– Вот! – воскликнула Юля, подняв палец.
– Что?
– Так там и написано. Взрослея, люди начинают скучать по еде, которую им готовила мама. И считают ее еду самой вкусной.
– Да?
– Да! Особенно ярко это проявляется у мужчин.
– А у тебя это тоже проявляется?
– Нет. У меня другое. Я заметила, что, когда у меня настроение хорошее, мне все нравится и кажется, что еда вкусная. А если настроение плохое, то и еда кажется невкусной. А у тебя как?
– Я бы хотел, чтобы у тебя всегда было прекрасное настроение, – он поцеловал ее в плечо.
Юля рассмеялась.
– А серьезно?
Он пожал плечами.
– По-моему, я не прихотлив в еде.
Юля посмотрела на него во все глаза и звонко захохотала.
– Что? Что я такого сказал?
– Это ты-то неприхотлив?
– А что? Разве нет?
Она засмеялась еще звонче.
– Да я в жизни не встречала большего привереду!
– Привереду? Как это? Почему?
– Да ты же есть не будешь, если тебе столик не нравится, или компания рядом шумная сидит, не говоря уже о еде!
Антон Ильич не знал, что ответить.
– Это плохо? – робко поинтересовался он.
Она перестала смеяться и чмокнула его в щеку.
– Да нет, не плохо.
– Ну, слава богу.
– Просто я задаю себе вопрос: это какая же женщина должна быть рядом с таким гурманом?
– И какая?
– О-о! – она махнула рукой, мол, всего и не перечислить.
– Ну расскажи, пожалуйста. Мне очень интересно.
– Тут много требований. Как минимум, она должна отлично готовить.
– Та-ак. Что еще?
– Разбираться в итальянской кухне, потому что она тебе нравится.
– Хорошо. Все?
– Нет, конечно.
– А что еще?
– Самое главное не это. Самое главное, она должна обладать тонким вкусом, уметь красиво сервировать стол, подавать еду. Так сказать, создавать атмосферу. Да, и еще сама выглядеть соответствующе. А это, я тебе скажу, не так-то просто. Тут нужен настоящий талант! Не каждой женщине это дано.
– Отлично. Мне нравится, как ты говоришь.
– Правда? – она рассмеялась.
– И у тебя есть на примете такая девушка?
Она расхохоталась еще звонче.
– У меня-то нет, – сквозь хохот проговорила она. – Главное, чтобы у тебя она была!
– А у меня она есть.
– Правда?
– Да. Вот она.
– Не-е-т!
– Почему?
– Нет, нет, нет! – Юля замахала обеими руками. – Я не такая!
– Да, ты права. Ты не такая.
Она перестала хохотать и посмотрела на него. Антон Ильич тоже перестал шутить и взял ее за руку:
– Ты лучше.
Он произнес это серьезно, и по тону его, и по взгляду правдивых и открыто глядящих глаз ясно было, что он говорит со всей откровенностью, ибо и в самом деле так считает. Юля смутилась, не зная, что сказать, щеки у нее вспыхнули, и она заговорила, уже без шуток, как будто оправдываясь:
– Я… я, правда, не очень умею готовить. Нет, конечно, суп сварить я смогу, и картошку пожарить… Завтрак какой-нибудь сделать. Но что-то такое особенное, нет. Я пробовала как-то, давно еще, книжки кулинарные покупала, рецепты собирала, но у меня ничего не вышло. Как-то невкусно получается. Знаешь, все вроде по рецепту, но вкуса нет. И я забросила.
Антон Ильич улыбнулся, поднес к губам ее ладонь и поцеловал:
– Тебе не нужно готовить.
– Почему?
– Потому что ты и так слишком прекрасна.
Она засмеялась.
– Но ведь женщина должна уметь готовить! Разве нет? Он покачал головой.
– Ну как же! Разве тебе не хочется, чтобы она готовила для тебя, ждала тебя с работы с накрытым столом, вкусным ужином? Признайся, ведь каждому мужчине хочется этого! И тебе тоже, разве нет?
– Только если ей самой этого хочется.
– А если ей не хочется?
– Тогда не надо.
– И что же тогда?
Антон Ильич снова поцеловал ее ладонь, которую все еще не выпускал из своих рук.
– Поверь, мне уже достаточно лет, чтобы понимать, что не это в женщине главное.
Юля внимательно посмотрела на него, и в глазах ее засветилось понимание чего-то нового, как будто сейчас только она осознала, что он был не просто ухажер, очередной ее поклонник, а мужчина, который был старше нее и опытнее; без сомнения, он знал женщин, и, вполне возможно, во многих вещах он разбирался лучше нее. На лице ее проступило нечто похожее на уважение и одновременно любопытство, словно ее так и подмывало спросить, а что же, что в женщине главное? Но она сдержалась, не решившись спросить, и заговорила о другом.
– Вот чего я совсем не выношу, так это мытье посуды. С детства ненавижу это занятие.
– Не волнуйся, тебе не придется мыть посуду. Я тебе обещаю. – Да?
– У меня стоит посудомоечная машина. А в крайнем случае, я и сам могу помыть. Мне это не трудно. Даю тебе честное слово, что тебе не придется заниматься посудой.
Она попыталась засмеяться снова, но Антон Ильич смотрел на нее так прямо и говорил так уверенно, как будто все уже решил, и она опять смутилась и отвела глаза.
– Ты так говоришь…
– Как?
Она глянула на него и озорно улыбнулась:
– Звучит как приглашение.
– Это и есть приглашение.
– Антон, – она вытащила ладонь из его рук.
– Что?
– Ты меня пугаешь.
– Тебе так страшно со мной?
Она захохотала, но только чтобы перевести все в шутку и не продолжать этот разговор, напугавший ее своей серьезностью, и попросила:
– Давай еще кофе закажем?
Антон Ильич и не собирался настаивать. Когда принесли напитки, он выпил свой и поднялся с места.
– Ты пей, я сейчас приду.
Он вышел на улицу и быстрым шагом спустился вниз, туда, откуда они пришли сегодня с Юлей. Ему хотелось сделать для нее что-нибудь приятное, и он подумал сначала купить ей цветы, но вспомнил, что в номере у них и так стояли розы. Тогда в голову ему пришла идея получше.
– Что это? – спросила Юля, когда он вернулся.
Антон Ильич раскрыл сверток. Там были два коврика с корабликами, соединенные друг с другом.
– Ты что? – сказала Юля с удивлением и каким-то беспокойством.
– А что?
– Ты все-таки купил?
– Да.
– Зачем?!
– Тебе же они понравились. Вот, смотри. Разрежем тут, будет у каждого из нас по такому коврику. Или, знаешь что? Лучше не будем разрезать. Зачем? Наоборот, пусть будут два. Вместе. Повесим их на стену. Они будут напоминать нам о том, как мы с тобой тут были.
– Но я не хотела их покупать! – сказала она срывающимся голосом.
– Почему?
– Потому! Не хотела, и все тут. Зачем ты их купил?
Антон Ильич смотрел непонимающе. Юля не шутила.
Она вся изменилась в лице, и ему снова показалось, что она вот-вот заплачет.
– Я думал, они тебе понравились, – растеряно повторил он.
– Мало ли что мне понравилось! Не надо было покупать. Давай пойдем сейчас и вернем их.
– Вернем?
– Да!
– Нет. Зачем? Да и не получится.
– Получится! Пойдем!
Она уже встала.
– Да нет же, подожди. Здесь так не принято. Это же не магазин, это сувенирная лавка.
– Ну и что!
– Не надо, – он остановил ее за руку. – Если тебе не нравится, я оставлю их себе.
– Да зачем они тебе?
– Они мне нравятся.
Он сложил коврики и убрал их подальше. Юля села обратно, но лицо ее было по-прежнему несчастно.
– Пойдем, может, погуляем? – предложил Антон Ильич, чтобы поскорее уйти от опасной темы.
Она замотала головой.
– Посидим еще здесь?
Она кивнула.
– Взять тебе чего-нибудь? Давай чаю попьем, хочешь?
– Нет, я напилась кофе. Больше уже не могу, спасибо.
– А у нас впереди еще ужин, ты не забыла?
Ему не терпелось отвести Юлю в помпезный ресторан, где он ужинал вчера.
Она слабо улыбнулась.
– Может, ресторан перенесем на завтра?
– Ладно. Хочешь, сходим куда-нибудь? На концерт, или вот, – он достал из кармана открытку, – меня тут на спектакль один пригласили.
– Нет, не хочу, – сказала она, не глядя. – Давай просто посидим здесь.
– Конечно, давай.
Антон Ильич был не прочь сидеть здесь хоть до самого утра. Не об этом ли он мечтал еще вчера? И вот Юля здесь, с ним, он держит ее за руку и чувствует себя совершенно счастливым. Антон Ильич улыбнулся. За столиками сидели такие же парочки. Как и они с Юлей, они о чем-то говорили, то шумно спорили, то целовались. Какое счастье, что он привез сюда Юлю! Как хорошо сидеть с ней, смотреть на нее, слушать ее голос, видеть, как она смеется. А впереди у них еще целый вечер, и весь завтрашний день, и… Париж! А потом, потом… Дух захватывало, стоило ему подумать об этом. Он не знал, как определить то, что ждало его в будущем. Совместная жизнь? Семья? Женитьба? Он не произносил про себя этих слов, но смысл их понятен был ему и так. И снова, как утром, сладко щемило на сердце и горячей волной отзывалось где-то внутри.
– Чему ты улыбаешься? – спросила Юля.
Антон Ильич и впрямь не в силах был скрывать своего счастья.
– Радуюсь, что ты здесь.
Она внимательно посмотрела на него, как будто сомневаясь, говорит ли он правду. Но лицо Антона Ильича сияло как солнце на закате, и невозможно было не поверить ему.
– Я хотела спросить у тебя кое-что.
– Спрашивай, – раскинул он руки, – я весь в твоем распоряжении.
Она задумалась, размышляя, как начать, а потом вдруг махнула рукой:
– Нет, завтра. Лучше завтра поговорим.
Они сидели дотемна. Из окна они видели, как на улице зажглись фонари, и город задвигался, зашевелился. Местные жители высыпали на улицу, встречались друг с другом, обнимались, разговаривали, смеялись. Бегали дети, шумела молодежь. Антон Ильич не обманывал, когда говорил, что будет весело: субботний вечер обещал быть праздничным и людным.
Раздались звуки музыки. На площади появилась процессия. Впереди шел капельмейстер, задавая ритм, за ним барабанщик с барабаном на животе, таким большим, что самого его почти не было видно, за ними оркестр с трубами, флейтами, саксофоном и маленькими барабанами, последним шел трубач с огромной духовой трубой, медной и блестящей как начищенный самовар. Их сопровождала толпа прохожих.