нчается, он с ужасающей отчетливостью осознает, что прибой слишком силен и спасти обоих, и его, и Конни, Айвен не успеет. К тому времени, когда он доберется до кого-то из них, другого уже отнесет за пределы досягаемости.
Он наглотался воды, и теперь его тело погружается, уходя все дальше от светлых, поверхностных слоев в уплотняющуюся, все более темную глубину. За давящей тяжестью воды начинает звучать монотонный, тягучий голос, точнее, смесь всех голосов, слышанных им за его недолгую жизнь. Потом на коже возникает ощущение солнечного тепла, а перед глазами появляются видения. Черноту прорывают яркие вспышки, словно столпы света, выискивая что-то, рыщут по поверхности ворчащего моря.
Затем все поле зрения заполняет огромное лицо Айвена. Он ощущает сильное давление на грудь, чуть поднимает голову и видит, а не чувствует, как Айвен ударяет его тыльной стороной ладони. Он пытается набрать воздуха, не дождавшись, когда его легкие очистятся от воды, но это не приносит ничего, кроме острой боли в груди. Рот его широко раскрыт в бессильной попытке сделать вдох. Потом последняя струйка воды изливается, стекая по щеке, наружу, и на смену ей внутрь устремляется поток воздуха. Бока его вздымаются и опадают, как у Героя, когда тот лежит по вечерам у огня.
Поздно вечером, когда полицейские и соседи уходят оставив их вчетвером, в доме царит оцепенение. Но как только Кэтрин и мальчик ложатся спать, чары спадают и между Айвеном и Айлиш происходит самая большая на его памяти стычка. Дети жмутся друг к другу – Кэтрин ни в какую не ложится спать на кровать Конни, пока ту не похоронили, – и прислушиваются к безумной какофонии, доносящейся из кухни. Звон кастрюль и сковородок эхом отдается по всему дому. Голоса родителей делаются все громче, звучат все более возбужденно. Каждый стоит на своем, каждый считает себя правым и нипочем не намерен сдавать позиции.
– Ты сказал, что будешь присматривать за ними.
– Я и присматривал. Все произошло слишком быстро.
– Ты погубил ее. Моя Конни умерла из-за тебя.
– Паренек находился ближе. К тому времени, когда я добрался до него, с ней уже было покончено.
– Ты мог бы спасти ее.
– Не мог!
– Врешь! Небось ради этого маленького ублюдка ты проплыл бы полпути до Норвегии.
– Тебя там не было.
– Как я могла тебе довериться? Я была долбаной идиоткой. Я идиотка, а ты хренов никчемный...
И тут он ее бьет. Сначала слышна хлесткая оплеуха, а потом глухие удары, судя по которым в ход пошли кулаки. Кэтрин поворачивается к мальчику и сжимает его в объятиях так крепко, что ему кажется, будто она вознамерилась его задушить.
Среда
Рассвет. Бледное солнце смотрит сверху на крыши объятого тревогой города Белфаста.
На главных улицах Феллз и Андерсонстауна полицейские патрули. Разбившись на группы по четверо, стражи порядка просматривают все закоулки. В их ушах чернеют наушники, обеспечивающие постоянную связь с базой. Они рыщут по тротуарам, над которыми красуются огромные, во всю стену, фрески с изображением героев республики. Центр города пробуждается к жизни. Человек в рабочем комбинезоне протирает окна отеля, который десятилетиями считался наиболее подверженным терактам во всей Европе, пока пальму этого сомнительного первенства у него не перехватил "Холидей Инн" в Сараево. На радиально расходящихся от городской ратуши торговых улицах мусорщики опустошают урны и очищают обочины. На фоне восточного небосклона четко вырисовываются силуэты двух башенных кранов-близнецов корабельной верфи "Харланд и Вульф". Той самой, на которой был построен "Титаник".
А в раскинувшемся к югу от центра города университетском саду уже полно любителей утренних пробежек. Сад в это время года прекрасен – на клумбах распускаются цветы, листва и трава ярко зеленеют. Тех, кто не поленился встать в этакую рань, можно простить за мысли о том, что в нашем мире что-то малость не так.
Невысокий, коренастый мужчина тяжело топочет по дорожкам. Неожиданно он останавливается, хватается за заднюю часть левой икры и, проковыляв несколько ярдов, шлепается на ближайшую садовую скамейку. Судя по тому, что он выпрямляет ногу и пытается вращать ступней, это не травма сухожилия, а судорога. Один из бегунов, приближающихся с другой стороны, останавливается рядом с ним.
– Все в порядке, приятель?
– Ногу свело. Видать, малость перестарался.
Человек торопливо озирается по сторонам и, убедившись, что подслушать его некому, говорит:
– Никаких указаний на причастность Ирландской национально-освободительной армии или преемников не обнаружили. Ну а у других шутников на такой фокус просто не хватило бы денег.
– Спасибо.
Второй человек возобновляет бег. Спустя несколько секунд коренастый крепыш встает со скамьи и тоже продолжает пробежку, но теперь бежит медленно и осторожно. Излишняя прыть, проявленная человеком, только что лелеявшим сведенную ногу, может вызвать подозрения.
Североирландская разведслужба несколько мгновений назад установила, что, кто бы ни заложил бомбу на борту "Амфитриты", Ирландское республиканское движение к этому не причастно.
Кейт направляет душ вверх по телу, понемногу за раз. Сегодня ей уже полегче, чем было вчера. Теперь она знает, что в принципе способна принять душ, а значит, должна заставлять себя мало-помалу делать эту процедуру все более полноценной. В университетские годы, когда она занималась бегом, тренер говорил ей, что единственный способ улучшить результаты – это на каждой тренировке, постоянно, наращивать скорость или увеличивать дистанцию. Скорость в данном случае значения не имеет, поэтому ей следует расширять зону воздействия. Выше и выше.
Она закрывает глаза и плотно сжимает губы. Будь у нее возможность наглухо задраить уши и ноздри, она непременно так бы и поступила. Направить распылитель на лицо. Вот и все, что от нее требуется.
Вода движется вверх по шее, как будто по собственному желанию.
Плещет на подбородок.
Перед ее внутренним взором возникает образ женщины, неподвижно застывшей на спасательном трапе. Ее побелевшая от напряжения рука, мертвой хваткой вцепившаяся в перекладину.
Кейт продолжает поливать себя водой, пока у нее хватает духу. Вода уже на ее губах, на веках, наконец на волосах. Голова ее трясется под водными струйками, как у собаки, но она держится из последних сил и отводит распылитель в сторону лишь после того, как уже не может больше удерживать дыхание. В возбужденном волнении Кейт жадно глотает воздух.
Фрэнк заходит в конференц-зал Майклхауса, оккупированный Бюро на время проведения расследования. Между ладонями у него чашка кофе из ресторана при гостинице. Осторожно, чтобы не расплескать, он направляется к дальнему углу холла, где он и его секретарша Кирсти, отгородившись ширмой, оборудовали себе временный кабинет. Не такой, как угловые кабинеты руководителей крупных компаний вроде Лавлока, и открывается отсюда не панорама гавани, а всего лишь вид на улицу, но сойдет. Деваться все равно некуда.
– Доброе утро, Кирсти.
– Доброе утро, Фрэнк. Вот, пожалуйста.
Она толкает через стол в его направлении почту. Стопку вскрытых конвертов и два коричневых, с пометкой "лично", оставшихся нераспечатанными.
– Ты можешь вскрывать и эти, знаешь ведь, – говорит он, постукивая по столешнице. Мне бы очень повезло, получи я что-нибудь действительно личное.
– А я не рассказывала вам, почему этого не делаю?
– Нет.
– Это случилось, когда я работала в Лондоне, в той ужасной юридической фирме. Как раз перед тем, как пришла к вам. Мой тогдашний босс говорил то же самое, что и вы, – вскрывать все подряд. Я так и делала. И однажды совершенно случайно наткнулась на брошюру, где было расписано все насчет увеличения мужского достоинства. Не удивительно, что на ней стояла пометка "лично".
Фрэнк смеется.
– Что бы там ни находилось, могу заверить, что уж такого я точно не получу.
– Это большая удача, что вы предложили мне эту работу, а то ведь я после этого в глаза ему смотреть не могла. И навсегда для себя решила: что помечено как "личное", пусть остается личным. Что бы мне ни говорили.
– Ладно, чего уж там.
Он садится за письменный стол и вскрывает конверты. В одном письмо от женщины из Мэйденхед, в котором говорится, что она видела его по телевизору как-то вечером и нашла очень симпатичным.
Другое напечатано. Жирным шрифтом. Без заголовка, без подписи.
"Мы взорвали тот корабль. Если вы не прекратите расследование, мы пришлем вам маленький презент (бомбу) по почте. Оставьте мертвых в покое".
У Фрэнка неожиданно пересыхает горло.
Он перечитывает текст снова, медленнее и понимает, что прочел его правильно в первый раз. В желудке собирается сухой комок. Должно быть, это писал сумасшедший.
Фрэнк поднимает глаза.
– Кирсти, поступали какие-нибудь новости насчет того, взял ли кто-либо ответственность на себя?
– Это все там.
Она тянется, берет стопку бумаг и выуживает из середины распечатку.
– Прошлой ночью в "Абердин ивнинг телеграф" поступил звонок от защитников окружающей среды – они какую-либо причастность к взрыву категорически отрицают. А минут пятнадцать назад и Ренфру оставил сообщение насчет того, что ирландские республиканцы тоже не имеют к этому отношения.
– Хорошо. Спасибо.
Судя по интонации, Фрэнк отвлекся, и Кирсти это мгновенно улавливает. При всей своей шеффилдской простоватости она отменно чувствует настроение.
– Что-то не так?
Письмо скользит через стол к ней.
– Вот чего хочет мистер "Лично".
Кирсти быстро прочитывает листок, и глаза ее расширяются.
– Судя по всему, он псих.
– Я тоже так думаю.
– Но... все-таки трудно быть уверенным...
– И я так считаю.
– Нам нужно обратиться в полицию.
– И опять же – я думаю то же самое.
Полиция. Кейт. Что бы сказала она, покажи он это письмо ей?