— Вон в тот закуток, — указал в темноту Мальцев, помогая Николаю ползти. — Дай мне автомат.
— Не надо. И сам держи наготове.
— Здесь тихо. И можно подняться — вон какие камнищи. — Мальцев встал, ухватил Николая под руку. Голова закружилась еще сильнее, но боль в плече отпустила, и, переждав с полминуты, Николай потихоньку двинулся в темноту. Штурман поддерживал его.
— Абдулахаб! — вдруг донесся из темноты женский голос.
Мальцев вскинул автомат.
— Кто здесь? — спросил он, озадаченный нежным, зовущим голосом, совсем не вязавшимся с военной обстановкой.
Молчание.
— Выходите, иначе стрелять будем! — Мальцев передернул затвор автомата.
Из темноты показалась тонкая женская фигура с поднятыми руками. Приблизилась к ним. Вспыхнувшее над вертолетом пламя озарило на миг красивое лицо с большими черными глазами, спортивную одежду.
— Ты кто такая и с кем здесь? — спросил Мальцев.
Женщина молчала. Скользнула взглядом по Николаю и снова пытливо уставилась на штурмана, державшего автомат на изготовку.
«Не знает русский язык или не желает отвечать?» — мелькнула мысль у Николая.
Внезапно позади раздались шаги и чужая, незнакомая речь. К ним шли двое.
— Стоять! — крикнул Мальцев.
В ответ полоснула очередь. Падая, Николай и Мальцев нажали на спусковые крючки. Душманы тоже упали. Все произошло так стремительно и неожиданно, что Николай, оказавшись рядом с женщиной — она упала между ним и штурманом, — не понимал, откуда она взялась: он не читал и не слышал, чтобы в отрядах душманов были женщины; что означает произнесенное ею слово «Абдулахаб» — пароль или еще что-то? Если душманы шли к женщине, что наиболее вероятно, почему они открыли огонь? Не слышали ее голос?..
Эти мысли молнией пронеслись в голове Николая. Ответ на них тут же нашелся в блеснувшем пистолете в руке женщины. Николай ударил по руке, грохнул выстрел, и пистолет отлетел в темноту.
Там, где упали душманы, захрустели камни, Николай дал туда очередь; и все стихло, если не считать отдаленных выстрелов да свиста все еще беснующегося ветра.
Ему показалось, что штурман захрипел, и он позвал его:
— Гера, как ты?
И снова хрип, что-то булькающее.
Николай метнулся к штурману.
Мальцев лежал, привалившись на левый бок. Куртка на груди была пропитана кровью. Он уже не дышал, а только издавал последние предсмертные хрипы.
У Николая из глаз брызнули слезы. Горе и отчаяние разрывали сердце, он рыдал, как мальчишка, не в силах совладать с собою, забыв об опасности, о том, что за камнями душманы, а рядом женщина, тоже враг, пытавшаяся убить его.
Женщина зашевелилась — он, склонившись над телом штурмана, придавил ее. Николай вспомнил, кто она, кто повинен в гибели его лучшего друга. Злость хлынула в грудь и вытеснила все остальное — горе, отчаяние, боль. Николай встал, дал еще очередь за валуны, где с минуту назад слышался шорох, и приказал глухим, не своим голосом:
— Поднимайся, сука.
Женщина встала. В слабом отблеске он снова увидел ее большие миндалевидные глаза, отраженную в них вспышку. Но страха в них не было.
— Убей меня, — сказала она на чистом русском языке, Николай от удивления опустил автомат. — Мне надоела жизнь, и я вполне заслуживаю смерти.
— Ты русская?
Женщина отрицательно покачала головой:
— Я узбечка. Из Ташкента.
— Как ты оказалась здесь?
— Это длинная история и не интересная для тебя… Убей меня, — повторила она просительно.
— Но… Ты из Ташкента?
— Да. Там родилась и жила до восемьдесят пятого.
— Кто те двое? — кивнул Николай в сторону, куда стрелял.
— Мой муж, Абдулахаб, и его сослуживец моджахеддины, или, как у вас называют, душманы.
— Много их здесь?
Женщина пожала плечами:
— Отряд Масуда. Но самого Масуда здесь нет. Так сказал Абдулахаб.
— Сколько их?
— Не знаю. Я пришла одна.
— Зачем?
Она помолчала.
— Хотели с мужем уйти из отряда. Начать новую жизнь.
— Почему же он стрелял в нас?
— Он — моджахеддин. И новую — не значит вашу.
— Понятно. Идемте.
— Куда? Убейте меня здесь.
— Вы же знаете: советские воины безоружных не убивают. А если вы виноваты, ответите по советским законам.
— Разрешите мне проститься с мужем? — кивнула она в сторону, где упали душманы.
— Вы думаете?..
— Я видела, как он упал.
Николай не знал, что делать: отпустить — может убежать, пойти с ней — можно попасть под автоматную очередь. А живы те двое или погибли, знать хотелось.
— Хорошо, идите, — принял наконец он решение: убежит — не велика потеря; не убежит — прояснится картина, как отсюда выбираться.
Женщина пошла. Николай на всякий случай приподнял автомат, хотя уже принял решение — не стрелять, даже если она побежит.
Женщина нагнулась, походила между камней и вернулась.
— Они ушли. Но кто-то ранен, там кровь, — она показала ему руку, испачканную кровью. — Надо уходить.
Он и сам понимал, что каждую минуту здесь могут появиться душманы, которые могут если не пленить его, то убить. А плечо ныло нестерпимо, и во всем теле была страшная слабость.
Он склонился над Мальцевым, приложил руку к лицу — оно уже захолонуло. Захоронить бы, чтобы не растерзали звери, но не было ни сил, ни времени. Придется ждать до утра, пока не появятся наши. Звери не должны тронуть — выстрелы их далеко отогнали…
Николай забрал у штурмана документы, автомат, пистолет и, осторожно ступая, направился вдоль берега на запад. Женщина послушно пошла рядом. Ему было тяжело, она это видела и предложила:
— Дайте мне автомат, я понесу.
— С патронами? — усмехнулся он.
— Можно и без патронов, — тихо ответила она. Ее покорность вызывала сочувствие и раздражала: Николай немало слышал о коварстве восточных людей, а ему в его положении было не до того, чтобы разгадывать, что она задумала, когда по пятам следует муж с душманами.
Автоматы оттягивали плечо, затрудняли движение, и бросать жалко — все-таки наши, советские, его автомат и штурмана; отдать этой женщине — мало ли что у нее на уме? — и без патронов может огреть прикладом…
Отсоединил рожок у одного, выбросил патрон из патронника и швырнул автомат в реку. На всякий случай постарался запомнить место: невысокое деревцо на берегу с характерным изгибом у самого комля. Рожок отдал женщине.
Прошли молча около получаса. Выстрелы позади смолкли — то ли бой закончился, то ли ветер уносил их.
Если душманам удалось уничтожить пост наблюдения и отряд десантников, они обязательно предпримут поиски советского летчика, тем более что он увел жену одного из них. Не лучше ли ее отпустить?.. Вряд ли это облегчит положение. Да и женщина не просит…
— Как вас зовут? — спросил он.
— Земфира, — ответила женщина.
— Николай. — Он тут же осекся, усмехнувшись над собой: познакомились, называется. Ночь, луна, он и она. А вместо цветов — автомат с взведенным затвором…
Он уже еле передвигал ноги. А надо было уйти как можно дальше: чем дальше уйдут, тем труднее будет их искать. И сил больше нет, голова кружится, перед глазами все мелькает… Если придется стрелять, сумеет ли рука твердо держать автомат?..
Надо отдохнуть. Добраться бы до Двугорбой да залезть на вторую террасу — там и пещеры есть, и настоящие блиндажи из валунов. Но сколько туда идти?.. И вверх подниматься он не сможет. Рана, несмотря на тугую повязку, продолжала кровоточить.
Речка повернула вправо, и путь им преградил довольно густой и колючий кустарник. Здесь было относительное затишье — вот бы где передохнуть! Но в случае боя кустарник — плохая защита. И Николай повернул вправо. Споткнулся о камень и чуть не упал.
— Вам надо отдохнуть, — посоветовала женщина.
Он не ответил.
Почти сразу от реки начинался крутой отрог, и они пошли по нему вверх. Николай вынужден был останавливаться чуть ли не на каждом шагу.
Наконец, нашли большой валун и опустились за ним с подветренной стороны. Боль приутихла, и сразу захотелось спать. Многое отдал бы он сейчас хотя бы за пятиминутный сон! Но нельзя даже задремать, на секунду потерять бдительность.
— Скажите, Земфира, что заставило вас уйти к душманам? — спросил он, стараясь хоть чем-то разогнать сонливость.
— Когда я выходила замуж, Абдулахаб не был душманом, — ответила женщина с грустью в голосе.
— Кто же он был?
— Студент Ташкентского университета. Мы учились с ним вместе. Я любила его.
— А он?
— И он. Иначе зачем бы он повез меня к себе на родину?
— Давно вы поженились?
— В восемьдесят четвертом. А в Афганистан уехали в восемьдесят пятом, после окончания университета.
— И как же вы позволили уйти ему в душманы?
— Если восточная женщина противоречит мужу или не согласна с его решением, она недостойная жена и презираема всеми.
— И все-таки вам удалось уговорить его уйти из отряда?
— Нет. Ему самому надоела собачья жизнь, спать под кустами, в норах, есть черствые, холодные лепешки, выполнять волю злых и жестоких людей. Масуд много причинил нам зла, и Абдулахаб убил его.
— Кто такой Масуд?
— Сардар. Военный начальник, господин.
— Почему же вы не ушли к нашим? Не сдались?
Женщина помолчала.
— Поначалу мне удалось уговорить Абдулахаба уйти в Советский Союз. Но в последний момент муж передумал: у нас появились драгоценности, и он сказал, что в Советском Союзе их отберут. Потому решил перебираться в Арабские Эмираты. Мы поссорились…
— Да, невеселая история, — посочувствовал Николай. — И чего вам в Советском Союзе не хватало?
— Вы летчик? — спросила Земфира.
— Да.
— А чего вам на земле не хватало, что вы полезли в небо?
— О-о, — засмеялся Николай, — вы хотите сказать, что вас в чужую страну тоже позвала романтика?
— Нет — глупость, а не романтика. Вот вы чудом остались живы, а я… Мать не раз говорила мне, что значит жена мусульманина. Да и сама я знала, видела, как отец обращается с ней. А когда он оставил нас, мне казалось, что виноват материн строптивый характер. Хотелось доказать, что счастливую семью создают любовь, женская нежность и покорность. Ошиблась. Покорность — это унижение, рабство, это надругательство над собой. Лучше умереть, чем так жить…