До отъезда оставалось полчаса. Он подошел к окну. И опять все вокруг показалось ему заброшенным и неживым. Таверна, в которую они ходили с Юлей, закрылась – Эвклид сказал, она работала до первого ноября. Веранда, где они любили завтракать, тоже была заперта, все теперь садились внутри. Постояльцев в отеле с каждым днем становилось все меньше. Заканчивался сезон, разъезжались последние туристы. Оставшиеся еще работать греки трудились вполсилы, никто не раскладывал уже лежаков у бассейна, не раскрывал зонты, не подвязывал от ветра пальмы, не чистил бассейны, не подметал дорожки. Пляж выглядел осиротевшим без людей, и море безрадостно лежало внизу, оставленное всеми до весны. Все заканчивалось, и его история тоже подошла к концу. Он мог уехать отсюда с Юлей, но уезжал один и увозил с собой одни только воспоминания.
До того здесь было пустынно, до того не уютно, что Антон Ильич и рад был, что уезжает. Невыносимо было бы ему оставаться здесь еще целую неделю. Как он собирался пробыть здесь две недели? Сердце у него разрывалось при мысли о том, что здесь останется Юля. Она, его Юля, божественная, прекрасная и достойная самой лучшей жизни, не поедет с ним, не увидит веселого Ираклиона, не будет слушать музыкантов и гулять со всеми допоздна, не сядет на паром, не полетит в Париж, а останется здесь, в этом унылом запустенье! Ему отчетливо привиделись две жизни, одна праздничная, бурлящая, взрывающаяся фейерверками – та, куда стремился увезти ее он, – и другая, чахлая, угасающая с каждой минутой и готовая вот-вот затихнуть насовсем. Как же Юля останется здесь, в волнении подумал Антон Ильич? Сердце пронзило каким-то тягостным предчувствием. Да что это я, в самом деле, одернул он себя, как будто умирать ее здесь оставляю.
Зазвонил телефон. Хотят спросить, не пора ли присылать носильщика, понял он и заодно достал кошелек, проверить, осталась ли еще мелочь на чаевые.
– Твое предложение еще в силе?
Антон Ильич оторопел.
– Ты не передумал ехать?
– Нет, – быстро вставил он, ничего не понимая.
– Попутчица симпатичная нужна?
– Как… Попутчица?… – он ушам своим не верил.
– Красивая, с чувством юмора, без вредных привычек?
– Нужна! Очень нужна, – включился он наконец. – Без этой попутчицы… Без этой попутчицы вообще ничего бы не вышло!
– Тогда встречаемся в холле?
– Да, да! В холле! Я уже иду!
Есть же счастье на земле! Он схватил чемодан и побежал вниз.
Антон Ильич загружал вещи в багажник, когда появилась Юля. Носильщик катил ее чемодан, она шла рядом, в руках у нее была лишь маленькая сумочка. Антон Ильич замер на месте, глядя на нее. Лицо ее, все еще бледное, светилось улыбкой. Она обняла его за шею и поцеловала в щеку так трогательно и просто, как будто между ними не было ни ссор, ни расставаний. Он в ответ прижал ее к себе обеими руками, и эти объятия лучше всяких слов говорил том, как он счастлив, что прощен. Препятствия, разделявшие их, рухнули, Юля ехала с ним в Ираклион, в новую счастливую жизнь, и от этого у него словно крылья за спиной вырастали.
Он открыл дверцу и усадил ее в машину. Потом дал носильщику чаевых, обошел автомобиль и сел рядом с ней. Водитель завел мотор.
– Мама! – вдруг позвала Юля, замахала рукой и стала открывать окно.
Антон Ильич увидел Наталью. Она бегом подошла к машине, положила обе руки на опущенное стекло и просунула голову к Юле.
– Ну что? Значит, едешь все-таки?
– Еду! – звенящим от радости голосом ответила Юля, обняла мать за шею и крепко поцеловала.
Наталья мрачно на нее посмотрела и покачала головой.
– Ма-ам, ну мы же договорились, – жалобно попросила Юля.
Та только хмыкнула и поджала губы.
– Ну мам! Ну пожалуйста…
– Он тебя пальцем поманил, ты и побежала за ним, – вдруг со злостью сказала она, кивая на Антона Ильича, которого до сих пор нарочно не замечала.
– Мама!
– И кто ты после этого? Тьфу! Смотреть противно!
Водитель ждал и не трогался с места. Антон Ильич похлопал его по плечу и показал, мол, поехали. Машина мягко тронулась. Наталья, не отпуская рук, пошла рядом.
– И тебе не стыдно? На глазах у всех! До такого срама дойти! Бросила мать, бабушку! Ради вот этого! Что, подождать не могла? Прямо сейчас надо уехать? Обязательно сейчас?!
– Мама, он меня в Париж пригласил! – крикнула Юля, вся подавшись к окну.
– Шлюха! Вот ты кто! Ясно тебе? Шлюха!
Юля закрыла лицо руками и заплакала. Они поехали в Ираклион.
Всю дорогу они молчали. Антон Ильич украдкой поглядывал на Юлю. Первые минуты пути он все боялся, что она передумает ехать. Ему так и казалось, что она обернет к нему заплаканное, измученное лицо и попросит его отвезти ее обратно. Рано я обрадовался, подумал он. Ему хотелось прижать Юлю к себе и утешить, пообещать, что все будет хорошо, и он прикоснулся к ее плечу, но она не пошевелилась, не бросилась в его объятия, и он только неловко погладил ее по плечу и убрал руку.
За окном пробегал знакомый уже пейзаж. Быстро подъехали к аэропорту, промчались мимо и понеслись вдоль полей и трав. Антон Ильич увидел, как Юля вытерла слезы, достала из сумочки зеркало, поправила лицо. Потом взяла его за руку и сидела так, не двигаясь, не произнося ни слова и глядя в окно. На душе у него отлегло. Когда завиднелась городская стена, она с любопытством стала смотреть вперед, на дорогу и на город, к которому они приближались. Вот показался и их отель. И снова невозможно было не заметить издалека его величавые окна. Увидев, что Юля тоже выхватила глазами яркую вывеску, Антон Ильич показал ей глазами, мол, туда-то мы и едем.
Отель производил на Юлю то же впечатление, что и на Антона Ильича, когда он приехал сюда впервые. Он казался торжественным и грандиозным после низеньких корпусов, в которых они жили у моря. Едва они поднялись в номер, оставив багаж внизу на попеченье носильщика, она так же, как он недавно, припала к окну, замерев от открывающегося отсюда ошеломительного вида на порт, на море и на яхты. Антон Ильич немедля откупорил шампанское. С шумом выстрелила пробка, Юля вздрогнула и обернулась, он засмеялся и наполнил бокалы.
– За начало новой жизни! Нашей с тобой жизни.
Он прикоснулся к ее бокалу, звонко чокнулся и залпом выпил свой. Юля тоже отпила немного.
– Я сейчас опьянею и упаду, – улыбнулась она, – и пропущу все самое интересное.
– Не волнуйся, мое крепкое плечо в твоем распоряжении. Он залихватски обнял ее и поцеловал.
– Сейчас я тебя покормлю. Ты еще не видела, какие здесь завтраки.
Завтраки в выходные длились дольше, до двенадцати дня, так что они успевали без спешки пойти в ресторан и поесть. Людей сегодня было больше, чем в будни, те же европейцы в костюмах, несколько больших семейств и компаний. И снова разительный контраст: степенная, хорошо одетая публика после толпы отдыхающих, снующих по ресторану в майках и плавках. Официанты в сюртуках, с гладкими прическами и накрахмаленными воротничками, совсем не походили на тех неотесанных греков, что обслуживали их раньше. Те вели себя так, будто туристы явились к ним как незваные гости и отвлекали их от важных дел своими надоедливыми просьбами принести им то одно, то другое. Здесь же официанты только и были заняты тем, чтобы как-то еще угодить гостю и сделать так, чтобы он был доволен.
Антон Ильич видел, что Юля моментально оценила эту разницу. От него не укрылся ее взгляд, брошенный на окна, искусно обрамленные шторами, на картины на стенах, на розовые подушки кресел и изогнутые подлокотники, на изящную посуду и витиеватый узор на тонком белом фарфоре. Он наблюдал, как она смотрела на все с приятным удивлением, и был этому несказанно рад. По лицу ее было видно, что ей здесь нравится все больше.
Официант, обслуживавший их, неизменно начинал с Юли и, удостоверившись, что она не желает чего-нибудь еще, переходил к Антону Ильичу. Стоило ей потянуться за салфеткой, как он уже спешил поменять салфетницу и поставить на стол новую, полную свежих. Едва она допила свой кофе и поставила чашку, он уже уносил ее со стола и спрашивал, нести ли вторую. Скользя поблизости, словно невидимая тень, он вмиг оказывался перед их столиком, едва только возникала необходимость.
– Как ты думаешь, почему здесь они так стараются? – спросила Юля. – Из-за места? Или из-за людей, которые сюда приезжают?
Антон Ильич открыл рот, чтобы ответить, но она опередила его:
– Знаю, знаю, что ты скажешь! Из-за размера чаевых, да?
Они засмеялись.
Сегодня к завтраку вышел управляющий. Он ходил от столика к столику, желал гостям доброго утра, интересовался, все ли им нравится, и приглашал на воскресный бранч с живой музыкой и блюдами от местного шеф-повара. Подошел он и к Антону Ильичу с Юлей. Они выслушали его недлинную речь, обещали подумать на счет завтрашнего бранча, а когда тот спросил, все ли их устраивает в отеле и не нужно ли им чего, Юля, не дав ему договорить, с чувством выдохнула:
– Все просто отлично! Нам у вас очень нравится!
Антон Ильич счастливо улыбался, глядя на нее. Он узнавал в ней ту Юлю, которая так ему понравилась с того самого первого вечера в кафе, и сейчас она сидела перед ним, точно как тогда, смеющаяся, сияющая, озорная.
– Спорим, когда он дойдет до тех двух англичанок, – она показала на двух немолодых дам, – они его не отпустят, пока не расскажут обо всех своих проблемах?
И правда, как только дошла очередь до англичанок и управляющий приблизился к ним со своей вежливой улыбкой и любезными поклонами, те словно того и ждали. Побросав приборы и позабыв о еде, они наперебой стали говорить ему о чем-то.
– Вы знаете, у меня слишком мягкая подушка! – пропищала Юля тоненьким голоском, передразнивая их. – А у меня в номере комар! Пришлите мне двух человек, чтобы поймать его! Нет, лучше трех, двое не справятся. И как можно скорее!
Антон Ильич засмеялся. Он узнал скрипучий голос старушки Веры Федоровны. Верно, Юля была сыта по горло ее поведением в эти дни, понял он.