Ну и ну, покачал он головой! Так вот, оказывается, какого мнения была о нем Наталья. Мог ли он подумать! Ну и плутовка! Ну и лиса! Какова, а? А как улыбалась, какие слова говорила! Как заглядывала ему в глаза! Мы без вас скучаем, Антон Ильич, вы такой джентльмен, Антон Ильич, не оставляйте нас без своего внимания… А вчера-то, вчера! Мы с вами, Антон Ильич, родственные души… Тьфу! Подумать только! А сама при этом… А он-то! Он-то тоже хорош – болван, дурак! – принимал ее слова за чистую монету! Относился к ней почти как к родственнице. Думал, что и он для нее почти уже родственник. Но нет! На зятя он, выходит, не тянет. И на ухажера тоже. Послушать ее, так он вообще ни на что не годится, вот ведь как!
Так значит, все это время она ни разу не была искренна? И вела какую-то свою игру? Но зачем? Чего она добивалась? Если хотела расстроить их с Юлей отношения, почему не сделала этого? Почему притворялась, что потакает ему? Он вспомнил вчерашний ужин, строгий и внимательный взгляд Натальи, ее бесконечные расспросы – зачем, зачем все это? Если он так ей противен, зачем она терпит его общество? Для чего приходит на пляж по утрам? Зачем настаивает, чтобы он завтракал, и обедал, и ужинал вместе с ними?
Бедная, бедная Юля! Она так хотела, чтобы он произвел хорошее впечатление на мать, и так надеялась, что это удалось. Что с ней станет, когда она узнает правду? Она, конечно, и не догадывается о том, что в действительности думает о нем Наталья. А может быть, напротив, догадывается? И поэтому скрывает, что ночует у него – а мать ей верит? Неужели она нарочно держит Наталью в неведении? Но для чего? Быть может, надеется, что та изменит свое мнение? Черт знает что такое, тряхнул головой Антон Ильич. Оказывается, все не так просто, как кажется. Кругом сплошной обман! Юля обманывает мать, не говоря, что всерьез увлечена им, а Наталья обманывает Юлю, скрывая свое истинное мнение и подыгрывая их роману? Для чего все это? Он совсем запутался.
Ему нестерпимо захотелось поскорее увидеть Юлю. Обнять ее, прижать к себе и сразу же выяснить, что к чему. Страх обуял его, и холод бежал по спине от одной только мысли, что все может измениться в их с Юлей отношениях. Он не понимал всего, что происходило рядом с ним, и это непонимание, эта страшная путаница пугала его больше всего.
С этими мыслями он побежал к Юле. И застал ее в дверях – она куда-то уходила.
– Юленька! – набросился на нее Антон Ильич, обнял обеими руками и прижался щекой к ее плечу.
– Боже мой, – удивилась Юля. – Что это с тобой?
– Юленька, родная моя…
– Что? Что такое?
– Слава богу, что ты здесь, – прошептал Антон Ильич, не выпуская ее.
– А где я должна быть?
– Слава богу, слава богу, – шептал Антон Ильич и осыпал короткими поцелуями ее волосы и лицо.
– Да что случилось, Антон? Я опаздываю, говори скорей.
– Нам надо поговорить.
– Ну, говори.
Антон Ильич посмотрел на нее и снова прижался губами к ее лицу.
– Антон, давай потом. Я на массаж опаздываю. Ты же знаешь, я ненавижу опаздывать. Я еще хотела в сауне успеть погреться. Все, все, отпусти. Мне, правда, пора. Давай потом встретимся и поговорим.
– Во сколько ты закончишь? Я буду ждать тебя у выхода.
– Не надо ждать. Ты лучше сразу приходи на обед в таверну.
– В таверну?
– Да. В два часа.
– Разве ты забронировала нам столик?
– Мама забронировала на всех, на два часа. Все, Антон, я побежала. Не хочу опаздывать.
Юля убежала, а Антон Ильич постоял еще немного, смущенный, растерянный, вернулся на улицу и пошел другой дорогой, чтобы не проходить мимо того балкона вновь.
Он бродил по каменным дорожкам вдоль корпусов отеля, под ногами рассыпались и хрустели разноцветные лепестки, сброшенные с кустов порывом ветра. Он дошел до самого забора, за которым лежало бесхозное и бесцветное поле, вернулся назад, посмотрел вниз, на берег, подумал, не спуститься ли к морю, но передумал – ветер мешал ему размышлять.
Из головы не выходил случайно подслушанный разговор и насмешливый тон Натальи. Ему вспомнились прошедшие дни и Наталья, всегда любезная с ним и общительная. Он вспомнил их первую встречу в кафе, их прогулки втроем по утреннему пляжу; ее привычку всегда подбегать к нему первой, оставляя позади Юлю, а, прощаясь, подолгу не выпускать его руку и заглядывать в глаза каким-то особенным, многозначительным взглядом, смысла которого он никогда не понимал. Для чего она делала это? Зачем притворялась, если считала его всего лишь очередным «павлином», который только и думает, как уложить в постель ее дочь? В какую игру она играет? Все теперь открывалось для него с новой стороны.
Он все думал, как держать себя с Юлей, рассказать ей обо всем или промолчать, и пришел к заключению, что промолчать не сможет – уж слишком неприятно ему было теперь присутствие Натальи. Ни общаться с ней, ни видеть ее он более не желал. Таким образом, размышлял Антон Ильич, выход только один, признаться Юле в услышанном и объяснить ей невозможность дальнейшего их общения вместе с матерью. Чернить ее он не станет, в конце концов, она вольна иметь о нем собственное суждение, однако ж и он волен составить о ней свое. Он представил, как скажет об этом Юле – как можно более спокойно, чтобы не напугать ее и не слишком ее огорчить. Как отреагирует Юля, спрашивал он себя? Хорошо бы, она согласилась с ним. Сказала бы, например, что и сама давно уже догадалась обо всем, и что рада будет встречаться с ним наедине. Конечно, ему придется видеть ее реже – не станет же он запрещать ей обедать с родственницами или загорать с ними на пляже. Но лучше реже, да вдвоем.
Как же быть с обедом, что назначила ему Юля? Обедать с Натальей после того, что он услышал сегодня, он не мог. Да и зачем ему теперь обедать с ними? С Юлей все равно поговорить не удастся. Может, отказаться? Сослаться на плохое самочувствие, да и дело с концом. Хотя, для чего ему объясняться? Он может вообще ничего не говорить. Просто не придет, и все. Кто он для них? «Павлин», снова зазвенело у него в голове.
Не пойду, решил Антон Ильич. Пускай обедают втроем. Он развернулся и пошел к себе.
Настало два часа. Антон Ильич лежал на кровати и изнывал от мыслей. Что подумает о нем Юля, когда он не придет? Он снова и снова набирал ее номер, чтобы предупредить ее и назначить встречу после обеда, наедине, но ему никто не отвечал.
Он представил, как в его отсутствии, за обедом речь снова пойдет о нем, и как Наталья снова выскажется своим насмешливым и презрительным тоном, и как Юля – чистая душа – сначала бросится возражать и защищать его, а потом, привыкшая во всем доверять матери, станет слушать ее и переменится к нему… На этой мысли Антон Ильич вскочил как ужаленный. Посмотрел на часы: была уже четверть третьего. Он схватил кошелек и побежал в таверну.
Еще издали он увидел, что вся честная компания стоит на улице, а администратор-коротышка не пропускает их внутрь. Подойдя ближе, он услышал, как коротышка объяснял, вставляя в английские фразы известные ему русские слова:
– Приходите вечером, на ужин. Я вас посажу. Сейчас мест нет.
– Я вам еще раз говорю, – возражала Наталья, – я записалась еще вчера!
– Окей, окей, я понимаю. Но вы записались на ужин. Вот, видите? – показал он в журнал, но Наталья туда даже не взглянула.
– Я вам еще раз повторяю: я записала нас на обед и требую, чтобы вы немедленно нас посадили!
– На обед у меня все столики заняты, – развел руками коротышка. – Вот, смотрите, сколько человек записалось.
– Это возмутительно! Вы держите нас на жаре уже полчаса! Посмотрите, перед вами пожилой человек, – она показала на старушку Веру Федоровну, стоящую под деревом в тени. – Я буду жаловаться! Впустите нас немедленно!
– Я не могу вас посадить. Мест нет.
Две пары, подошедшие в это время к таверне, назвали свои фамилии и номера комнат и были вежливо приглашены коротышкой к столам. Наталья, видя это, вся вспыхнула от возмущения. Лицо ее быстро краснело, глаза свирепо смотрели на коротышку, но тот уже занимался другими гостями, обращаясь к ним со своей обычной любезностью.
Юля, завидев Антон Ильича, бросилась к нему:
– Антон, наконец-то ты пришел! Твой друг не пускает нас в ресторан. Поговори с ним быстрее.
Антон Ильич поздоровался с коротышкой за руку, и тот сходу показал ему лист записи:
– Они записались на ужин. Вот, видишь?
Антон Ильич кивнул.
– Я записывалась на обед, а не на ужин! – взвизгнула Наталья, протискиваясь к ним.
– Вы записались на ужин, – терпеливо повторял коротышка.
– Dinner, вы понимаете, что это такое?
– Понимаю, очень хорошо понимаю. Это ужин. А на обед надо записываться вот здесь, – он ткнул пальцем в листок, – где написано Lunch. Очень просто: диннер – это ужин, ланч – это обед.
– Я не знаю, что у вас тут как называется, я записывалась на обед и хочу получить свой обед. Немедленно нас посадите! Это какое-то безобразие!
Она надвинулась на коротышку, намереваясь пройти внутрь во что бы то ни стало, но коротышка, хоть и был меньше нее ростом, перегородил ей путь, уперся рукой в косяк двери, выпятил грудь колесом и встал насмерть.
– Да что же это такое! Пустите! – она ткнула его в плечо.
– Нет. Приходите вечером.
Юля бросилась к Антону Ильичу:
– Антон, ну что ты стоишь? Сделай что-нибудь!
– Что же я могу поделать, Юленька? Ты же знаешь, они всегда здесь пускают только по записи.
– Ну так повлияй на него как-нибудь, ты же можешь!
– Как, Юленька? Пойми, у него все столики заняты, ты же сама видишь. Куда ему вас сажать?
– Примени свои дипломатические методы!
Антон Ильич только развел руками. Ему было ясно, что разговаривать с коротышкой бесполезно – он не уступит из принципа.
– Но что-то же надо делать! – в отчаянии воскликнула Юля.
– Пообедайте сегодня в отеле, а сюда придете на ужин. Вы же на ужин записались, он прав.
– И ты туда же? – с упреком произнесла она и бросилась на помощь матери.