Визгликов вздохнул, помотал головой и продолжил:
— Андрей, дай мне хоть что-то. Ты единственная нить. У него твой сын. И вот Глаша, чтобы тебя спасти, вчера полезла в петлю. И вот то, что ты жив, а она не болтается на верёвке — чистая удача и везение.
— Стас, я всё уже передумал, перегадал, — он вздохнул. — Единственное — это мои записи. Я вёл на всякий случай, но там вообще ничего ценного. Они в кабинете, в ящике стола.
Возле двери послышались возбуждённые голоса, Стас оглянулся и, повернувшись к Андрею, проговорил:
— Только из любви к матери я сам им скажу обо всём позже. Не убивай их сейчас.
Выйдя на воздух, Визгликов обернулся и увидел, что Глафира сидит на лавочке и смотрит себе под ноги.
— Ты чего здесь?
— Не смогла в помещении. Душно стало.
— Понятно, поехали в управление.
— Как Андрей Матвеевич? — тяжело поднимаясь, спросила Глафира.
— Лучше бы он умер, — отозвался Стас и пошёл к машине.
В прежнем кабинете, который пока решено было оставить за группой, собрались Погорелов и Кирилл, ждущие Лисицыну, которая должна была вот-вот приехать, и Стаса с Глафирой.
— Я записи привёз с камер на АЗС, — сказал Погорелов Кириллу, — там какой-то стоматолог помогал первую помощь оказывать.
— Поищем, посмотрим.
— Знаешь, что меня зацепило в рассказе врача? — проговорил Сергей, передавая флешку. — Он сказал «на глушняк». Это феня, это не армейский или медицинский жаргон. Я только сейчас это понял. И при этом врач скорой передавал мне слова того стоматолога.
— И что?
— Да странно как-то, — пожал плечами Погорелов.
— Ладно, мы с ребятами что-нибудь поищем.
— Ты видел всё, что там происходило? — тихо спросил оперативник, но в этот момент на пороге показался Визгликов, а за ним и Глаша.
— Всем привет, — слабо улыбнулась Глаша. — Серёжа, прости, я вчера просто проспала.
— Да, — оперативник махнул рукой, — успеем ещё.
— Анна Михайловна звонила? — спросил Визгликов.
— Да, едет сюда. Скоро будет, — не отрываясь от монитора, проговорил Кирилл.
— Их вместе с Польской нужно запереть где-нибудь, — сказал Стас и осёкся. — Ну я в смысле…
— Слушайте, ну хватит, — резко сказала Глаша. — Если мы теперь все на каждое слово будем оглядываться, то будет не следствие, а инглиш мэннер.
— Это что? — нахмурился Стас.
— Крутая школа, где обучают этикету, — отмахнулась Глаша.
Лисицына появилась в дверях с тортиком в руках, она поводила рассеянным взглядом по кабинету и обронила:
— Глаша, поставь чайник, пожалуйста.
— Что-то случилось? — спросил Визгликов.
— А что, для того чтобы зайти в кондитерскую и купить торт, должно что-то случиться? — спросила женщина. — Нет, Стас. Просто сейчас мы все сделаем какое-то общее, нормальное дело, повседневное. Такое, что делают миллионы людей, — Лисицына помолчала, разрезая бантик на коробке. — А потом поймём, что это — то единственное, доступное нам, чтобы чувствовать себя нормальными. И пусть это будет нашим якорем, потому что я чувствую, что сейчас нам предстоит сорваться в какую-то бушующую стихию, покруче той, что была до этого.
— Ты о чём? — спросил Стас.
— Наш, — Анна помолчала, подбирая слово, — одержимый манией субъект, это сын Соболева. И вчера, когда я неожиданно вытащила из психиатра всю правду, он покончил жизнь самоубийством у меня на глазах, — она посмотрела на сына и решила умолчать все подробности беседы. — И если учесть, что благодарность отцу он выказывал пытками над ним, то страшно представить, как он будет горевать, — Лисицына помолчала. — Поэтому мы сейчас едим тортик, и со следующего момента все участники операции едут под присмотром по домам, собирают всё необходимое, после чего мы переезжаем жить к Ковбойкину.
— Домой? — подняв одну бровь, спросил Стас.
— Нет. В их офис. Там есть жилые комнаты. Мы не можем всё время бегать по острию, и так пострадало слишком много сотрудников.
— Может, я чего-то не понимаю, — Кирилл присел рядом с Анной, — но если мы знаем кто он, то у нас явно сужается круг поисков.
— В том то и дело, — Лисицына вздохнула. — Он сделал пластику, и Соболев сказал, что не знает, как выглядит его сын.
— Ага, а он в этот момент уже знал, что себя убивает? — Визгликов положил себе на тарелку два огромных куска торта. — Ну, логично же, пустить нас по ложному следу, чтобы потом не с кого было спросить, и таким образом дать фору любимому чаду.
— Я об этом думала. Но здесь пятьдесят на пятьдесят. И сейчас пора прекращать вести следствие по картам Таро, нужно собрать воедино все хвосты и отработать каждую линию. Конечно, Соболев сказал, что создал супермозг, но все ошибаются, — Анна Михайловна замолчала. — Я хочу, чтобы мы нашли его ошибку. Или слабость.
Стало слышно, что за дверью кто-то остановился, потом прогремели шаги бегущего человека, и дверь распахнулась.
— Эвакуируемся!
— Что такое? — вскинулся Визгликов.
— В здании бомба, по крайней мере, так сообщили, — возбуждённо сказал дежурный.
— Что-то наш подопечный совсем разошёлся, — сказал Стас, — даже торт доесть не дал, паскуда.
Высыпавших на улицу сотрудников управления оттеснили на безопасное расстояние сотрудники МЧС, люди тревожно переговаривались, некоторые, поняв, что рабочий день не задался, отправились в ближайший бар, кто-то воспользовался случаем сходить по делам, а Лисицына и остальные сели в микроавтобус, присланный Ковбойкиным, и отправились на новое «место постоя», как язвительно назвал эту затею Визгликов.
— А это мы теперь как в коммунальной квартире жить будем? — глумился Стас. — Тогда, Кирюха, найдите-ка мне по-соседски вот с этого сайта, — он передал молодому человеку кусок бумажки, — высокую блонду Альбину.
— Серьёзно? — набрав на телефоне название, спросил Кирилл.
— Абсолютно! Надо мне с ней покалякать.
— Только теперь ты везде будешь с сопровождением, — проговорила Лисицына.
— А в тубзик?
— Анна Михайловна, а моя мама? — вдруг встрепенулась Глаша. — Она как?
— Не волнуйся, за всеми присмотрят, — и, предупреждая её вопрос, добавила: — И твою машину на эвакуаторе пригонят.
Под вечер, когда все собрались в кабинете с громким названием «для служебных совещаний», Кирилл положил перед Погореловым невысокую стопку распечатанных фотографий.
— Это всё, что вытащили с камер.
— Ок, завтра смотаюсь, врачу покажу.
— Аня Михайловна, я, возможно, дурак какой, но насколько я помню, то письмо было адресовано конкретно мне, — сказал Визгликов. — Может, твой Соболев какую-то игру затеял? Не он ли всё-таки стоит за всем? А как понял, что баста, слился.
— Стас, нужно проработать все версии. Про семью Соболева что-то удалось выяснить? — спросила она у Кирилла.
— Да. У него жена есть.
— Я её завтра на допрос вызвала, — сказала Глаша.
— По Марку, — сказал Визгликов, читая сообщение от Нинель, — ждут токсикологию, пока не ясно, что стало причиной смерти. При этом я чётко понимаю, что в тот момент, когда я с ним общался, а было это непосредственно перед смертью, он был под препаратами.
— Да, ещё там один из ребят заметил его машину в городе, сейчас отрабатывают все возможные маршруты с этого места, чтобы понять, что он там делал, — проговорил Кирилл.
От входа послышались какие-то вздохи, громкий стук и недовольный голос Казакова.
— Это, уже знаете, ни в какие ворота не лезет, — сказал криминалист, катя за собой чемодан. — Почему тогда судмедэкспертов не переселяют?
— А у них товар скоропортящийся, — сразу отреагировал Визгликов. — А у тебя особо ценные сведения, Юрий Арсеньевич.
— Не смешно, Стас, меня вот жена ждёт, а я за неё переживаю.
— Юрий Арсеньевич, давайте будем меньше эмоционировать и больше делать, тогда есть вариант поймать этого сукина сына как можно скорее, — заметила Лисицына.
Сергей подошёл к новенькой двери в одной из парадных недавно построенного жилого комплекса, критически оглядел свои ботинки, измазанные жёлтой грязью, полосами льющейся по дороге от развезённых большегрузами луж, и с недовольством поглядел за спину, где обрывалась красивая картинка комфортной жизни и вовсю шло возведение новых зданий.
— Мужики, здесь подождите, а то что мы всей толпой пойдём, — сказал он сопровождающим.
Ребята покивали и уткнулись в смартфоны.
— Работнички, — покачал головой Погорелов.
Поднявшись на лифте с заклеенными картоном стенами, Погорелов вышел на нужном этаже и остановился в нерешительности, ему было не по себе после того раза, когда он фактически нахамил человеку, так тепло к нему отнёсшемуся. Но дело есть дело, а у них оно было крайне срочное.
— Кто там? — из квартиры раздался звонкий девичий голос.
— Простите, мне нужен Анатолий Петрович. Я из полиции.
Вслед за щёлкнувшими замками, в обрамлении просачивающихся в квартиру солнечных лучей, Сергей увидел совсем юную девушку.
— Здравствуйте, — весело сказала она, — проходите, — отступив, барышня приветливо поманила Погорелова. — Я Кира. Сестра Толи. Он спит, но ему уже пора просыпаться.
Только сейчас Погорелов заметил, что перед ним уже вполне взрослая женщина, но на первый взгляд этой миниатюрной блондинке с короткой стрижкой он бы не дал и восемнадцати лет.
— Здравствуйте. Простите, что я так вваливаюсь. Но, к сожалению, мне срочно нужно переговорить с Анатолием Петровичем.
— Вваливайтесь сколько угодно, — рассмеялась Кира. — Завтракать с нами будете?
— Ой, нет. Спасибо большое. Это неудобно, — замялся Погорелов.
— Всё очень удобно. Кофе с молоком?
— Да, и с сахаром.
— Тогда марш в ванную, мыть руки. И пошли на кухню, а Толя сейчас придёт, — Кира оглянулась в коридоре и поймала взгляд Погорелова, который рассматривал её точёную фигурку. — На завтрак омлет с томатами и зеленью, бекон, смузи. Вы всеядны?
— Да, — Погорелов помотал головой. — Но я не знаю, что такое смузи.