– Я не буду тебя торопить. Но я хочу, чтобы ты знала, что для меня это все серьезно. Очень серьезно.
Ночью Антон Ильич проснулся. Юли в кровати не было. В гостиной горел свет.
Опять не может заснуть, подумал он, но не встал, а уронил голову на подушку и провалился в сон.
Под утро ему снился Париж. Праздничный, залитый солнцем, золотой. Будто они с Юлей кружились там, держась за руки, и будто на дворе стояла осень, а они были, как на пляже, босиком, и будто им совсем не было холодно.
Зазвонил будильник. Антон Ильич потянулся, нажал на кнопку, но звон не прекращался. В ту же минуту послышался голос Юли. Он приоткрыл глаза и увидел, как она, лежа на краешке кровати, держала у уха телефон. Где они, не понимал Антон Ильич? В Париже? В Москве? Все еще в Ираклионе?
– Юлечка! Деточка! – раздалось в трубке так громко, что было слышно и ему.
– Бабуля, это ты что ли? – ответила Юля, стараясь говорить тише.
– Юлечка, девочка моя!
– Я слышу тебя, слышу. Что стряслось-то?
Она вскочила с постели и ушла говорить в гостиную.
Антон Ильич посмотрел на часы, было ровно шесть. Будильник еще не звонил. Можно еще поспать, подумал он и закрыл глаза. Над головой еще витало облако золотистого Парижа, его сияющих бульваров и желтой листвы. Они с Юлей снова закружились, взявшись за руки, – точно дети малые! – как вдруг она остановилась, лицо ее увеличилось, глаза оказались совсем близко к нему, и он увидел, что она перестала смеяться и зовет его изменившимся и тревожным голосом. Что с ней, недоумевал Антон Ильич?
– Антон! Антон!
Он открыл глаза. Это был не сон. Над ним стояла Юля, лицо ее было тревожно.
Часы показывали начало восьмого. А ему показалось, он закрыл глаза всего на минутку.
– Антон, маме плохо!
– Что? Какой маме?
Он поднялся на локте и непонимающе посмотрел на Юлю. Она стояла бледная, испуганная. Он припомнил, что она недавно говорила с кем-то по телефону.
– Что случилось?
– Маме ночью плохо стало. С сердцем. Ей врача вызывали. Бабуля плачет, не знает, что делать. Антон, что делать?
– Что делать?
Он потер глаза.
– Как, что делать? Звонить в страховую компанию. Они скажут, что делать.
– Да нет! Бабуля не сможет сама.
– Почему?
– Не сможет, и все тут!
– Они по-русски говорят.
– Да она со мной еле разговаривает! Какая там страховая компания!
– И что ты предлагаешь?
– Я думала, это ты мне что-то предложишь! – воскликнула Юля. – Может, мне самой позвонить? Или поехать туда? Как ты думаешь?
– Поехать? Как это? У нас же самолет сегодня.
– Я знаю! Так что же делать?
– Так. Подожди, подожди. Не торопись.
Антон Ильич сел.
– Как это, не торопись, Антон?! А вдруг с ней что-то серьезное? Господи, что теперь будет! Это все из-за нашего разговора. Зря я ей позвонила. Но я не думала, что она так разволнуется! Я же только хотела спросить…
Юля в волнении говорила, не переставая. Антон Ильич только и успел сказать:
– Давай за завтраком все решим.
Стоя под душем, Антон Ильич все никак не мог понять: только что все было в порядке, с Юлей все утряслось, оставалось лишь собрать чемоданы, выписаться из отеля в полдень, пообедать где-нибудь и трогаться в аэропорт, их самолет в Афины вылетал без двадцати пять. И вот, все вдруг поменялось. Их поездка снова под вопросом. И снова в его планы вмешивается Наталья.
Какого решения ждет от него Юля? Что он должен ей сказать? Ни о чем не переживай, поехали в Париж? Или наоборот, забудь про Париж, езжай к матери? Антон Ильич громко вздохнул. Наталья, опять она… Почему-то ему не верилось, что она больна и что присутствие Юли так необходимо. Скорее всего, это очередная ее проделка. А если нет, одернул он себя? А если женщине и правда стало плохо? Если даже и так, тут же подумал он, Наталья не из тех, кто будет сидеть и ждать, когда кто-то придет ей на помощь. Такая женщина, как она, быстро поставит всех на уши и не только врача, черта из ступы достанет, если ей это потребуется. Нет, не верил он в ее болезнь. Но как сказать об этом Юле? Как сделать так, чтобы им спокойно улететь сегодня в Париж?
Пока Антон Ильич собирался, Юля кружила вокруг дивана, то садясь на него и обнимая руками подушку, то вскакивая и бросаясь к окну, то хватаясь за телефон. Он видел, что она сгорает от нетерпения и едва сдерживается, чтобы не поторопить его, и старался двигаться поскорее, но выходило у него это плохо. У Антона Ильича был свой сложившийся за годы ритуал, отлаженный до мелочей, и собираться по-другому он не умел. Зато через час он стоял перед ней выбритый и благоухающий, в отутюженной до хруста рубашке в тонкую морскую полоску, брюках со стрелками и сверкающих как зеркало ботинках.
Они заняли столик у окна и заказали еду. Юля места себе не находила, вертелась на стуле и теребила в руках телефон. Не в силах больше молчать, она размышляла вслух, словно бы сама с собой, но при этом поглядывала на хранившего молчание Антона Ильича. То и дело раздавались ее реплики:
– А сколько тут ехать? Здесь же недалеко? Минут пятьдесят, наверно? А до аэропорта отсюда вообще рукой подать.
Принесли еду. Антон Ильич намазал маслом поджаристые хлебцы и взялся за омлет. Юля сидела перед чашкой кофе и ничего не ела. Она старалась не смотреть на него слишком пристально, пока он ел, и время от времени заставляла себя отвести глаза и глянуть за окно, однако взгляд ее тут же возвращался к нему, и она снова бросала:
– Представляешь, если бы ты купил билеты на воскресенье? И нас бы уже здесь не было? Кошмар!
Когда он закончил и отставил тарелку, она вся подалась к нему, поставила на стол локти и посмотрела на него горящими нетерпеливыми глазами, ожидая, что же он наконец скажет.
– Ну что? Что ты предлагаешь делать?
Антон Ильич выдохнул и произнес:
– Я предлагаю никуда тебе не ехать. И не отменять наши планы.
Глаза у Юли широко распахнулись, и она воскликнула:
– Как?
– Я понимаю, ты волнуешься…
– Конечно волнуюсь! А если у нее приступ? И ей надо срочно в больницу? Если что-то серьезное? Может, ее вообще в Москву надо везти, срочно, прямо сейчас? Кто все это организует? На бабулю рассчитывать нельзя, она не справится!
Антон Ильич смотрел на нее с недоверием. Юля догадалась, что он хотел сказать.
– Что? Ты считаешь, этого не может быть? Думаешь, я все преувеличиваю?
– Все может быть.
– Ну вот видишь!
– Позвони и поговори с ней сама.
– Да я хотела! Но бабуля говорит, она заснула только под утро. Не хочу ее будить.
– Давай позвоним врачу.
– Врачу?
– Да. Ты ее дочь, пусть он все тебе расскажет. Кстати, что он сказал?
– Да что сказал? Сделал укол и уехал. Сказал лежать. Кто его знает, что это за врач? А вдруг он не понял, что с ней? Вдруг ошибся?
Снова поймав недоверчивый взгляд Антона Ильича, Юля посмотрела на него внимательно, зеленые глаза ее сузились и потемнели, и она спросила:
– Скажи честно, ты что, думаешь, что она притворяется?
Что она специально все это придумала, чтобы не дать мне уехать с тобой?
Именно так Антон Ильич и думал. Он ничего не сказал, но Юля поняла это по его глазам. Взгляд у нее потух, плечи опустились. Желая как-то смягчить прямоту этих слов, Антон Ильич произнес:
– Я думаю, все не так страшно, как тебе кажется.
– Откуда ты знаешь?
И посмотрев в его лицо, с грустью произнесла:
– Хотя, конечно. Почему ты должен думать о ней по-другому?
Она всплеснула руками и отвернулась, глядя в окно. Повисла пауза. Юля лихорадочно пыталась что-то придумать и не находила выхода, это видно было по ее нахмуренному лбу. Она снова посмотрела на Антона Ильича:
– И что? Ты предлагаешь мне ехать сегодня в Париж? В таком состоянии?
Антон Ильич молчал и допивал свой кофе.
– Ты понимаешь, в каком состоянии я там буду? Когда я буду знать, что она там лежит, больная? С бабулей, которой самой помощь нужна? Что это будет за поездка?
Антон Ильич ничего не отвечал.
– Я же ночью глаз не сомкну! Я ни есть, ни спать не буду. Я себя знаю. Ехать в Париж и каждую секунду думать о том, как она! И о том, что я бросила ее в таком состоянии! Ты этого хочешь?
Она с вызовом посмотрела на Антона Ильича:
– Антон! Ну что ты молчишь?
Он поставил на блюдце пустую чашку и тяжело вздохнул:
– Я не могу запретить тебе ехать. Если хочешь ехать, поезжай.
– Но я же вижу, что тебе это не нравится!
– Не нравится.
– Почему?
– Потому что… – он запнулся, – потому что это добром не кончится.
Юля вопросительно на него посмотрела, но Антон Ильич больше ничего не сказал.
– Давай поменяем билеты? – предложила она. – И улетим завтра. Можем мы их поменять?
Он покачал головой.
– Если только покупать все заново.
– Нам уже ничего не вернут?
– Нет. Да и билетов уже, я думаю, не будет.
Она задумалась. Вдруг ее снова осенило, и она воскликнула:
– О, придумала!
Антон Ильич посмотрел на нее без энтузиазма.
– Давай сделаем так: я сейчас быстро соберу все вещи, поеду к маме, все там выясню, найду хорошего врача, если надо. И оттуда поеду прямо в аэропорт, чтобы не тратить время и не заезжать сюда. Встретимся с тобой в аэропорту. Во сколько мне надо быть в аэропорту?
Антону Ильичу совсем не нравилась эта идея. Но Юля ухватилась за нее как за спасательный круг.
– Антон, ну во сколько? Скажи скорей. Я забыла, во сколько наш рейс?
– Вылет в шестнадцать сорок.
– Почти в пять! – обрадовалась она. – Значит, мне надо быть в аэропорту…
Она посмотрела на часики на руке, подсчитывая время.
– Тебе надо быть там в два сорок. Ну, в три. В крайнем случае, в половине четвертого.
– Ну вот! Отлично! Я приеду туда к трем, – воскликнула она. – У меня уйма времени!
Не успел он ничего ответить, как она поднялась со стула:
– Ты заканчивай тут, а я пошла вещи собирать.