– Потом, потом. Мы с вами потом, после ужина встретимся, ладно?
Уже в коридоре она повернулась и крикнула издалека:
– Как ваше горло? Вы выздоровели?
И скрылась из виду.
– Голова побаливает, – тихо произнес Антон Ильич в пустой коридор. Юля его уже не слышала.
Давно уже Антон Ильич не ужинал в столь нескладной компании и не слышал столь странных разговоров.
Тон вечеру задавала Вера Федоровна – та самая старушка с фиолетовыми волосами и громким голосом, вместо приветствия встретившая его словами:
– Опаздываешь, милок, опаздываешь! Садись рядом со мной. Поможешь мне с меню разобраться. А то от девчонок моих никакого толку, ничего объяснить мне не могут. А еще английский, говорят, знают. Как же они его знают, если меню прочитать не могут?
Не успел Антон Ильич поздороваться и сесть, как она спросила:
– А ты не староват ли для Юльки будешь, а? Тебе годков-то сколько?
Антон Ильич оторопел от такой невежливости.
– Юлька, сколько ему, а?
– Бабуля, – смущенно прошептала Юля, – ну кто такие вопросы задает?
– А-а, – она махнула рукой на внучку, – небось, наврал тебе, что ему двадцать пять. А ты и поверила. Ты уши-то не развешивай.
– Бабуля, – снова умоляюще произнесла Юля.
Она поднялась из-за стола и представила всех друг другу.
– Ильич? – не расслышала старушка. – Как Ленин, что ль?
Девушки переглянулись и захихикали. Антон Ильич не находил в этой шутке ничего смешного и молча протянул руку Юлиной матери.
– Очень рада познакомиться, Антон Ильич. Не обращайте внимания на маму. Она у нас человек простой, прямолинейный. Говорит, что думает. Она со всеми так общается. И мы с Люлечкой ничего с этим поделать не можем, ничего! Меня зовут Наташа.
– Что еще за Наташа? – заворчала старушка. – Наташа, Наташа. У тебя что, отчества, что ли, нет? Пятидесятилетие твое уж справлять скоро будем, а все Наташа?
– Наталья Викторовна, – поправилась та.
– То-то, – кивнула старушка.
– Но можно просто Наталья, – добавила она вполголоса.
Весь вечер Вера Федоровна отдавала распоряжения, бесцеремонно «тыкала» Антону Ильичу и звала его не иначе как «милок», перебивала всех за столом и задавала вопросы бестактные и неуместные. Девчонки, как она их называла, переглядывались, прыскали со смеху и всем своим видом показывали, как неловко им за свою родительницу. Они старались сгладить ее слова и поминутно извинялись за нее перед Антоном Ильичом. Ему, однако, было ясно, что неловкость их деланная. Ни дочь, ни внучка не пытались осадить старушку и, несмотря на очевидную глупость ее речей, к ней прислушивались и ее команды выполняли.
Антон Ильич с удивлением смотрел на Юлю. Она казалась ему другой, не похожей на ту Юлю, которую он успел узнать за эти дни. Сегодняшняя Юля не имела ничего общего с девушкой из самолета, величественной и слегка даже высокомерной. Напротив, она держалась робко, временами почти заискивающе, и Антон Ильич видел, как она старается изо всех сил, чтобы родственницам, в особенности матери, здесь нравилось. Они и впрямь были дружны – дочь и мать; сидели рядышком, переглядывались и хохотали над какими-то им одним понятными словами. Вместе они парировали старушке, и ни разу не случилось такого, чтобы одна говорила одно, а другая другое. Во всем они были единодушны, во всем согласны, всюду поддерживали друг друга, и если одна начинала говорить, вторая подхватывала и заканчивала фразу за нее. Когда они ели, то неизменно лазали в тарелку друг к дружке и пробовали еду. Так же они пили напитки – принесут стакан и поставят перед Юлей, так она тут же попросит принести вторую соломинку для матери, и наоборот. Даже одеты они были одинаково, обе в светлых брюках и черных майках, только Юля еще прихватила с собой пиджачок, но и его она сняла со спинки своего кресла и подала матери, когда той стало прохладно.
Антон Ильич смотрел на них и сам не понимал, отчего с каждой минутой ему становилось все грустнее. В том, что Юля была так дружна с матерью, не было ничего предосудительного, тем более она и сама рассказывала ему об этом. Однако он чувствовал себя так, словно этой дружбой, этой неоспоримой схожестью во всем они как будто отторгают его и указывают ему, что он им совсем не нужен. Та близость, что сложилась между ним и Юлей, таяла на его глазах. Вчера они ели вот так же, из одной тарелки, а сегодня она почти не смотрела в его сторону и наверняка даже не помнила, что он заказал и что ел. Она не стремилась помочь, когда старушка Вера Федоровна одолевала его своими расспросами, и лишь прыскала со смеху да переглядывалась с матерью, слушая их со старушкой разговор.
Еда старушке не понравилась. Как, впрочем, и само заведение, и грек-официант, и погода на острове, и вся эта затея приехать на Крит.
– Я не хотела ехать, – сообщила она Антону Ильичу. – Я говорила, здесь будет плохая погода. У меня подруга ездила в прошлом году, как раз в это время, в октябре. Здесь весь месяц лил дождь. Весь месяц!
– Бабуля, в этом году погода совсем другая, я же говорила тебе.
– Молчи.
– Но вчера здесь было солнце!
– Что ты понимаешь? Смотришь в своем, как его, интернате…
– Интернете!
– И думаешь, что все знаешь. Разве они тебе правду скажут? Они же там врут! Чтобы такие дураки, как ты, поверили и денежки свои им отдали. Правильно я говорю, милок?
Антон Ильич молчал.
– Во-от! Бабка хоть старая, а жизнь-то знает.
Он едва выдерживал старушкины россказни, но решил никак на них не реагировать. Спорить с ней было бесполезно, да и сил на это у него не было – к вечеру он окончательно разболелся, любое движение отдавалось болью в голове, и он с трудом сидел, стараясь не шевелиться. Он подбадривал себя надеждой, что церемония знакомства вскоре закончится и дальше все пойдет как прежде, Юля снова станет такой, как была, и их жизнь вернется в нормальное русло.
Разговор не клеился. Юля видела это и старалась заговорить на какую-нибудь отвлеченную тему, но старушка всякий раз обрывала ее на полуслове очередной своей идеей:
– Милок, в моей комнате дверь скрипит. Надо бы смазать.
– Мама, мы четыре номера посмотрели, ты что? – с наигранным возмущением произнесла Наталья. И объяснила Антону Ильичу:
– Полдня с ней заселялись. То ей постель не нравится, то ей шумно, то жарко. В конце концов, нам поменяли телевизор, принесли халаты и… Было что-то еще, я забыла.
– Принесли чайник и чашки с блюдцами, – сказала Юля.
– Точно! Вот так мы с ней путешествуем, – вздохнула она.
В другой раз старушка принялась ворчать на погоду.
– И зачем было тащить меня сюда? В гостинице ведь могли поесть. И идти никуда не надо было. Юлька, это все ты!
– Но здесь же лучше, – возразила Юля, показывая на обстановку вокруг себя.
– В отеле мы всегда успеем поужинать, – подхватила Наталья.
– Тем более, там знаешь, сколько народу! – продолжала Юля.
– Сколько? Небось, не так много. Кто ж сюда приедет-то? В такую погоду? Умные люди сюда не приедут. Это мы вот только. Посмотри, ветрище-то за окном какой. И дождь того и гляди опять пойдет. Как домой-то возвращаться будем?
– Не волнуйтесь, я найду для вас такси, – сказал Антон Ильич, обращаясь сразу ко всем.
– Такси-и-и? – присвистнула старушка. – Ишь ты какой! Шикуешь, да? Юлька, он что, тебя на такси катает?
Антон Ильич был бы счастлив отправить их хоть на такси, хоть как угодно еще, лишь бы поскорее избавить себя от их общества. Голова у него болела, спину ломило, еда не радовала, и кафе, так полюбившееся ему позавчера, сегодня казалось совсем другим, как будто это не здесь провел он один из лучших вечеров в своей жизни. Боль стала совсем нестерпимой, и он встал из-за стола, ничего не объясняя, и пошел к барной стойке. Бармен сразу узнал его, они поздоровались за руку.
– Болеешь?
Антон Ильич молча кивнул.
– Постой здесь.
Он исчез на кухне и быстро вернулся со стаканом шипящей воды с таблеткой на донышке, рядом поставил в пиалке мед. Антон Ильич выпил горячий напиток, съел мед. Ему совсем не хотелось возвращаться за стол. Он не мог больше слышать едких реплик старушонки, не мог поддерживать ее бессмысленных речей, ему хотелось поскорее все закончить, посадить их всех в такси и отправить восвояси.
Поблагодарив бармена и попросив его вызвать такси, он вышел на улицу, постоял немного у дверей, отдышался, потом нехотя вернулся к столу. Старушка отметила его отсутствие:
– Милок, что-то долго тебя не было. Ты что там, втихаря стаканчик опрокинул?
Девушки переглянулись и захихикали.
– Юлька, он что у тебя, пьющий?
Антон Ильич никак не реагировал. На его счастье, подошел официант и сообщил, что такси прибыло. Тут уж старушка сама ударила кулаком по столу:
– Всё! Спать. Пошли, Наталья, я спать хочу.
Антон Ильич поднялся из-за стола первым и пошел на кассу рассчитаться, а когда вернулся, Вера Федоровна окинула его взглядом и произнесла своим громким скрипучим голосом, невзирая на его присутствие:
– Юлька, а он мне понравился.
– Он всем нам очень понравился, – улыбнулась Антону Ильичу Наталья.
– Старый. Толстый. В очках.
– Бабуля! – воскликнула Юля.
– Мама! – прошептала Наталья.
– А что?
– Разве можно такое говорить!
– Хоть бы подождала, пока мы до дома доедем!
– Зато не сбежит от тебя. Как этот твой, дуралей.
– Бабуля, ну что ты такое говоришь, – зашептала Юля, подбегая к старушке и помогая ей выбраться из-за стола и одеться.
Наталья осталась стоять, приоткрыв рот, с выражением крайнего изумления на лице.
У дверей стояло такси.
Пока Юля усаживала старушку, Наталья прощалась с Антоном Ильичом, ласково заглядывая ему в глаза и долго не выпуская из рук его ладонь:
– Антон Ильич, нам всем было очень приятно с вами познакомиться! Простите нас, если что не так. Это все мама. Она у нас такая, что поделать. Чудесный был вечер. Нам с Люлечкой все очень понравилось, очень. Спасибо вам. Надеюсь, мы скоро снова с вами увидимся.