Она инстинктивно прижала Грида к себе и заплакала. Зося не знала, что сейчас нужно говорить, а сами собой слова не просились в этот диалог молчаний.
И вдруг Грид застонал. Он снова входил в жизнь и первым, что он увидел в ней была эта женщина с тёплыми волосами и ангельски белой кожей. Он даже ещё не мог различить черты её лица, а видел только его свет.
– Что с тобой? Ты ранен? – в муке своего сомнения заговорила Зося.
Грид вдруг улыбнулся. Будто проснувшись в луче весёлого и беззаботного солнышка.
– Сейчас там, на корабле… я видела, как убили человека! Его убили прямо у меня на глазах! Понимаешь?
– Да, милая, я знаю, – тихо ответил Грид на её рвущиеся из груди слова. – Я не хочу тебя огорчать, но… там убили не одного человека…
Зося не сразу поняла смысл услышанного.
– Что?! Что ты сказал?
Грид вздохнул. Теперь он не смотрел ей в глаза.
– Нет! – крикнула Зося в сопротивлении и отчаянии. – Нет!
Он больше ничего не говорил. Грид поднялся с песка, опустил голову и вдруг его тело оживил танец, странный танец, похожий на последнюю песню журавля перед прощанием. Но только воспетую не голосом боли, а её жестами. Грид сцепил пальцы в судороге этой боли и отдал рукам всю выразительность своей обречённости. Он говорил танцем. Сначала робко, едва раскрывая движение, а дальше – с нарастающей решимостью и порывом. Он говорил танцем, в котором просыпался Ворон и ничто уже не могло удержать его в теле человека. Ворон бил крыльями, роняя искры с переливчатых перьев, вскидывал голову, целясь ею в бесконечное небо и кричал в сердце Зоси своей болью. А потом бессильно уронил крылья и замер. Танец угас. Внезапно и непоправимо. Зося плакала. Она всё поняла.
Это был прощальный танец, которым Ворон отмечал свою смерть. Горо не пережил ту стрелу на корабле, она сделала своё дело. Но, Грид…! Почему он должен был умереть? Зося бросилась к нему, обняла его и заговорила в самое ухо:
– Не оставляй меня тут одну! Я не знаю, как живут в этом проклятом мире. Не оставляй меня, прошу!
Грид обнял Зосю в ответ и поцеловал ей волосы. Он давно хотел это сделать. Её волосы обладали магией счастья, – его тянуло прятать в них лицо и осторожно дышать, тревожа чувства этой женщины своим дыханием. Она ещё сопротивлялась отвечать Гриду таким же дыханием, но сопротивлялась больше разумом.
– Что ты чувствуешь? – спросила Зося.
– Что живу, пока не сомкнутся глаза, пока мной не овладеет сон.
– Почему?
– Потому, – ответил Грид, отпуская Зосю из объятий, – что сон – это царство души, а она у меня теперь устремлена из этого тела. Она теперь принадлежит не мне. Смерть птицы её забрала и куда-то переносит. Но это случится только когда я усну.
– А, может быть, ты ошибаешься? – возразила Зося с надеждой.
– Сейчас есть только один способ проверить – исполнить канон Ворона. Я всегда перехожу в его сущность через этот канон. Но прежде нам надо покинуть это место. Здесь нас могут найти даны.
Грид укрыл плечи Зоси тёплым сукманом из такой плотной шерсти, что он вполне мог служить доспехом, и они пошли в чёрные сосны, сторонясь открытых мест.
Она украдкой смотрела на спутника, решая для себя, чего больше допускала видеть в нём: просто друга или не просто друга, а Грид искал пристанища своей страсти. Эта страсть тянула его в натуру Ворона. Внутри себя он почти уже был этой необыкновенной птицей, оставалось только найти место, где эта птица вырвалась бы наружу и обрела магические очертания в особых движениях человека. Грид нашёл такое место. По каким-то известным только его душе приметам.
Он встал лицом к закату, широко раскинув руки, выпрямил спину, и Ворон заговорил в человеке своей природой, своим естеством и порывом.
Грид делал какие-то движения уже не похожие на танец, но творившие в нём перевоплощение в птицу. Когда всё было закончено он посмотрел на Зосю. Виновато и растеряно.
– Ну вот, ты же видишь… Горо меня отторг!
Это обстоятельство ввергло его в лёгкую оторопь. Зося поняла, что, говоря ей о своей возможной смерти, Грид на деле был ещё не готов принять это как абсолютную реальность. Ей стало больно за него.
Он теперь будто не замечал ничего вокруг, но вдруг, увидев, как её бьёт озноб, Грид очнулся. Он стянул с себя льняной шенс с причудливой вышивкой и протянул его Зосе.
– Тебе надо снять мокрую одежду, – сказал молодой оборник всё ещё отрешённо.
Зося как зачарованная смотрела на Грида.
– Ты готов поделиться последней рубашкой?
– Но только не со всеми, – вырываясь из своих мыслей ответил Грид.
«Как это странно, – подумала Зося, – ему остаётся жить, может быть, до рассвета, а он беспокоится о том, что я замёрзла». Там, где она жила прежде, мужчины больше походили на капитана Тротта. Отвратительный Тротт просто реализовал их трусливую природу своими нелепыми протестами. Трус никогда не протестует прямо и соразумно, не протестует осмысленно и волестно. Трус прикрывается нелепостью своего протеста, чтобы не отвечать за право быть по-настоящему опасным.
Зосе ещё не приходилось встречать других. Все её парни только казались мужчинами, потому что сами они уже не знали, что это такое, а объяснить им никто не мог. Не существовало такой науки. Они все, конечно, считали себя суперменами, и даже гордились чем-то таким. Но при этом путали силу с хамством, а волю с упрямством подростковой капризы.
Она смотрела на его тело, гладкое и облизанное дождём, и не могла удержать желания прижаться к этому телу всей кожей, раствориться в нём, впитать его тепло и силу.
– Здесь дождь. – Сказал Грид что-то нескладное, потому что потерял соединённость слова и мысли. Он обнял эту женщину и больше не мог ни о чём думать.
– Надо куда-то спрятаться, – поправила его Зося.
Сразу же нашлось логово из поваленных сосен, под которым сухим настилом лежала старая духовитая хвоя. Зося расстелила широкий шенс, и они сели, прижавшись друг к другу.
– Я сниму мокрую одежду, – прошептала Зося. Она скользнула руками по волосам, потянула за ворот рубахи, отдаренной ей кем-то из ватаги, и повлекла вверх сырую холщёвку. Она чувствовала, что Грид, вдохнув раньше положенного, забыл выдохнуть. Момент дразнил его тревогой и желанием. Его чувства больше не помещались в этом сидячем покое, и он едва сдерживал выплеск своего нетерпения.
Зося открылась ему всеми тайнами женского тела в собственном и неповторимом их отражении. Почти всеми, если не считать той магии нежных сочленений, которая скрывалась в её упрятанном от всех пространстве. Оно ожидало стихию вторжения, но ещё боролось с этой стихией своими внутренними зажимами и недозволениями.
Мужчина, независимо от него самого, всегда стремится к захвату этого пространства. Он почти беспомощен в особой тоске перед ним, потому что его предводитель приговорён самой природой к такому захвату. Зависим от необходимости вторжения в женщину. Желание мужчины выражено куда больше, чем у женщины.
Зося медленно сдавалась нежному натиску Грида, и он подчинял ее беспокойство. Осторожно, боясь торопливых усилий. Тела их слились одним теплом и трепетом. Соединились единым пульсом.
Зося никогда не продавала свою красоту. Ни за благополучие, ни за подношения, ни за иллюзию счастья. Она ждала, когда её можно будет просто подарить в обмен на любовь. И это случилось.
Глава 11. Бой Ворона и Йорка Рваное Ухо
Была уже ночь, когда Грид выбрался наружу из их потаённой залёжки. Дождь кончился и ярко светила луна. Грид потянулся, расправляя спину и плечи, а Зося вспомнила, что он не должен уснуть, иначе… Но он и не думал о смерти. Грид улыбался Зосе беззаботно и доверчиво.
– А Милава красивая? – вдруг спросила Зося.
– Да, конечно! Ты помнишь её имя?
– Почему, «конечно»? – снова спросила Зося, не отводя взгляда от оборника и не замечая его вопроса.
– Потому что мужчина любит глазами, – пояснил Грид, – и я был не настолько ленив, чтобы не искать девушку, способную взорвать моё сердце.
– А я красивая? – поинтересовалась Зося.
Грид опустил голову. Потом посмотрел на Зосю с грустью и ответил:
– Ты очень красивая. Вы даже необъяснимо похожи с Милавой. Только не внешне, а содержанием своей красоты, её породой и отличимостью.
– Почему же тогда ты не говоришь мне об этом, ведь женщина любит ушами?
Грид вздохнул. Улыбка погасла на его лице.
– Потому, – сказал он тихо, – что я не должен приучать тебя к своим словам. Не хочу, чтобы ты вспоминала их потом и сравнивала с тем, что тебе говорят другие.
– Дурачок!
Зося устремилась к нему, но Грид остановил её порыв.
– Я очень хочу спать. У нас мало времени. Ты скоро должна будешь уйти.
– Почему? – не поняла женщина.
– Потому что я не могу умереть у тебя на руках. Это просто. Я не могу умереть у тебя на руках, – повторил он, медленно и чётко отговаривая слова, – и не надо ничего обсуждать…
Он обнял её, и Зося почувствовала, что в нём трепещет дух Ворона. Возможно, в последний раз.
– Надо посмотреть, что стало с лодкой, и остался ли кто-то в живых. Тебе придётся идти в море. Сейчас в море безопаснее, чем на земле, но одна ты с парусом не справишься, – сказал Грид и потянул Зосю за руку.
Ей очень не хотелось увидеть трупы людей, что спасли её в море, и Зося робко запротивилась.
– Может, ты сходишь сам, а я пока останусь здесь? – спросила она.
– Нет! В таких местах нельзя разделяться. Это логово выглядит надёжно и безопасно, но только до тех пор, пока сюда не нагрянули даны. А ты не знаешь, что нужно делать, если они придут.
Зося вынуждена была согласиться, и они осторожно пошли. Кудлатые сосны расступались перед ними, открывая могучий ночной простор моря. Оно тревожилось волной, но волна скорее слышалась, чем различалась глазами. В каждом движении сосен женщине виделись призраки чего-то необъяснимо страшного и фатально неизбежного. Она ещё не умела чувствовать себя защищённой, даже рядом с Гридом.