Семья приехала как обычно, машину загнали во двор, потом вошли в дом и выходили только в магазин. Преступники, скорее всего, попадали на дачу через калитку, примыкающую к лесу.
— На чём поедем-то? — спросила Глаша у Казакова и кивнула на прощанье участковому, тихо костившему матерными словами лоскут бумаги, полощущийся на ветру и не желавший клеиться к пористой поверхности дерева.
— Нива за забором стоит, — отозвался Юра, скрипнув петлями калитки. — Глаша, ну не копайся, ехать пора, — Казаков скорбно сдвинул брови и кинул взгляд на бесконечный ряд сообщений, которые ему ежесекундно пересылала Раиса. — Может, к бабушке сразу поедем? Ребята отвезут. Там Раечка наготовила, как на роту.
— Поехали, — вздохнула Глафира. — Домой появляться нет никакого желания.
Глафира подумала, что недолгий путь до их дачи даст возможность поговорить с Казаковым на предмет захвата его жилплощади. Раз уж квартира всё равно простаивает, а сам он обосновался с тётей Раей на их даче.
— Ты почему родителям про Илью не сказала? — спросил Казаков, устраиваясь на заднем сиденье рядом с Глашей.
— Ну вы уже должны были неплохо изучить мою маму. Она же наседка. Если бы она такое услышала, то, я думаю, увезла бы меня с собой в багаже или сама осталась. А ни один из этих вариантов меня не устраивает. Так что пусть уж лучше она думает, что её дочь — неблагодарная свинья, чем будет в курсе событий.
— А жить ты где собираешься? — криминалист перевёл на неё взгляд.
— Не знаю, — Глаша пожала плечами. — Сейчас комнату какую-нибудь сниму.
Казаков покачал головой, вздохнул и полез в карман.
— Вот тебе ключи от моей квартиры, — он протянул ей связку. — Мы летом с Раечкой на даче будем жить. До сентября можешь распоряжаться, а там посмотрим. Заезжать можешь, когда посчитаешь нужным, я уже неделю как на дачу переехал.
— Спасибо, — Глаша благодарно покивала и уставилась в окно.
Одной проблемой было меньше, даже двумя. Во-первых, есть жильё, во-вторых — не нужно каждый день пялиться на окна Ильи. И сейчас можно было сосредоточиться только на работе. Девушка открыла протоколы опросов и в одном из них наткнулась на интересную деталь.
— Нужно машину в розыск срочно объявлять, — вслух сказала Глафира.
— Она же во дворе у них стоит, — удивился Казаков.
— Да, но одна из соседок обмолвилась, что у семьи две машины, — Глаша быстро набрала номер Латунина. — Привет, у семьи было две машины. Конечно, не факт, что одна в городе не осталась, но, учитывая, сколько было народу, скорее всего, ехали на двух машинах. И наверняка вторую девочку везли в другой машине. Я никак понять не могла, почему они не остановились по дороге, не подъехали к посту ДПС. Да куча вариантов была, — она ещё раз пробежалась по записям. — Женщина сказала, что вторая машина старенькая была и они редко ей пользовались. Седан, цвет белый. Поищи, что там на них числится ещё.
День догорал в ленивом мареве летнего зноя, просачивающегося сквозь несколько дней непогоды. Люди на улицах ловили тепло максимально открытыми телами, и в свете наступающего вечера это смотрелось несколько карикатурно и гротескно. Лисицына вывалилась из метро, поискала глазами какую-нибудь точку общепита, где можно было перехватить кофе и рогалик, и упёрлась глазами в сверкающие витрины пекарни.
— Отлично, — пробормотала женщина и, набрав нужный номер, поспешила к спасительному островку с едой. — Алё, да я уже возле метро. Мне к вам подходить или здесь встретимся? — и согласно покивав в ответ на слова собеседника, Анна потянула на себя дверь кофейни.
Внутри было малолюдно, пахло хорошим кофе, на витрине поблёскивали разнообразные и разноцветные сладости. Лисицына погрустила возле стенда с яркими пирожными, несколько секунд подумала и решила, что всё-таки у неё очень нервная работа, которая позволяет изредка побаловать себя мучным, сладким и калорийным десертом.
— Девушка, а можно мне латте и эклер с манго и маракуйей, — Анна достала карточку для оплаты и вдруг услышала мужской голос.
— Барышня, мне всё то же самое, и за эту девушку я заплачу.
Лисицына обернулась и улыбнулась: перед ней стоял её бывший преподаватель, Соболев Владимир Иванович.
— Рада встрече, — проговорила женщина. — И спасибо, что смогли уделить мне время.
— Что ты, Анечка, сейчас лето, и я только рад хоть ненадолго вырваться из душного кабинета. У нас, видимо, на краске сэкономили, и по коридорам после недавнего ремонта всё ещё плывут отголоски запахов. Голова прямо раскалывается.
— А вас что не переселили? Как же можно в таких условиях?
— Анечка, я сам не захотел. Ты представляешь, сколько всего мне нужно переносить. Книги, записи, тетради, коллекция, — мужчина вздохнул, — учебные макеты. Да половина растеряется по дороге. Потерплю, принюхался уже, — он улыбнулся.
— Коллекция? — Лисицына вскинула брови.
— Пустое, Аня, — он махнул рукой. — Чтобы отвлечься, стал собирать интересные случаи из практик моих коллег. Делаю вырезки, пишу своё мнение. Может, потом книгу издам.
— Владимир Иванович, я к вам по своему делу, — Лисицына дёрнула щекой.
После нападения она долгое время не могла вернуться к работе. И взяться за её психологическое восстановление предложил Соболев, который случайно узнал, что с ней произошло. Сначала Лисицына отказывалась, но после нескольких бесед согласилась, и так возникла некая дружба не только как учителя и ученицы, но и как врача с пациенткой. Лисицына прекрасно понимала, что для неё пережитый кошмар не прошёл бесследно, и Соболев стал крепкой опорой.
— Что, Анечка, опять кошмары? — спросил мужчина, подождав, пока девушка расставит высокие стаканы с кофе и тарелки с лимонно-жёлтыми пирожными и отойдёт.
— Нет. Здесь другое, — Лисицына помолчала, разболтала в молочном кофе сахар и, поковырявшись вилкой в пирожном, произнесла: — я не так давно ездила в «Полярную сову».
— Аня, — чуть не крикнул Соболев, — Аня, прости, но ты делаешь не совсем разумные поступки. Ты ещё не окрепла духом, чтобы встречаться с ним лицом к лицу.
— В том-то и дело, Владимир Иванович, что там не он, — она покачала головой.
— Как так?
— Я же говорила, что в какой-то момент я разглядела, что их было двое. Я, конечно, сомневалась, но сейчас чётко осознала, что в тюрьме его подельник. А он на свободе, — Лисицына помолчала. — И сейчас я понимаю, что с первого дня мы шли по ложному пути. Всё, что происходит, направлено не на Визгликова, — она подняла глаза на Соболева. — Всё это направлено на меня.
Владимир Иванович долго смотрел на женщину, потом покачал головой и проговорил:
— Аня, ты сейчас, скорее всего, ошибаешься. Есть такой синдром, — Соболев задумался, — не буду тебя перегружать терминами, но в твоём случае может быть размытие временны́х границ. То есть напряжённый график и драматизм происходящего, а также, что немаловажно, — он сделала паузу, чтобы Анна обратила на него всё своё внимание, — присутствие в отделе молодой сотрудницы, которая чем-то напоминает тебя, всё это могло сказаться на твоём восприятии. Ты должна хорошо подумать, а не занимаешься ли ты сейчас подменой.
— Нет, Владимир Иванович. Меня сегодня просто осенило. Я почти на сто процентов уверена, что он ещё на свободе.
— Аня, ты понимаешь, что в том случае ты была жертвой, — он пожал плечами. — Я, конечно, не профи в вашей юриспруденции, но мне кажется, что в этом случае ты не можешь руководить расследованием и участвовать в нём.
— В этом-то и дело, — Лисицына покачала головой, устало протёрла рукой лицо. — Я просто в тупике. Выйти из расследования я тоже не могу, это одно из условий.
— В смысле? — удивился Соболев.
— Ах да, — Аня вздохнула, — очень много подводных камней. Владимир Иванович, не могу сейчас всего рассказать, реально очень сложное дело. Я, собственно, даже не совсем понимаю, зачем я вам позвонила, видимо, просто нужно выговориться.
— А я тебе сразу сказал, рано отменять сеансы, — покачал головой Соболев. — А ты вон даже сотрудницу ко мне молодую отправила.
— Так ей учиться нужно. Она тоже уже хлебнула своего, — вздохнула Лисицына.
— Аня, может на препараты вернуться? — Владимир Иванович махнул продавщице, показывая, чтобы та приготовила ещё чашечку кофе.
— Не знаю. Я так хочу всё забыть, — Лисицына покачала головой.
— Аня, это событие в твоей жизни было, и ты никогда его не забудешь, ты можешь только поменять к нему отношение. И я бы рекомендовал вернуться на препараты. Давай подумаю, что тебе выписать, и на днях встретимся.
— Хорошо, Владимир Иванович. Но я просто уверена, что права.
— Значит, ты тогда спокойно разложишь всё по полочкам. Фармакология в твоём случае — это помощник. Не пойму, чего ты так пугаешься.
— Да голова всё время тяжёлая была, агрессия нарастала, — Аня дёрнула головой.
— Нет, это ты видела всего лишь тихие всплески отголосков твоего стресса. Без таблеток, Аня, всё было бы гораздо хуже.
Попрощавшись с Соболевым, Анна Михайловна сидела в кафе и смотрела, как за окном проходят люди. Впервые в жизни Лисицыной было тошно оттого, что она занимается тем, чем занимается. Даже после нападения, больницы и длительного периода восстановления Аня не жалела о сделанном выборе, а сегодня ей на душе было слякотно. После разговора с Соболевым в ней всё-таки проклюнулось сомнение, что она надумывает и просто снова гонится за тем, кто уже никогда до неё не доберётся, потому что жизнь его пройдёт и заглохнет в далёком холодном краю, в тюремной камере.
Но сейчас Лисицына подумала, что ей необходимо быть абсолютно уверенной в том, что он за решёткой. Иначе она никогда не обретёт покой. А это значит, что она проиграла, потому что навсегда останется с одними вопросами в темнице своей души.
Визгликов с Погореловым вышли из электрички, огляделись и, поспрашивав спешащих по домам местных жителей, пошли в сторону скрывающихся во тьме неровных поселковых улиц. Стас поминутно чертыхался, наступая в лужи, невидимые в тусклом свете редких фонарей.