Окаров только отмахнулся – делайте то, зачем пришли.
Вскоре один из оперативников расставил на столе всю изъятую в доме обувь.
– Вот эти самые ботиночки, – с теплотой в голосе проговорил Отбывайко, – в которых вы были на последней вечеринке Рудневой.
– И которые были на вас, когда вы её убили, – тихо добавила Мирослава.
Окаров резко повернулся в её сторону.
– Что же вы не уничтожили обувь так же, как одежду? – поинтересовался Опанас Самойлович.
– Жадность фраера сгубила, – не удержался один из оперативников.
– Помолчи уже, Бубенчиков, – вздохнул майор, – тебе такой обувки вовек не таскать.
– Это точно, – легко согласился Бубенчиков, – я в своих ботинках шустрее бегаю.
– Посмотрим, что экспертиза покажет, – между тем продолжал майор.
– А покажет она тщательно замытую кровь, с натуральной кожи удалить её полностью невозможно, – заметила Мирослава.
– Да, я убил её. – Окаров снова посмотрел на Волгину.
– Вы что же, делаете признательное заявление? – живо откликнулся Отбывайко.
Андриан не отрывал взгляд от лица Мирославы.
– Но я не хотел этого делать.
– Не хотели? А как же нож? – спросила она.
– Понимаете, я видел, как Ада Константиновна и Лихолетов вышли из дома. Я догадался, что между ними назревал крупный разговор. И тут Белоногов послал меня за документами. Я и пошёл. Потом увидел их и подождал, пока Лихолетов уйдёт.
– Вы были уверены, что он уйдёт?
– Нет, конечно, но я надеялся застать её одну. И мне повезло. Я подошёл к Аде Константиновне и стал убеждать её, что она заблуждается насчёт Ксении. А она неожиданно разозлилась и стала оскорблять племянницу. А нож лежал там на лавке. Наверное, его забыли горничная или садовник, а то и сама Ада Константиновна, когда срезала цветы с клумбы.
– И вы схватили этот нож?
– Да, я взял его только для того, чтобы попугать её. А она пришла в страшное возбуждение, сначала начала хохотать как безумная, а потом набросилась на меня, и я машинально выставил руку с ножом вперёд. Она и напоролась на него.
– Вы знали, что по существующему завещанию всё отходит к Ксении, – скорее утвердительно, чем вопросительно проговорила Мирослава.
– Знал, – не стал отрицать Андриан и быстро добавил: – Если бы Ксению обвинили в убийстве, я пришёл бы и сознался! Честное слово!
– Однако, когда её задержали, вы промолчали!
– Я испугался! Но я не сомневался, что они скоро разберутся и её отпустят.
– А то, что Ксения, как говорит её бабушка, сидит в узилище, – это ничего? – сердито спросила Мирослава.
– Я был уверен, что её скоро отпустят, – пробормотал Андриан. – Я надеялся, что убийство Рудневой останется нераскрытым.
– И вы намеревались жениться на Ксении? – спросила Мирослава.
– Я мечтал об этом, – признался он едва слышно.
– Только этого ни в коем случае не могло бы произойти, – проговорила она.
– Почему? – удивился Андриан. – Я уверен, что смог бы завоевать её сердце. Ведь я на самом деле люблю её! – В его голосе прозвучала неизбывная боль.
– Может быть, и смогли бы, – не стала спорить Мирослава, – но всё же брак ваш был невозможен.
– Почему?
– Потому что Ксения – ваша сестра.
– Кто? Что вы такое несёте?!
– Я думаю, что об этом вам лучше расскажет ваш отец.
– Мой отец? При чём здесь мой отец? Он не мог знать родителей Ксении!
– Может быть, он их и не знал. Я говорю о приёмных родителях Ксении. Но ваш отец очень хорошо знал Аду Константиновну. Он не рассказывал вам об этом?
– Нет! Но Руднева – тётка Ксении!
– Ада Константиновна мать Ксении. – Мирослава обернулась к двери и крикнула: – Опанас Самойлович!
Только тут Окаров заметил, что майор куда-то исчез.
Дверь открылась, вошёл майор и вместе с ним отец Окарова.
– Папа! – вырвалось у Андриана. – Зачем ты здесь?
– Меня привезли эти товарищи, – Кирилл Несторович кивнул на полицейских.
– О господи! – вырвалось у Андриана. – Я ничего не понимаю!
– Мы, пожалуй, оставим вас наедине, – проговорила Мирослава, взяла майора под руку, и они удалились на кухню, оставив снаружи у двери оперативников.
Андриан посмотрел на закрывшуюся за детективом и майором дверь, потом перевёл взгляд на отца и спросил:
– Папа, что всё это значит?
– Это долгая история, сынок, – вздохнул Кирилл Несторович.
– Так расскажи мне её! Я устал блуждать в потёмках!
– Хорошо, слушай, – сказал Пинчуков и начал свой рассказ.
Закончив повествование о своей сумбурной жизни, Кирилл Несторович проговорил покаянно:
– Прости меня сынок.
– Прощаю, – ответил Андриан почти сразу и чуть позже добавил: – Я ни о чём не жалею. Пусть Ксения получит то, что принадлежит ей по праву.
Отец опустил голову, думая про себя, что наследство, которое получит его дочь, достанется ей дорогой ценой. Только заплатит её не девушка, а его сын, который проведёт в тюрьме свои лучшие годы.
Ксения, выпущенная на свободу, сразу же пришла к занявшему её место Андриану.
– Я не брошу тебя, – сказала она, – я найму тебе лучшего адвоката.
– Спасибо, сестрёнка. Хотя мне теперь всё равно, где провести остаток своих дней – в тюрьме или на свободе.
– Не говори так! Пожалуйста! – воскликнула она, и слёзы потекли по её щекам.
– Ты плачешь? – удивлённо спросил он.
Она кивнула.
– Обо мне?
– Обо всех нас. Почему так несправедлива жизнь?!
– Ксюха, – улыбнулся он, – тебе ли жаловаться на судьбу.
– Может быть, ты и прав, – проговорила она и попыталась улыбнуться ему. Но тем не менее слёзы продолжали течь из её глаз.
– Я люблю тебя, Ксюшенька! – вырвалось у него.
– Нельзя! – она прижала палец к его губам.
– Я обещаю тебе, что научусь любить тебя по-родственному, по-братски, – произнёс он как заклинание.
– Спасибо, – тихо прошептали её дрогнувшие губы.
– Ну что, майор, – сказала Мирослава на прощание Отбывайко, – вот мы с вами и раскрутили это дело.
Он опустил глаза в притворном смущении.
Она похлопала его по плечу:
– Опанас Самойлович, если смотреть правде в глаза, то без вас у меня бы ничего не получилось.
– Ну, конечно, – хмыкнул Отбывайко.
– Конечно! Вы сами подумайте, вы местная власть, и без вашей помощи мне было бы не развернуться.
– Если только посмотреть с этой точки зрения, – добродушно проговорил он, – но я уверен, что вы бы нашли выход из любой ситуации.
Мирослава крепко обняла майора и расцеловала его в обе щёки.
– Передавайте привет жене и деткам. И надеюсь, вы скоро получите заслуженное повышение по службе. Чего вам сидеть в этом медвежьем углу!
Он расхохотался.
– Эко вы их, богатеев наших! – И добавил с некоторым сожалением: – Мне тут вообще-то нравится, а жена моя рвётся в столицу губернии. Да и детям скоро в институты поступать. Младшая вон на врача хочет учиться, и хоть бы на стоматолога, – притворно вздохнул он, – так нет же, на хирурга. Девичье ли это дело? – Он воззрился на Мирославу, но тут же махнул рукой и проговорил, обращаясь как бы к самому себе: – За бандитами гоняться уж точно не женское дело.
– Домостроевец вы, – ласково хмыкнула Мирослава и спросила: – А кем хочет стать сын?
– Программистом.
– Что ж, отличная профессия.
– И жена так считает.
– Что ж, мне пора, – сказала Мирослава.
– Э нет! Так дело не пойдёт, – хитро подмигнул ей Опанас Самойлович, – теперь моя очередь вас целовать.
Отбывайко встал на цыпочки и тихонько чмокнул Мирославу сначала в правую, а потом в левую щёку, и снова в правую.
– Вот, – проговорил он удовлетворённо, – а теперь идите.
И когда она направилась к двери, перекрестил её так, чтобы она этого не заметила. Потом подошёл к окну и стал смотреть, как она идёт к парковке, где стояли «Волга» и «БМВ», возле которого её терпеливо поджидал Морис Миндаугас.
– Гарна дивчина, – вздохнул вслух Опанас Самойлович, – дай ей боже доброго жениха, да хоть бы и этого, – он внимательно наблюдал за Морисом, – ишь, как он глядит на неё, сердешный.
Детективы, вернувшись домой, решили отпраздновать завершение дела. Данила честно расплатился за работу сыщиков и пытался вручить им деньги сверх оговоренной в договоре суммы, но Мирослава категорически отказалась от премии. Ей и оплату по договору со школьного товарища брать не хотелось, но Данила пригрозил, что обидится на неё всерьёз и надолго:
– Ты что, за нищего меня держишь? – вопрошал он.
– Нет, конечно, – отмахнулась она.
– Каждая работа должна быть оплачена, – твердил он, насупившись.
– Ладно, твоя взяла, – она коснулась рукой его плеча.
– Ну вот, – сказал Морис, когда «Ниссан» шоколадного цвета выехал с их участка, – наконец-то!
– Гостей, как я понимаю, мы созывать не будем, – улыбнулась Мирослава.
– Кроме Шуры, – ответил Морис.
– Какой же Шура гость? – пошутила Мирослава. – Он член нашей дружной семьи.
– Иногда мне кажется, что мы его усыновили, – притворно вздохнул Миндаугас.
Мирослава расхохоталась и спросила:
– Тебе помочь на кухне?
– Нет уж, спасибо, – посмотрел он на неё сурово, намекая взглядом на её нулевые кулинарные способности.
– Кто бы спорил, – беспечно отозвалась она.
Ближе к вечеру Морис позвонил Шуре, и пока Миндаугас перечислял блюда, которые будут на столе, Наполеонов истекал слюной, а потом, не выдержав, жалобно воскликнул:
– Прекрати измываться над человеком!
– Разве я измываюсь? – удивился Миндаугас.
– Ладно уж, так и быть, приеду вечером, – заявил Наполеонов и отключился.
Примчался он раньше назначенного срока и страдал только от того, что не сможет запихнуть в себя всё и сразу.
Опасаясь, как бы их друга не постигла судьба Ивана Андреевича Крылова, хозяева ближе к концу ужина принялись убирать еду со стола.
– У, жмоты, – протянул Наполеонов, довольно поглаживая живот.