, конечно. Большой ценой устоит. Столько говна вылезет на захваченной земле, что и подумать страшно. А мы как раз тут.
— Ага, и первое говно полезло. — Поддержал светскую беседу Алексей.
— Не нравится мне всё это, не верю, что так уж надолго здесь немцы, а не нравится, — продолжила врачиха.
— Ты зря не веришь, Ольга Ивановна, нашему председателю. Он вроде пока не ошибался с предсказаниями.
— Это ты, Алексей, не слышал, как я уговаривал его мешок с деньгами забрать! Накой, говорит, нам этот мусор. А оно вона как, — улыбнулся Василь, — деньги всегда к пользе.
— Соглашусь, был не прав. С имеющейся наличностью мы можем какое-то время не бедствовать. Главное осторожно себя вести и закупаться понемногу. Чтоб не привлекать внимание. И марки пока не светить. Много их у нас, Генка?
— Ну я тот раз пособирал и позатот. Сотни две марок наберется. Они настоящие? Там бабка какая-то на некоторых нарисована.
— Настоящие? Оккупационные. То есть имеют хождение не в самой Германии, а на захваченной территории. Франция, Дания, Бельгия, теперь и Белоруссия.
— Так понятно же, мы как во Франции теперь проживать почнем!
— Ну да. С той разницей, что французы в понимании фашистов — это люди. А славяне всех национальностей, по их мнению, недочеловеки. Унтерменши.
— Это матерное слово на немецком языке? Звучит как-то гадостно.
— Буквально переводится — низшие люди.
— А они, получается, высшие? То-то эти высшие мрут как все, и кровушка внутри красная.
— Вот и будем доказывать это потихоньку. И чего-то мне Гнат не понравился сильно. Что-то у него в башке такое, нехорошее крутится. На рожу краешком вылезло. — Александр встал с лавки, давая понять, что совещание окончено.
— И точно! Я тоже такое приметил.
На следующий день Парамонов вспомнил еще один фильм про войну, вернее эпизод из фильма. Вспомнил и велел Генке тащить все консервные банки, какие найдет. Пустые, естественно. Ему в голову пришло, что таким способом можно установить некое подобие сигнализации вокруг их хутора. Развешенные на натянутой веревке банки во время испытания показали свою полную несостоятельность. Прежде всего их оказалось слишком мало. Оказывается, есть разница между кучей пустых консервных банок, которые выдает на-гора рота, сидящая в окопах, и их запасом банок из-под консервов. А во-вторых, банка на веревке не гремит. То есть, вообще. Для бряканья ей требуется контакт с металлом — другой банкой или колючей проволокой.
— Да, не вышло. Надо собаку заводить. Или двух.
— Всё верно, Александр. И чтоб сразу взрослых и злющих, понимающих свою службу. Да только где их взять?
— Ну да, еще не время.
— То есть, как это?
— Василий, помяни моё слово, и дворы пустые появятся, и собаки беспризорные. Война такое исправно генерирует.
— Война что делает исправно? Генеги…
— Сирот делает, развалины, головёшки и собак бесхозных, вот что. Попадется подходящий Полкан, попробуем прикормить и привадить.
— Это понятно, а мы что будем делать нынче?
— По хозяйству давайте справлять, к осени готовиться. Вдруг дадут зиму пережить. А я с нашим хламом займусь, посмотрю что-нибудь полезное.
Из полезного на глаза Парамонову попались трофейные электрические фонарики. Два вроде еще тускло горели, один не подавал признаков жизни. Фонарики — это лампочки. Лампочки — это просто находка! Детство советского школьника эпохи семидесятых проходило под знаком войнушки, любимой игры всех пацанов. Становясь подростками, они переставали удовлетворяться редкими в магазинах пистонами и криками «Паф-паф», они приобщались к пиротехнике. Скажете, причём тут лампочка от фонарика? Да при всём! Вольфрамовая спираль, целенькая и помещенная на свежий воздух, при подаче тока сгорает моментом, успевая поджечь порох. Надо только разбить дозированным ударом стекло, не повредив волосок лампочки. Лампочка, порох — чего не хватает? Проводов и нормального источника тока.
И Александр понял, что придется третий раз идти к «ограбленной» машине за аккумулятором и проводами. «Много ли можно снять проводов с довоенного грузовика?» — спросил он сам себя и улыбнулся. Ему хватит на весьма дальний подрыв. Динамо и стартер — это же практически неиссякаемые источники проводки. Для слаботочки вполне хватит. Это ж какой подрыв можно учинить! Лампочка поджигает порох, порох поджигает запал от гранаты, запал инициирует тротиловую шашку… И никаких танцев с бубном вокруг запала Кавешникова не нужно. Проверка идеи? А на дороге и проверим.
Дербанить машину пошли вместе с Алексеем, и раскручивать удобнее вдвоем, и неожиданности в дороге встречать, да тащить оттуда придется немало. Да там один аккумулятор двадцать кило весит, хоть он и шестивольтовый! Неохота на себе нести, но лошадь гнать боязно, можно нарваться. Вопросов, надо ли идти, что это даст обществу любителей природы, не возникло. Как только была озвучена возможность дистанционного подрыва колонны вражеской техники, энтузиазм масс возобладал над природной осторожностью.
Машина стояла на своём месте, без воды в разбитом радиаторе, зато с некоторым количеством бензина. Парамонов вместе со своим помощником скинули радиатор, разбросали детали капота, но вместо того, что начать разбирать сердце грузовика, принялся заводить его с кривого стартера, проще говоря с заводной ручки.
— И зачем тебе это, Александр? Никак уехать хочешь?
— Да нет, хочу завести, чтоб мотор поработал, сколько поучится. Аккумулятор зарядить. Сколько он стоит, месяц, больше? В нем заряда осталось фиг да нифига.
— Чтоб не на один подрыв хватило?
— Именно.
— Ну раз такое дело, то давай. Устанешь, я крутить буду.
Менять руку не потребовалось, машина завелась и пару часов проработала, разменивая бензин на электрический заряд. Может, по грабительскому курсу, зато с надеждой на правильный ток и «длинную» искру. Заодно и две фары сняли, чтоб не пропадать добру. Можно как прожектор использовать, а можно лампочки на взрыватели пустить. Когда бензин был выработан, мужчины сняли батарею, генератор и стартер, а потом пошли эдакими осликами. У одного на груди винтовка, у другого немецкий автомат. Ослики вышли зубастые.
Три дня неспешного шаманизма с лампочками, обмотками и гранатами привели к тому, что у Парамонова нарисовалась вполне рабочая конструкция. Теоретически рабочая, честно сказать, но уж какая была. И была уверенность, вернее надежда, что потеху можно запустить со ста метров, а сотня метров — это уже здорово, особенно при наличии растительности. Особенно, если в ходе трагедии противнику не придет в голову, что его подорвали дистанционно. Ага. Единственное, чего не хватало председателю, а значит и всему обществу — взрывчатки. Для повторения того апокалипсиса с танком требовалось побольше трех килограммов тротила. Парамонов обоснованно счел, что три кило рванут не на много сильнее двух, а два уже было. Вернее, было три по почти два. Всю колонну не уничтожили даже тремя подрывами.
— Такая вот задача, братцы, нужно еще где-то искать тротил.
— А чего ты тогда танк взорвал, если тебе тол нужен? Неужто не могли часть утащить?
— Если честно, то поленился, там каждая головка по двадцать кило. Очень сложно из таких больших калибров мёд топить. Это я к чему: наткнется кто в поиске на снаряды — имейте в виду.
— А если на мины?
— То есть?
— Если на мины наткнемся?
— То все услышат. Мины не надо, об них убиться можно. А почему такой вопрос?
— Да попадалось поле с табличкой «Минен» вроде той, которую на той дороге видели, где мы колонну рванули.
— Хорошо, что не полезли. Кто его знает, что там за мины и как их снимать.
— Я думал, ты всё знаешь про мины. Ты ж того, председатель.
— Всего не знает даже товарищ Сталин. И товарищ Ленин не знал. Так что не надо меня в святые записывать.
Народ притих, он как-то привык к сложившейся в обществе традиции не вести политические беседы. Тем более, что было совершенно непонятно, в каком плане высказался москвич: он обвинил вождей, живого и мёртвого, в неких ошибках, или всё совсем наоборот, превознес их до ранга святых? Присутствующие сглотнули, помолчали и разбрелись по своим делам.
Например, Алексей пошел ухаживать за своей аккуратной бородой. В отличие от Василия, отрастившего себе чуть ли не лопату, такую классическую мужицкую бороду, он содержал свою растительность а-ля «кулак-мироед», то есть подстриженную и чуточку даже подбритую. Смешно получилось, но в обществе любителей природы теперь был целый набор мужских типажей от девственно гололицего подростка и Парамонова с обычной двух-трёхдневной щетиной до скромного бородача и бородача-старовера. Парамонов помнил, что немцы, как и все прочие люди, заложники шаблонов. Так что при нужде выставить лицом лапотника, у них имелся белорус Василий, а на все прочие случаи у них есть дезертиры и примаки типа него и Алексея. Ну и Генка как самый неподозрительный местный. От пацана вообще не принято ждать чего-то плохого. Даже от пятнадцатилетнего. Нет еще в этом мире опыта борьбы против комсомольцев, камикадзе или шахидов юного возраста.
Экстерьер не ерунда, если случится нужда на тот же рынок сунуться, не каждая физиономия подойдет для этого дела. Тем более, что у Ольги Ивановны уже целый список собрался, чего их обществу не хватает для нормального ведения хозяйства. И к слову, дрожжи в том списке отсутствовали, каким-то неизвестным Александру образом, она смогла родить закваску, так что хлеб из плохого ручного помола муки у них уже имелся. Грубый, но хлеб. После скитаний по лесам он был принят на столе особенно хорошо. И пироги, конечно.