— У кого? — откликнулась девушка, садясь на кровати.
— Почему мне Виктория Карловна сказала, что Илья умер?
Глаше показалось, что вокруг неё накалился даже воздух. Зная особенную страсть матери к поддержанию людей в трудной ситуации, даже когда они не особо в этом нуждались, девушка прекрасно понимала, что сейчас папин контракт полетит в тартарары, а квартиру всё-таки придётся продать, чтобы оплатить неустойку по договору.
— Мама, я вчера разговаривала с Ильёй, — сами по себе произнесли губы Глаши. — Он просто проиграл суд с родственниками, теперь квартира их, и он перебрался к родственникам в Новосибирск.
Внутри Глашиной головы с треском ломалась прошлая реальность, в которой она верила в сказочных животных и в победу добра над злом. Сейчас она говорила такую чудовищную ложь, что раньше испугалась бы, что у неё отсохнет язык.
— А как же его работа?
— Мама, у него в Новосибирске невеста. Она дочь какого-то институтского ректора. Думаю, без работы Илья не останется при таком знатном сватовстве, — Глаше вдруг показалось, что в квартире стало очень холодно, как было в том подвале, когда её руки буквально резала вытекающая из Ильи кровь.
— Милая, как же всё это печально, — тихо уронила Людмила. — Если ты хочешь, я вернусь. Папа пусть едет, а я помогу тебе как-нибудь разобраться с этой печалью, и потом вместе улетим.
— Мама! — вдруг неожиданно жёстко сказала Глаша. — А тебе не кажется, что тебя стало очень много в моей жизни? Ты уже не даёшь мне продохнуть. Оставь меня в покое, — Глаша перевела дух. — И это не истерика и не надо нестись обратно сломя голову. Пожалуйста, поезжай в свою Швецию, там ты будешь на своём месте. А я просто хочу отдохнуть от тебя, от папы, от нашей большой и дружной семьи, прямо-таки лоснящейся от того, что все друг друга любят. Ты лучше обрати своё внимание на Никиту. Поверь, там есть о чём подумать, — Глафира нажала на отбой и мысленно попросила у брата прощение, потому что, когда в маминой голове осядет туман обиды, она точно вспомнит Глашины слова, и жизнь брата подвергнется жёсткому изучению.
Лисицына уже несколько часов изучала протоколы допросов, подшивала бланки справок, механически вынимала из разрозненных бумаг запросы и вставляла их в папку. Её мысли занимали события последних дней, она понимала, что в отделе уже перегруз дел и на днях придётся сообщить начальству о том, что теперь они фактически заложники человека с манией величия и больным воображением. Кропоткин достанет свою «лопату для особых случаев», немедленно закопает её карьеру, а что хуже всего, просто не даст работать. Он не поверит в то, что близкие им люди могут пострадать, даже после истории с Ильёй.
И сейчас Лисицына была перед очень тяжёлым выбором. Фактически она должна была встать со своего кресла, сесть в такси и отправиться на приём к своему бывшему непосредственному начальнику, который теперь занимал хорошую высокую должность и когда-то имел на Аню Лисицыну виды. Ну конечно, до того, как она вышла замуж, родила, располнела и вообще стала совершенно другим человеком. Анна глянула в зеркало, цокнула языком, рассматривая чуть оплывшие черты подбородка, косой шрам, уставшие глаза с потухшим васильковым блеском и вслух произнесла:
— Ладно!
Быстро собравшись, она столкнулась на выходе с Визгликовым и, глянув на него, проговорила:
— Станислав Михайлович, я дело, которое валялось на вашем столе, привела в порядок. Ещё раз бросишь документы, я тебе влеплю выговор, — строго произнесла она.
— Из ваших уст даже слово выговор звучит прекрасно, — ответил Визгликов, ковыряясь палочкой в стаканчике с мороженым. — Хотите? — он протянул Анне почти доеденное лакомство.
— Спасибо, Стас. Ты очень галантен, — покачала головой женщина. — Ладно, я по делам. Вечером совещание.
— Вот я и говорю, что начальственное кресло портит характер. Кропоткин тоже любил собрать по вечерам коллег и покалякать за жизнь.
— Нет, Стас, мы будем с вами калякать исключительно по делу, — Лисицына помолчала. — Новостей нет?
— Нет, — Визгликов покачал головой. — Ночевал у матери, там тошно, словно в похоронном бюро.
— Я поняла, — Лисицына вздохнула и потрепала Стаса по плечу. — Будем как-то выруливать из этой ситуации.
В коридоре вдруг шумно затопал Погорелов, он на ходу хлебал воду из стаканчика, проливал капли на свежий ворот рубашки и почти бежал по направлению к Лисицыной и Визгликову.
— Я мужика нашёл, — проговорил он.
Визгликов приподнял брови и огляделся.
— Я, конечно, довольно толерантен, но ты бы потише хвастался, у нас в стране такая пропаганда не в чести. И погоны с тебя точно слетят.
Погорелов наморщился, непонимающе уставился на Стаса, потом его мозг расшифровал послание, и он картинно плюнул.
— Станислав Михайлович! — с нажимом произнёс Погорелов. — Я мужика нашёл, которому склеп принадлежит. Но он пропал.
— Серёжа, ты можешь как-то более структурированно и понятно выдавать свой мысленный винегрет? — со вздохом спросил Визгликов.
Лисицына перевела взгляд на настенные часы и, перехватив сумку в другую руку, произнесла:
— Ладно, вы разбирайтесь, а я поехала.
Мужчины молча глянули ей вслед и скрылись в кабинете. Погорелов снова налил себе полный стакан воды и, опрокинув в рот, присел напротив Стаса.
— Короче, склеп пробили, ну, кому он принадлежит, — Погорелов вытер испарину со лба. — На адрес сунулись, там хозяин уже несколько месяцев не появлялся. Начали искать, никто ничего не знает. А потом приходит ориентировка, что подано заявление о пропаже владельца склепа.
Визгликов кивал в такт словам Погорелова, в то же время открывал ящики стола, шарил рукой в каждом и, наконец, вытянул леденец в потёртой обёртке.
— На! — сказал он, протягивая конфетку. — И отсядь от меня.
— Да мы с пацанами чего-то не рассчитали, — виновато пожал плечами Погорелов.
— Это я заметил. Дальше.
— Дальше пока ничего. Нужно к ним ехать. Я связался с районным отделением, где принимали заявление. Мне адрес дали, где живёт женщина, которая подала заяву. — сказал оперативник.
— А телефон они тебе её дали? — проговорил Стас.
— Да. Я ей позвонил и на вечер договорился встретиться.
— Где?
— Ну там. У них, — неопределённо мотнул головой Погорелов.
— А «ну там у них» это где? — спокойно переспросил Визгликов.
— Блин, Стас. На даче, где они живут. Посёлок, — Погорелов заглянул в заметки, — Лебедевка.
— А работает она где?
— В Питере.
Визгликов устало глянул на Погорелова, тот несколько минут соображал, а потом аккуратно изрёк:
— Это ты намекаешь, чтобы я с ней договорился здесь встретиться? В городе?
— И приз за сообразительность и смекалку достаётся оперативному сотруднику Погорелову, — бесцветным голосом произнёс Визгликов. — Я поехал к Нинель, она сказала, что жаждет меня видеть, а ты сориентируй, где мы будем встречаться с этой дамой. И иди супчику, что ли, похлебай, а то она захмелеет от такого духа.
— Ну ладно, мы ремонт отметили, — обиженно протрубил Погорелов.
— Хорошо, когда у людей есть повод для радости, — пробормотал Визгликов и вышел из кабинета.
Лисицына пристально смотрела на молодую белокурую девицу, сидевшую в секретарском кресле и усердно пялящуюся в монитор. Анна Михайловна уже десять минут не могла получить внятный ответ на простой вопрос о том, когда будет начальник.
— Вы же понимаете, что нельзя просто так зайти с улицы и попасть на приём, — разводила руками девушка.
— А я пришла не совсем с улицы, как вы изволили выразиться.
— Девушка, ну не знаю я, когда он приедет, — с чувством произнесла секретарша.
— Я вам не девушка, а полковник Лисицына Анна Михайловна, и ваша обязанность — знать расписание начальства и информировать об этом посетителей. Вы на госслужбе, — чётко разделяя слова, проговорила Лисицына.
Девица кинула быстрый взгляд куда-то за плечо Анны и, кратко улыбнувшись, встала. Анна, даже не оборачиваясь, по одному движению глаз всё поняла: и о том, кто пришёл, и что значило это мимолётное выражение на лице юной девушки.
— Ну надо же, целый полковник к нам в гости пришёл, — приветственно раскрыл объятия генерал Помятин. — Света, организуй нам кофейка и никого ко мне не пускай, — проговорил он, обнимая Анну. — Привет, Анна Михайловна, проходи в мой кабинет.
Несмотря на помпезную приёмную, кабинет был простой, скучный и даже чересчур деловой.
— Что смотришь? Мне вся эта красота при входе от предшественника досталась. А я не люблю, я здесь служу, а не дизайном хвастаюсь. Приказал всё убрать, одних ваз штук десять выгребли, — он досадливо рубанул рукой воздух и пригласил Аню присесть напротив. — Аня, я так рад тебя видеть. Но ты раньше как-то тоньше была, — весело играя глазами, проговорил он.
— Спасибо, Николай Иванович, — усмехнулась Лисицына. — Ну, полковничьи погоны имеют определённый вес и нужно иметь достаточно массы, чтобы их носить.
— Язва. Хочешь сказать, что мои генеральские тоже меня обязывают?
— Хочу сказать, что вы в прекрасной форме, — Анна выдохнула. — Но женская природа с гормональным фоном иногда плюют на должности, погоны и всю остальную атрибутику. Просто всё остаётся как есть, несмотря на все усилия, — слукавила Анна, потому что спортивного зала она чуралась как огня.
— Анечка, я тебя сколько лет не видел?
Общие воспоминания, перечисления многочисленных детей и внуков генерала, фотографии Кирилла… всё вплеталось в неспешную беседу, пока наконец генерал не глянул на неё с улыбкой и не спросил:
— Ладно, мне скоро в министерство. Какое у тебя ко мне дело?
— Самое подлое. Я хочу подсидеть своего начальника и прошу у вас его место. У меня есть на это веские основания, — Лисицына даже сама не думала, что так легко выдаст ту самую правду, с которой пришла.
Когда она закончила длинный рассказ о последних перипетиях, то генерал ещё несколько минут молча сидел в кресле, а потом тяжело выдохнул: