Анна Васильева каким-то образом сбежала из России в послереволюционном восемнадцатом году. Ее отец, Алексий Васильев, православный священник из Тобольска, оказался невольным участником важных событий. Последний русский царь Николай II, сосланный большевиками в Сибирь со всем семейством, почти год жил в Тобольске. Как служитель церкви, Алексей общался с ним, но произошло нечто большее – они подружились. Анна, тогда еще ребенок, помнила Александру Федоровну, бритых наголо девочек – великих княжон. И мальчика c серьезным лицом, единственного сына. Младший. Его лицо она припоминала с трудом, только то, что серьезен был не по годам. В апреле их увезли в Екатеринбург, немногим позже двенадцатилетняя Анна узнала о смерти всей царской семьи. Вскоре умер и отец Анны, сердце не выдержало, разорвалось. Какие-то люди искали в доме золото, которое царь якобы повелел отцу Алексею спрятать. Золото никто никогда не нашел. Добрые люди помогли Вере, жене Алексея Васильева, покинуть Россию и, после долгих мытарств, она с дочерью оказалась в Америке. Четверых сыновей сибирского священника вывезти не удалось. Ни Вера, ни Анна больше ничего о них не слышали.
Анна училась музыке с пяти лет. Мать, в юности получившая музыкальное образование в Санкт-Петербурге, занималась с дочерью сама. Когда матери не стало, Анна уже довольно профессионально играла на рояле.
Джозеф Крайсман, немолодой, но состоятельный житель Денвера, крупного города в штате Колорадо, сделал предложение молоденькой пианистке, влюбившись и в необычайную красоту Анны, и в музыкальные способности. Гражданин Соединенных Штатов Америки, выходец из еврейской семьи адвокатов и бухгалтеров, отличавшихся скрупулезной честностью, вел финансовые дела музыкальных знаменитостей. Это позволяло ему чувствовать близость к миру искусства, а признанным дирижерам и исполнителям – держаться подальше от пристального внимания налоговых инспекторов. К тому же, Джозеф имел репутацию искусного профессионала, готового изощряться изо всех сил для почитаемых им кумиров. Невысокий, толстенький, смолоду облысевший, он обожал красавицу-жену. Помог ей основать частную музыкальную школу. Первыми учениками стали дети клиентов его адвокатской конторы. Потом семья переехала в Болдер, городок неподалеку, уютно затерянный в горах Роки Маунтэнс. Болдер – место дорогое и живописное. Анна стала учить детей богатых клиентов, которых становилось все больше. Дома покупали солидные люди, приезжающие сюда спасаться от скуки и однообразия. Волшебный климат, снег выпадает в любое время года – а так тепло, что можно разгуливать босиком. И горы вокруг – то теплые, то холодные, но всегда спокойные, будто наблюдающие за жизнью маленьких суетливых человечков. Сильвии казалось, что наблюдают они снисходительно, без особого интереса.
С Анной дед жил в полном согласии. Впрочем, деда Сильвия помнила не вполне отчетливо. Он умер, когда ей исполнилось восемь лет, оставив Анну с немаленьким доходом. Даже на смертном одре умолял жену уберечь накопленное за долгие годы каторжного труда от двух легкомысленных транжир, наркотически зависимой дочери Лили и ее игрока-мужа. Лили стала кошмаром его последних лет, он все время пытался и не мог найти ответ на простой вопрос – «За что?». За что жизнь так несправедливо обошлась с ним, наградив странным потомством. Он мучился, изводился. Потом обнаружился запущенный рак желудка. Впрочем, страдал он недолго. Анна постоянно находилась у его постели.
Что Джоанна помнила о матери? Что она была истеричка. Громкие сцены, истошные крики и хлопанье дверей. Казалось, все двери в доме хлопали одновременно, когда Лили ненадолго приезжала. Издерганная, несчастная, с измученным, но всегда прекрасным белокожим и нежным лицом. Красавица Лили унаследовала от матери все, что необходимо для счастья. Кроме самого счастья. Огромные зеленые глаза становились ярко-зелеными, когда она злилась или плакала. Джоанна думала о ней, и в памяти возникали эти ярко-зеленые глаза, все время ярко-зеленые – Лили постоянно злилась или рыдала. В остальное время спала, вырубившись от лошадиной дозы снотворного, порции поменьше ее только возбуждали.
Года через три после смерти деда в дверь позвонили, поздний воскресный вечер. Бабушка Анна читает телеграмму – и падает, как подкошенная. Или от выстрела так падают – Сильвия это видела по телевизору. Сильвия ничего не поняла, прислуга вызвала доктора по телефону. Бабушку положили на просторный диван в гостиной, сделали укол. Как все это запомнилось! Потом врач, средних лет худощавый мужчина в круглых очках, прошел к двери, надел серый плащ, а потом посмотрел на Сильвию, присел и почему-то обнял ее. «Ты веди себя тихо, бабушке нужен покой. А тебе нужна бабушка здоровая и живая.» Сильвия согласилась. Странно, почему вообще доктор об этом заговорил. Конечно, живая. «Не волнуйтесь, я бабушку очень люблю! Я себя хорошо вела, правда, это не из-за меня!». Глаза доктора вдруг стали влажными и Сильвия тоже обняла его, чтобы успокоить. Доктор встал, достал платок, сначала громко высморкался, потом протер очки, надел их снова, и вышел. Сильвия не знала, что делать. Она подошла к бабушке Анне. Та молча взяла Сильвию за руку. Притянула, усадив на краешек дивана, и прошептала: «Теперь у меня никого нет, кроме тебя. А у тебя никого нет, кроме меня». Сильвия прильнула к ней, и они долго молчали: Анна лежала на спине с закрытыми глазами, удерживая руку, а Сильвия застыла в неудобной и неловкой позе, не высвобождая затекшую ладошку.
Позже Сильвия узнала, что мать умерла в Лос-Анжелесе от передозировки наркотиков. Подслушала разговор соседей на похоронах, ей-то сказали, что Лили погибла в автокатастрофе.
Похороны Сильвия помнила слабо. Шум однообразного дождя, гроб с телом матери, какие-то люди. Бабушка все время плакала и просила Сильвию ничего не говорить. Неприятные события Сильвия не запоминала в деталях, помнила только ощущения.
Ощущение от похорон матери осталось мокрое. Струящийся дождь, текущие по щекам слезы, грязь на кладбище – все мокрое, слякотное. Она знала о матери только то, что она актриса одной из студий Голливуда. Снимается в кино. Что они работают вместе с ее отцом – Джимми Трентоном, которого Сильвия видела всего дважды в жизни. Они оба очень заняты, поэтому Сильвия живет у бабушки с дедушкой. Правда, фильм с участием Лили Трентон она видела только один раз. Лили появилась в нем на две минуты – играла девушку на ресепшн в отеле. Бабушка говорила, что есть много других фильмов, просто в Болдере их не показывают. Сильвия верила, но впрочем, не очень и задумывалась. Родители ею не интересуются – это все, что она поняла.
Когда Лили приезжала, то занималась долгим рассматриванием собственных ногтей и язвительными перепалками с матерью. В свободное от криков, слез и бессмысленной беготни по дому время. Папаша Джимми появился дважды, вконец переругался с Джорджем и больше не приезжал. Оба родителя ограничивались при виде Сильвии фразой «привет, как дела».
Хорошо, что они жили далеко. Хуже, если равнодушные мама и папа близко, это причиняло бы боль. А их отсутствие боли не причиняло.
Уже потом, в год окончания школы, Сильвия узнала подлинную историю Лили Трентон, которую рассказала бабушка Анна, предпочтя объяснить недомолвки и предупредить нежелательные версии посторонних людей. Хотя намеки и многозначительные взгляды преследовали Сильвию на протяжении ее детской жизни, но она научилась не слышать или грубо обрывать доброжелателей, желающих посудачить. Жестко прекратить любую дискуссию она умела всегда. В маленькой Сильвии трепетная неуверенность уживалась с пока еще неосознанной внутренней силой. При этом, она всегда стремилась находиться в центре внимания окружающих людей – неважно каких и неважно зачем.
Лили с самого детства хотела стать актрисой. Она читала книги о режиссерах и артистах, кумирах публики. Смотрела фильмы – все подряд, заучивала наизусть куски из любимых картин, декламировала перед изумленными родителями монологи из шекспировских пьес. Джозеф только посмеивался, рассеянно глядя на дочь, как всегда, думая лишь о клиентах, отчетах, доходах и расходах.
Анна реагировала восторженно, безоговорочно веря в успешную карьеру и блестящее будущее дочери. Она хотела учить ее музыке – но та оказалась слишком ленивой. В конце концов, Анна отступила, не выдержав почти ежедневных скандалов с активно протестующей Лили. «Оставь меня в покое! Я знаю, что нужно делать, и всего добьюсь!» – повторяла та в ответ на доводы матери, что музыка необходима для работы в кино.
Да, она умела добиваться своего. Во всяком случае, от Анны. В восемнадцать лет, простившись с плачущей матерью и растерянным отцом, Лили села в поезд и уехала в Лос-Анжелес с крупной суммой денег, выделенной родителями для обустройства на первое время. Полгода от нее ничего не было слышно, на телефонные звонки она отвечала односложным «все хорошо, мамочка, не волнуйся.» Потом написала, что срочно нужны деньги – и получила их незамедлительно. Деньги высылались дважды или трижды, в ответ на отчаянные письма Лили. И наступило молчание длиною в год, Анна места себе не находила.
Джозеф отправился в Лос-Анжелес на поиски дочери, вернулся мрачным, подавленным, отвечал на расспросы жены коротко: «У нее все в порядке, она много работает, сейчас уехала в Техас. Когда закончатся съемки – приедет».
Через год Лили действительно приехала. И не одна, а с мужем Джимми и маленькой Сильвией, прелестной трехмесячной девочкой, очень похожей на папу. Тот, несмотря на молодость, выглядел достаточно потрепанным и утомленным.
Ловелас и прохиндей, с первого взгляда читалось, что он привык мгновенно покорять женские сердца. Редкие напомаженные волосы, как ни странно, усиливали его неотразимость в глазах провинциальных дурочек. Одной из таких дурочек оказалась бедняжка Лили. Теперь она расплачивалась за самоуверенность – главную причину ее бедствий. Выглядела Лили изможденной и постарела, не успев повзрослеть.
Темные круги под глазами выдавали бессонные ночи, проведенные вовсе не у постели малютки-дочери, и дурные наклонности, вошедшие в привычку.