— Товарищи командиры! Учебно-боевые маневры закончены. Экипажи всех кораблей показали высокую боевую и морально-политическую подготовку. Но были и серьезные недоделки, они свидетельствуют о том, что нам надо еще много поработать.
«Это он обо мне», — подумал Юрий Баглай и невольно вобрал голову в плечи.
— Детально обсудим результаты учений на совещании, которое состоится послезавтра в четырнадцать ноль-ноль. Рапорты сдайте завтра во второй половине дня. На сегодня — все.
Юрий чувствовал себя очень утомленным после похода и всего пережитого, однако решил, что начнет писать рапорт сегодня же. Ему есть о чем писать… В коридоре к нему подошел замполит Вербенко.
— Товарищ лейтенант, для вас новость. Приехала ваша мать.
Юрий вздрогнул.
— Мама?! Когда?
— Она приехала вечером того дня, когда вы ушли в море. Я ее устроил на вашей квартире у Федора Запорожца. Предлагал пожить у меня, не захотела.
Юрий удивленно смотрел на замполита: «Вербенко это или не Вербенко? Что с ним? Он предлагал маме пожить у него?.. И о чем разговаривал с ней?..» Он не мог сдержаться и взволнованно спросил:
— Вы ей… рассказали? И про Соляника? И о том, что случилось в море?
— Нет, не рассказывал. Вы сделаете это сами. Расскажете так, как я, может быть, и не сумел бы.
— Товарищ капитан третьего ранга… Григорий Павлович… вы извините. Спасибо вам. И за тот последний разговор, и за все-все… Я много пережил и передумал.
Глаза их встретились. У Вербенко за стеклышками очков затеплилась добрая улыбка.
— Ну, вот и хорошо. Идите, мама вас ждет. А о том, что вы пережили, передумали, мы с вами поговорим позже.
Оказавшись за воротами, Юрий почти побежал. Но спустя некоторое время замедлил шаг. Перед тем как встретиться с матерью, ему хотелось побыть наедине с собою, еще раз подумать о том, что случилось с ним после того, как они расстались…
Все бывало. И хорошо поступал, и плохо. Иногда терял голову. Наступило время подвести первые итоги, чтобы понять самого себя и подумать над тем, как жить дальше. Да, ему есть о чем поразмыслить. Пока что он убежден в одном, может быть, самом главном: жизнь — это не увеселительная прогулка, а осуществление своего долга перед людьми. Есть в жизни и мечты, есть и романтика, но самое главное — долг. И все это представляет собой единое целое…
У входа в бухту в вечерней тишине ему послышался вдруг всплеск волн. Сердце его вздрогнуло. Он остановился, постоял немного и направился к тому месту, на котором всегда купалась по вечерам Поля…
И снова, как тогда, сияла в небе большая, полнолицая луна, и снова над беспредельным морским простором стояла легкая серебристая дымка.
А из воды на берег, похожая на русалку, выходила девушка, вся в искринках водяных жемчужин.
Может быть, это из моря ему навстречу шла его судьба…
Часть 2. Тугие паруса
1
Летом море радостно-игривое и синее-синее.
А с наступлением осени оно темнеет, словно наливается оловом, катит бесконечною чередою тяжелые волны и бьет о прибрежные скалы, будто вызывает на поединок: «А ну, кто отважится померяться со мной силой?..»
«Я могу, — думал Юрий Баглай, глядя с палубы на разбушевавшуюся стихию. — Потому что я уже знаю тебя. Ты и ласкало меня, и беспощадно било. Но я не покорялся, я выходил победителем в схватке с тобой. Нам враждовать нельзя. Наоборот, мы навеки должны стать побратимами, ведь нам друг без друга уже не прожить. На всю жизнь свела нас с тобою судьба.
Снова и снова Юрий перебирает в памяти все, о чем с такой тревогой думал, что выстрадал и пережил.
Мать. Она обняла его тонкими, дрожащими от волнения руками. В глазах светилась радость встречи и таилась печаль, потому что встреча была не такой, как ей хотелось бы.
— Сыночек… Юрочка… Как же это ты?..
Видно, обо всем уже знала от Федора и Марины Запорожцев: и о Поле, и о неудачном выходе в море, и о том, как нехорошо сложилось у него на корабле. Поэтому и терялась: не знала, о чём спрашивать, что говорить.
А Юрий ответил сдержанно, даже загадочно, так что старушка не все поняла.
— И на подводные скалы бросало меня, мама, и на спокойные полны выносило. Но не беспокойся, все будет в порядке…
— А я и не сомневаюсь в этом. И расспрашивать ни о чем не буду, чтобы не бередить твое сердце. И поучать не стану… — Она смотрела на него внимательными, любящими глазами. — Ты уже взрослый, я верю в тебя.
Потом до полуночи они сидели вдвоем в заросшем виноградом дворике Запорожца. Вспоминали отца, детство Юрия… Мать рассказывала о себе: как живет, как тоскует о сыне. Юрий просил ее переехать к нему в Севастополь, но она отказалась:
— Ведь ты же и сам еще гнезда не свил… — Она хотела еще что-то сказать, наверное, о Поле, но промолчала.
А на следующий день мать побывала в части, в комнате Славы. Прижав руки к груди, долго стояла молча перед портретом своего погибшего мужа. А позади нее, будто опасаясь, что может упасть эта маленькая, сухонькая, седая женщина, стояли Курганов и Вербенко.
Курганов. — Вас, товарищ лейтенант, следовало бы снять с должности командира корабля. Для этого у меня достаточно власти и оснований. Но я учитываю вашу молодость, отсутствие опыта и ваше стремление бороться с собственными недостатками. Я оставляю вас под свою ответственность…
В синих глазах командира части теперь не было даже признака мягкости и доброжелательности, к которым Юрий уже привык. Его бросало то в жар, то в холод, он боялся переступить с ноги на ногу, но все же решился сказать:
— Я вас понимаю, товарищ капитан второго ранга, и готов понести любое наказание.
Курганов поморщился, досадливо отмахнулся:
— Не в наказании дело. Достаточно того, что вы пони маете, что заслужили его. До сих пор кое в чем я делал вам поблажки, вы это хорошо знаете, и для остальных — не тайна. Но это оказалось вам во вред. Запомните — в дальнейшем этого не будет… Начинайте с корабельных уставов и инструкций. Неважно, что вы их читали и перечитывали. Их следует не просто читать, а с карандашом в руках. Вскоре придет пополнение. Служить и плавать с молодыми будет труднее, поэтому распишите каждый свой день, каждый час и даже минуту для личной подготовки. Не бойтесь усталости, вы еще очень молоды… Он мельком взглянул на часы и заговорил резкими, короткими фразами:
— О малейшем происшествии на корабле докладывать мне лично сразу же. Детальным рапортом. Все ясно?
— Так точно, товарищ капитан второго ранга!
От стола Курганова до дверей командир корабля Юрий Баглай шагал, как курсант, печатая шаг подлинной цветистой дорожке.
Вербенко. Разговор состоялся в тесной каюте Юрия Баглая. За маленьким столиком они сидели близко друг к другу, и Юрий ясно видел глубокие морщины под глазами за стеклышками очков, стареющую кожу рук.
Замполит говорил, поглядывая на Юрия:
Не так начали, товарищ лейтенант. Начали с заботы о себе, о своем престиже. А нужно было начинать с людей, которых вам доверили. Вы — молодой офицер, на вас смотрят. Благодаря вашему служебному положению, каждому подчиненному вы кажетесь вдвое старше, хотя, может быть, вы и одногодки. Подчиненный смотрит на вас, как на отца, которого надо во всем слушаться, от которого надо набираться ума-разума… А чем вы обогати ли Соляника, боцмана Небабу, радиста Куценького и других?.. Разбрасывались «гауптвахтой» и «без берега». Вот и перестали вас уважать ваши подчиненные.
Мне очень тяжело это слушать, — сказал Юрий. — Но… может быть, у меня меньше грехов?
Может, и меньше, — согласился Вербенко, — но я не хочу, чтобы их становилось больше. Запомните раз и навсегда: наши уставы, законы, инструкции требуют от командира не только строгости, требовательности, твердости, но и чуткости, душевной теплоты, человеческого внимания к подчиненным.
Лицо Вербенко неожиданно посветлело. Он снял очки и, неведомо чему улыбаясь близорукими глазами, протер стекла носовым платком.
— А вот мне повезло… В начале войны попал я к одному командиру. Усадил он меня, сам сел напротив и начал расспрашивать: кто, откуда, что с семьей?.. Я и не заметил, как обо всей своей жизни ему рассказал. И как учительствовал, и как погибли жена и дети. Как поклялся я себе никогда не снимать флотского кителя. А он тогда и говорит: «Ну, если так, то давайте вместе плечом к плечу идти».
— Это капитан второго ранга Курганов? — спросил Юрий Баглай.
Вербенко поднял на него глаза:
— А почему вы решили, что я о нем рассказываю? А впрочем, да, это Курганов. Он. Кстати, из-за вас мы с ним крепко поспорили, впервые за все время службы.
— Из-за меня?
Юрий Баглай выпрямился в кресле, готовый каждое мгновение вскочить.
Вербенко махнул рукой:
— Сидите, сидите, лейтенант. Мне не нужно, чтобы вы передо мной навытяжку стояли. А вот разговор наш постарайтесь не забыть… Я понимаю вас. Вы сейчас слушаете меня и думаете: «Легко вам, товарищ замполит, со мной разговаривать, у вас погоны пошире и звездочки на них покрупнее…» Дело не в погонах, а в человеке. Но если бы и не было у меня этих широких погонов, я сказал бы вам то же самое. Я ухожу. А вы еще раз обойдите корабль, поговорите с матросами и подумайте, какая сила дана вам!
Поля. В море никто уже не купался.
Норд-остовый ветер еще дышал иногда неожиданным теплом, но высокие волны были холодны и сердиты, они разбивались о прибрежные камни со стоном и грохотом, швыряя вверх, к серому небу, пену и густые, тоже серые, брызги.
Юрий и Поля сидели на своем обычном месте и разговаривали с чувством неловкости или, может быть, даже вины. На это были причины. Странно как-то сложились их отношения.
Девушка куталась в легкое пальтишко и, не глядя на Юрия, расспрашивала о его служебных делах, словно это беспокоило ее больше всего.
— Почему молчишь? Почему ты ничего не рассказываешь?
— Кому? — спросил Юрий, не отрывая глаз от серой гривастой волны, катившейся на берег.