Оркестр остановился на площади перед палаццо, чтобы сыграть несколько мелодий. Зрители выстроились около них полукругом. В конце каждой композиции музыканты зычно и в один голос выкрикивали:
– Оле!
– Оле!! – тут же подхватывала толпа, и раздавались аплодисменты.
Антон Ильич с упоением слушал их бравые мелодии. Положив локти на подоконник и подперев рукой лицо, он блаженно улыбался и покачивал головой в такт музыки. Ему нравились эти музыканты, игравшие задорно, с непритворным энтузиазмом, хулиганисто смешивая классические произведения и джаз. После очередного «Оле!» он тоже закричал со всеми и захлопал в ладоши. Хоть они с Юлей никуда и не пошли, на концерт они все-таки попали – действо разворачивалось прямо перед ними.
Вечер они провели, гуляя по центру. Юля так и не захотела пойти на ужин. Ни кофе, ни мороженого ей тоже не хотелось, и они просто ходили, держась за руки, слушали музыкантов, смотрели на циркачей, заглядывали в витрины магазинов – заходить внутрь Юля тоже не соглашалась, – глядели на людей, на дома вокруг и дышали окружавшим их весельем этого теплого шумного города.
Когда ноги у Антона Ильича уже гудели от усталости, он взмолился и уговорил Юлю зайти куда-нибудь и присесть. Они стали выбирать кафе, отошли чуть в сторону от главных улочек и вдруг вышли к храму. Аккуратное квадратное здание светилось в темноте изнутри. Они присмотрелись – свет лился наружу сквозь голубые витражи. На крыше стоял плоский византийский купол, на нем православный крест. Они подошли поближе. У дверей на ступенях стоял мужчина в черной рясе. Когда он обернулся, они увидели, что это настоящий греческий поп. На груди у него лежала пышная черная борода, под ней тяжелый металлический крест на цепи, на голове высокая шапка с крестом. Вокруг стояли прихожане. Он что-то им говорил.
Напротив на улице стояли столики, и Антон Ильич предложил сесть там. Юля ничего заказывать не стала, а Антон Ильич взял чаю и апельсиновый десерт, рекомендованный официантом, и с наслаждением вытянул ноги.
Здесь было тихо. Прихожане у церкви разошлись, кланяясь и крестясь, поп зашел внутрь, никого больше не было видно. На площадь падали голубые огоньки из витражей, в небе сияли маленькие звездочки.
Антон Ильич пил чай и блаженствовал. Все складывалась как нельзя лучше. И этот неожиданно тихий вечер на этой маленькой площади, у храма, под открытым небом, со звездами над головой, казался ему особенным и символичным, будто нарочно устроенным кем-то для них двоих. Он и сам не придумал бы ничего лучшего. Не иначе, это судьба привела их сюда, подумал Антон Ильич.
– Хорошо, что мы пришли сюда, – сказал он.
Юля улыбнулась. Она сидела, накинув на плечи широкий треугольный платок, который достала из сумочки, и тоже о чем-то думала.
Антон Ильич размышлял о завтрашнем дне. Утром, еще до завтрака, он хотел повести Юлю в порт, показать ей форт и яхты. Она наверняка захочет встать рано, подумал он. Так что они не нарушат ее привычного расписания и отправятся на прогулку с самого утра. Потом завтрак. Обедать он собирался в том помпезном ресторане, куда они не добрались сегодня. А ужинать, пожалуй, лучше всего будет в отеле, в панорамном ресторане наверху.
Юля выслушала его вдохновенные планы со слабой улыбкой на губах и только кивала, когда он обращался к ней с вопросом – казалось, она была на все согласна и все одобряла. Ее задумчивое лицо не меняло своего нездешнего, блуждающего выражения, как будто она слушала его вполуха, а мыслями была далеко. Она поднимала глаза к небу, глядела на звездочки, на свет голубых витражей, на крест на крыше полукруглого храма, и видно было, что и для нее все это что-то означало, но что именно, Антон Ильич не понимал.
– У нас осталось еще одно небольшое дело, – сказал он.
– Какое?
– Надо забронировать отель в Париже. Я уже нашел несколько хороших вариантов. Завтра я покажу тебе, и ты скажешь, какой тебе больше нравится.
Она ничего не ответила и закуталась в платок посильнее.
Что с ней такое, думал Антон Ильич? Может, не хочет ехать в Париж? Да нет, просто устала, наверное. И что я надоедаю ей своими планами? Он потянулся, обнял ее за плечи и увидел, что она вся дрожит.
– Тебе холодно?
Он и не заметил, что становилось прохладно. Они поднялись и зашагали обратно, туда, откуда доносились звуки музыки.
– Давай поднимемся в ресторан, ты выпьешь горячего чаю, – все повторял Антон Ильич по дороге домой, но Юля отказывалась.
Когда они пришли, она отправилась принимать ванну.
Это должно поднять ей настроение, думал Антон Ильич, доставая из глубины шкафа картонную коробочку, перевязанную лентой. Он положил ее на стол. Потом, подумав, что Юля может ее не заметить, переложил на прикроватную тумбочку. Но и там она была не слишком видна. Он быстро засунул ее под подушку. Нет, тоже не то. Это же не день рождения, чтобы прятать подарок под подушку, подумал он. Он достал подарок, поправил постель и положил коробочку прямо на подушку, так что не заметить ее было невозможно.
– Что это? – спросила Юля.
Она остановилась на полпути к кровати, прижав к груди полотенце, обернутое вокруг тела, и, не отрываясь, смотрела на подушку. Потом медленно обернулась:
– Опять что-то придумал?
Антон Ильич просиял.
– Опять что-то купил?
Она подошла к кровати, взяла коробочку, сняла ленту и открыла.
Антон Ильич весь дрожал от нетерпения.
– Ну как?
Юля молчала.
– Нравится?
Она закрыла коробочку и отложила ее в сторону.
– Да. Спасибо.
Ночью Антон Ильич проснулся от какого-то звука. Юли в кровати не было. Горел ночник, в ванной шумела вода. Он глянул на часы, стрелки показывали два ночи. Что она делает в ванной? Почему не спит?
Он снова улегся и только стал засыпать, как пришла Юля.
– Ты почему не спишь? – спросил он.
– Я в душ ходила. Ты спи, спи.
Через некоторое время что-то снова его разбудило. Кажется, Юли снова нет рядом. Он повернулся, пошарил рукой по холодной постели, потом приподнялся, огляделся вокруг сонными глазами и увидел ее в гостиной. Она стояла у балкона спиной к нему и смотрела в окно. Свет нигде не горел. Ее одинокая неподвижная фигурка освещалась в темноте бликами портовых фонарей.
Что она там делает посреди ночи, взволнованно подумал Антон Ильич? Уж не плачет ли, не дай бог?
– Юленька… – он откинул одеяло, нащупал лампу, зажег свет, надел очки, поднялся с постели и поспешил к ней, шатаясь спросонья и цепляясь за мебель. – Юленька, что случилось?
Она обернулась. Лицо ее было ровно, только глаза горели.
– Не спится что-то.
– Но почему ты стоишь здесь, одна? Пойдем в кровать, – он хотел обнять ее, но Юля отвернулась и снова стала смотреть в окно.
Антон Ильич опустился в кресло, зевнул, потер глаза.
– Может, тебе подушку поменять?
– Нет, не надо.
– Тебе жарко? Давай окно откроем.
– Да ты что? Мы замерзнем.
Он снова зевнул.
– Ложись с моей стороны, хочешь?
– Да нет же. Дело не в этом.
Она отошла от балкона и присела в кресло рядом.
– Понимаешь, я все думаю…
Она обхватила голову руками и стала раскачиваться вперед и назад. Что это с ней, испугался Антон Ильич? Юля отпустила голову, подняла на него глаза и вскинула руки:
– Что я делаю? Куда собралась? Ах, я не знаю, не знаю! Я ничего не знаю…
И снова закрылась руками.
– Понимаешь, я никогда так не делала. Это все так быстро, так странно! Разве так бывает? Разве так делают? Я думаю, зря мы это затеяли. Зря! Я совсем тебя не знаю. И ты меня тоже. Ты думаешь, ты знаешь меня? Нет, совсем не знаешь! А мы уже собрались с тобой куда-то ехать. Да мы уже уехали! Вот же, мы здесь!
Она раскинула руки и обвела взглядом комнату. Потом повернулась к Антону Ильичу:
– Антон, все это не то. Понимаешь? Не то.
И, не дождавшись от него ответа, снова заговорила, глядя перед собой:
– Сейчас мы здесь, послезавтра мы поедем в Париж. В Париж! А потом? Что будет потом?
Антон Ильич ничего не понимал. Сонный, он все никак не мог взять в толк, о чем говорила Юля. Что на нее нашло, недоумевал он? Может, ей сон плохой приснился? Да нет же, не похоже, чтобы она вообще ложилась.
– Ну что ты молчишь? – мучительно произнесла Юля, заламывая руки. – Что ты молчишь? Это кошмар какой-то! Я не засну сегодня… Я вообще не знаю, что со мной будет…
Она вскочила, подошла к балкону, встала, сжавшись всем телом, и посмотрела вдаль, как будто темнота за окном могла ее успокоить. Потом порывисто повернулась, сцепила руки перед собой и сказала:
– Все это не то. Не то! Чем это кончится? Ах…
Она опустила голову, тряхнула волосами и с вызовом подняла глаза на Антона Ильича.
– Ну почему, почему ты тогда уехал? Ты был здесь, в этом номере? Все эти дни, пока я искала тебя там? С кем? С кем ты был? Можешь ты мне сказать правду?
Она застонала и схватилась за голову.
– Господи, что я говорю… Что я говорю…
Она подошла к креслу и упала в него как подкошенная. Лицо она закрывала руками, словно не могла смотреть на Антона Ильича, и говорить более тоже не могла. Между ними повисло молчание. Он, не вполне понимая смысла слов, слетевших с ее губ, сидел, не издавая ни звука, боясь, как бы ни стало еще хуже. Между тем, ясно было, что Юля ждала от него чего-то, и он должен был что-то предпринять.
– Давай… давай чаю закажем. Что-то во рту пересохло.
Он позвонил.
В таком же молчании дождались они чая, который прикатили на сервированном столике. К нему подали бисквиты и круглые горячие пирожки с красным перцем и белым сыром – из ночного бара. Антон Ильич разлил по чашкам чай и принялся за еду. Пирожки оказались кстати.
Юля молча пила чай. Лицо ее горело. Она то бросала короткие пытливые взгляды на Антона Ильича, то опускала голову и вздыхала.
Он вытер рот салфеткой, потянулся и встал.
– Пойдем спать.
Она вскинула на него удивленные глаза.