Анна Михайловна молча оторвала телефон от уха, посмотрела на высланные координаты и позвонила Нинель Павловне.
К месту аварии, блестя синими огнями по пролитой дождём дороге, неслась скорая помощь. Машина ловко лавировала между неспешными автолюбителями, оглашала дорогу громкими трелями тревожного сигнала, если нерасторопные водители не собирались уступать дорогу, и вскоре резко затормозила перед тем местом у края обрыва, где поднимался невысокий столб серого дыма.
— Что там? — спросил выпрыгивающий почти на ходу врач, когда увидел, что по пологому склону поднимается мужчина.
— Привет, я сам медик. Правда, стоматолог. Я сразу туда побежал. Там одного оттащил подальше, шею зафиксировал, второй на глушняк, — он покачал головой. — Гоняют черти, до гробовой доски догонялись. Я, что мог, сделал и мне пора, ребята. Операция. Услышал, что вы подъезжаете.
— Спасибо, — на ходу бросил врач и стал скоро спускаться.
Недалеко валялось искорёженное тело машины, битые части густо усеяли покрытую травой поляну, из-под стоящей домиком крышки капота струился дым. Доктор почти бегом спустился до места, где лежал окровавленный человек, махнул фельдшеру и водителю, бегущим с носилками, и крикнул:
— Проверь второго. Очевидец сказал, что там, похоже, труп.
Фельдшер кинулся к машине, сунул руку к шее молодого человека и, повернувшись к врачу, ответил:
— Да. Здесь всё.
— Хорошо, — врач повернулся к водителю и проговорил: — Скажи дорожникам, — он потыкал вверх на спускающегося к ним работника дорожной полиции, — что мы этого забираем, он критический, по второму пусть труповозку ждут.
Быстро погрузив на носилки выжившего, врачи стали быстро подниматься к дороге, сотрудники ДПС осматривали место происшествия, невольные свидетели стали разъезжаться с места, откуда была хорошо видна трагедия, и только одна машина задержалась здесь дольше других, но потом тоже вырулила с парковки и поехала по направлению к городу.
Небо за решётчатым окном догорало в вечерних сумерках и терялось в наступающих фиолетовых тучах, в раскрытую створку форточки залетало далёкое бормотание грома, закутанное в свежий аромат садовых цветов и затихающее птичье пение. Глаша еле смогла приоткрыть щёлки глаз и сразу же зажмурилась, дёрнула головой от саднящей на скуле боли и попыталась понять, что же произошло. Потом девушка вспомнила, что последний проблеск сознания был, когда она выходила из ванной комнаты, а потом наступила бездонная тьма обморока. Глафира попробовала пошевелиться, поняла, что руки у неё связаны, зато она могла свободно шевелить ногами, да и глаза удалось продрать и оглядеться. Девушка приподнялась на локте, упёрлась ногами в стену напротив себя и села. Она увидела, что находится в просто обставленной комнате, за окнами виднелся запущенный огород и кусок поросшего бурьяном сада, и единственное, что отличало это место от обычной дачи, так это крепкие решётки на окнах и железная дверь на выходе из помещения. Глафира долго сидела, пытаясь собраться с мыслями и вытряхнуть из головы вязкий и неприятный туман. Девушке очень хотелось пить, руки страшно затекли, и она чувствовала, как пластиковые ленты наручников с каждой секундой всё глубже впиваются в кожу.
— Это, наверное, какой-то ад специально для меня, — прошептала она, чтобы хоть как-то успокоиться, но звук собственного хриплого шёпота напугал девушку ещё больше.
В комнате почти не было мебели, здесь стояло несколько стульев, низенький стол, стеллаж, заваленный старыми тряпками, вёдрами и пустыми бутылками из-под моющих средств. На стене напротив криво висела простенькая картина с неумелыми штрихами милой пасторали, и под ней стоял детский сломанный барабан. В углу комнаты примостилась ширма, на полотне которой местами зияли дыры, а ещё здесь стоял большой новый телевизор, и смотрелся он в этой обшарпанной обстановке крайне странно.
Осматриваясь, Глаша заметила, что на стеллаже лежит канцелярский нож. Девушка оценила расстояние, которое следовало преодолеть, попыталась встать на колени и поползла вперёд. Оказавшись возле полок, Глафира опёрлась об одну из них подбородком и стала вставать. К счастью, нож лежал как раз на уровне связанных за спиной рук, она легко смогла его достать и уже через минуту растирала посиневшие запястья.
Подёргав дверь и ручки на рамах, Глаша поняла, что всё заперто более чем надёжно, из окна она не увидела ни единой жилой постройки, а это могло значить только одно: она в надёжной ловушке и выбраться отсюда вряд ли сможет.
— Пить.
В комнате повис еле слышный стон, и Глаша замерла на месте. Она поискала глазами, откуда может идти звук, но комната была абсолютно пуста. Присмотревшись, Глаша увидела за полотняной перегородкой ширмы очертания лежащего человека и медленно стала продвигаться в ту сторону. В этот момент за окнами прошёл человек, притом явно не просто любопытствующий прохожий: мужчина определённо хорошо ориентировался в пространстве, знал, где и что лежит. По пути своего следования по-хозяйски поправил криво стоящие грабли, поднял пластиковый стул, поваленный ветром, и исчез за углом здания. Глафира ещё несколько секунд стояла, замерев, потом подошла к ширме, заглянула за неё и прошептала:
— Андрей Матвеевич?
— Пить, — снова еле слышно прошептал Лопатин-старший.
Глаша бросилась к столику с пластиковыми бутылками, стоящему рядом, с хрустом скрутила пробку с одной из них и, приподняв голову мужчины, поднесла горлышко к запёкшимся губам.
— Откуда вы здесь? Как же это?
Глаша смотрела на бледное лицо мужчины, на пропитанную кровью повязку на культе, где была отрублена кисть и, принюхавшись, двумя пальцами оттянула свободный рукав рубашки. Запах гниения стал сильнее, и Глафира поняла, что у Лопатина-старшего началась гангрена.
— Да вам же в больницу срочно нужно, — беспомощно прошептала девушка.
И вдруг в комнате послышался ещё один голос, проявившийся вместе с неожиданно включившимся телевизором.
— Привет, Глафира. Вижу, первый тур ты прошла, хотя он был совсем несложный, — проговорил искажённый помехами мужской баритон. — Тогда веселье продолжается.
Глафира выглянула из-за ширмы, опасливо приблизилась к телевизору и глянула на пугающее изображение. На картинке застыло изображение какого-то подвала со странными приспособлениями, о назначениях которых Глаша даже боялась догадываться.
— Да, да, — голос снова проявился, — ты верно подумала. Это моя любимая часть игры, это камера пыток. Персональная. Моя. Кстати, я обставлял её очень долго, некоторые инструменты приходилось делать на заказ и частями. Иначе было бы не избежать вопросов и подозрений.
— Что вы хотите? — дрожащим голосом сказала Глафира. — Андрею Матвеевичу нужно в больницу.
— Умница! — довольно воскликнул мужчина. — Ему определённо нужно в больницу. И я даже разрешу тебе забрать его, но, — он на некоторое время замолчал, — времени у тебя до… — он замолчал и послышалось тиканье механических часов, — до шести утра. И если ты сможешь выбраться из этой комнаты, а это, поверь, непросто, но возможно, тогда я отпущу вас, — мужчина помолчал. — Ну а если нет, то мы с тобой встретимся в моём подвале. Так что я более чем щедр, я даю тебе целых двенадцать часов на решение задачи. И либо ты решаешь этот мегаквест и получаешь в качестве суперприза машину с ключами в зажигании и полным баком бензина, либо ты будешь моей гостьей.
— Зачем вы это делаете? — обречённо спросила Глафира, чувствуя, как внутри неё всё заливает горячая лава ужаса.
— Прости, я сказал, что у тебя двенадцать часов на решение задачи?
— Да, — кивнула Глаша.
— Уже нет, уже одиннадцать. И за каждый вопрос я буду снимать по часу. Решай, что тебе важнее, пустая болтовня или спасение Андрея Матвеевича. Я, конечно, не думал, что события будут так развиваться, но эта гангрена — такая неприятность. А мне бы, естественно, не хотелось, чтобы он умер. Всё-таки у нас было такое долгое знакомство, — голос замолчал. — Чтобы у тебя был стимул, я оставлю тебе изображение интерьеров подвала, а также на экране будет гореть оставшееся тебе время. Так что прошу оценить мою щедрость. Надвигается гроза, принимайся за дело, — голос снова замолк. — Ах да. Я забыл сказать, тебя видят и слышат твои друзья. Так что у тебя есть незримая команда поддержки. Ты видишь, как я вами проникся, сегодня у меня просто какой-то аттракцион невиданной щедрости.
Параллельно тому, как всё это слышала и видела Глафира наяву, за одним из мониторов в здании Управления сидел Кирилл и лихорадочно набирал номер Лисицыной.
Когда Лисицына с медиками подъехала к месту, координаты которого ей выслал Латунин, здесь уже бегал обеспокоенный Погорелов. Он молча воззрился на машину судмедэкспертов и, когда увидел Лисицыну, просветлел лицом.
— Анна Михайловна, тут у нас такое… Только вот куда-то пропал Латунин с Журавлёвым. Они вроде как вызвать должны были вас.
— Вызвали, — глухо сказала женщина. — Где Визгликов?
— Здесь недалеко, только вот на машине нужно в объезд. Сейчас я водителю объясню.
Пока Погорелов рассказывал шофёру, как проехать к дому, из машины тяжело выбралась Нинель Павловна, она размяла затёкшую спину, пошевелила шеей и сказала:
— Люблю в августе по грибы ходить.
— Я нет, — коротко ответила Анна и пошла вслед за Погореловым.
— А где ребята-то? — спросил Сергей.
— Один в больнице, другой в морге, — коротко ответила Лисицына. — Серёжа, я прошу тебя, мне просто нужно ещё несколько минут, чтобы всё переварить и как-то приступить к работе. Сейчас нужно максимально тщательно обследовать место преступления. Всё очень плохо, — Лисицына отвлеклась на входящий звонок, но потом покривилась и проговорила. — Кирилл, я тебя почти не слышу. Пришли мне сообщение, я не могу сейчас вернуться туда, где сетка ловит.
Подойдя к дому, женщина глянула на Визгликова, вздохнула и тихо произнесла: