[8]. А как насчет надежды? Все собравшиеся здесь сегодня — добрые люди, готовые облегчить чужие страдания. Но многие ли задумываются о том, чтобы их предотвратить? Не просто давать деньги бедным, а создавать условия, чтобы бедняки могли сами заработать на хлеб. Неужели требовать этого — нечто совершенно иное?
Среди паствы, внимающей мощной проповеди, оказались все три представительницы семейства Чайновет, хотя теперь все они носили другие фамилии и сидели в разных местах церкви, не только по личным причинам. Элизабет Уорлегган — в первом ряду, вместе с мужем. Слева от главного прохода, в задних рядах — Ровелла Солвей, тоже рядом с мужем.
Синяки и ссадины на лице и теле зажили, и, не считая выбитого зуба, что становилось заметно, только когда она широко улыбалась (теперь весьма редко), выглядела она прекрасно. По ее лицу всегда было трудно что-либо прочитать, в особенности в последнее время. После того как Артур обнаружил ее измену и избил жену до полусмерти, она простила его и снова обрела прежнее интеллектуальное превосходство — правда, больше не намекала на превосходство моральное.
Однажды вечером, через две недели после той кошмарной ночи, они начали потихоньку двигаться к примирению, Ровелла рассказала мужу о том, как мистер Уитворт соблазнил ее в своем доме, и в красках обрисовала, как с тех пор он ее преследовал, чуть ли не шантажировал, чтобы возобновить эту связь.
Но лишь невнимание к ней Артура, пылко заявила Ровелла, невнимание к ее телу, его неспособность быть настоящим мужем в конце концов заставили ее сдаться. Артура это ошеломило, он снова рассвирепел и бросил в ответ, что он ограничивал себя в плотских желаниях из деликатности, ради ее же блага. И с тех пор они поладили. Иногда в те дни он сильно уставал от работы в библиотеке, но начал принимать настойку под названием «Тонизирующий бальзам для восстановления сил» и стал чувствовать себя намного лучше.
С тех пор они ни разу не упомянули Осборна Уитворта и его безвременную кончину. Ровелла отметила, что найденная у тела священника дубинка похожа на пропавшую с кухни, но не стала о ней спрашивать и не встречалась с ведущими расследование констеблями. И пусть муж так зверски ее избил, на то были причины, и когда инцидент позабылся и остался в прошлом, Ровелла даже с теплотой думала о том, на какие бурные чувства, оказывается, он способен. Он был человеком пылким, но обычно это скрывал.
Третья представительница семьи Чайновет, овдовевшая с помощью той же дубинки, сидела с другой стороны прохода, вместе с напыщенной свекровью. По ее лицу также нельзя было ничего прочесть, но если мысли Ровеллы нельзя было угадать с тех пор, как она научилась думать, Морвенна в девичестве была открытой книгой, скорой на реакцию, наивной и импульсивной, лишь жизнь в браке ее изменила. Теперь в ее глазах не отражалась душа, они были пусты, затуманены и ни к чему не выражали интереса. Как потускневшее зеркало.
После смерти мистера Уитворта она сдалась на милость свекрови. Делала всё, что та прикажет, молча и покорно. Потому она и пришла сегодня на службу. Для нее это не имело значения. Имело значение лишь одно — посещение мистером Уитвортом ее спальни в прошлом месяце дало свои плоды. Она снова вынашивает его ребенка. Очередного маленького Оззи. После окончания службы паства покинула церковь, но попечителей и жертвователей больницы пригласили в трактир «Красный лев» на торжественный обед, который начинался в половине четвертого.
Дуайт сказал, что не будет присутствовать, Росс тоже предпочел бы уйти, но остался, потому что Бассет до сих пор не дал ему никаких намеков на свое решение относительно банка. Тогда Дуайт передумал и остался с другом. И слава богу, поскольку его посадили рядом с Элизабет, а Росса — напротив, через одно место. Справа от Элизабет сидел Джордж, совсем рядом с Россом. С одной стороны от Росса оказалась мисс Кэтлин Бассет, сестра лорда Данстанвилля, а по другую руку — Роберт Гуоткин. Правда, когда начали подавать блюда, в гуле голосов с трудом можно было что-то расслышать, тут уж не до враждебных стычек. А кушанья следовали одно за другим. Сложности начались в половине шестого, когда немногие дамы удалились, оставив пустые места, мужчины сдвинулись теснее, и по кругу пошли бутылки портвейна и бренди. Теперь, пока наливалось спиртное, наступали краткие периоды тишины, мужчин разморило от сытной пищи.
Во время одной из таких пауз Гуоткин произнес:
— Я слышал, вы возвращаетесь в политику, мистер Уорлегган.
Трудно сказать, была ли эта реплика вполне невинной или с подвохом.
Джордж чуть-чуть повернул голову.
— Когда вновь соберется парламент, я буду представлять Сент-Майкл.
— Так значит, Уилбрам уйдет?
— Нет, Хоуэлл.
— Я не знал.
— Это еще в будущем.
Гуоткин покрутил бренди в бокале.
— Приятно знать, что нас будет представлять больше местных. Слишком уж часто парламентарии ничего не знают о нуждах Корнуолла.
— Полагаю, эти карманные округа довольно дорого обходятся, — сказал мужчина рядом с Гуоткином. — Не то чтобы их было накладно купить, сэр, но прежде чем избрать нужного кандидата, выборщики начинают требовать то да сё. А потом, не дай бог, если вы не будете осторожны, то в Палате объявят, что вы получили место с помощью подкупа.
— Вы слышали, что сказал Бёрк? — спросил кто-то с другого конца стола, сменив тему. — Слышали, сэр? Будто бы республиканцев во Франции погубит шпага популярного генерала! И это событие не замедлит себя ждать. Теперь, когда Бонапарт потерпел поражение в Акре, он вряд ли надолго задержится в Египте. Во Франции есть дела и поважнее!
— Не говоря уже о Джозефине, — последовал ответ.
Все засмеялись.
— Но есть еще и пресвитериане в Белфасте. И все как один республиканцы! Они отвергли католиков не потому, что те еретики, а потому что поддерживают деспотию!
— Люди в Ольстере не похожи на французских республиканцев.
— Такого я никогда не говорил — ничего подобного. Но им не нравится находиться под пятой англичан и не нравится коррупция политиков. Нет налогам без представительства в парламенте — вот их боевой клич. А мы знаем, откуда это взялось!
— А вам, капитан Полдарк, понравился первый год в Вестминстере? — поинтересовался Гуоткин.
— Да, — коротко ответил Росс. — Но это не совсем верное слово. Я там многому научился. Немного поскучал. Сначала я подумал, что от меня есть прок, а потом снова задумался.
— Вы считаете, там много коррупции?
— А разве нет?
— Боже! Какой цинизм, сэр!
— Политика по природе своей — дело грязное, — заметил еще один из присутствующих.
Росс осушил бокал и промокнул губы салфеткой.
— Но выбирать между политикой и другой формой власти не приходится. В Вестминстере есть всё — от высоких идеалов до самых низменных побуждений. А разве в этом городе по-другому? В меньшем количестве, но в том же масштабе.
— Что ж, сэр, если вы упомянули местную политику...
— Политику или предпринимательство. Скорее последнее.
— ...Три миллиона, сэр! — раздался голос. — В Ирландии три миллиона католиков или около того, и все, помимо привилегированного меньшинства живут хуже диких животных!
— Еретики!
— О да, согласен, но должен заметить, даже негр Вест-Индии в день съедает больше, чем иные из этих людей в неделю.
— То же самое можно сказать и об английских рабочих. Не нужно так далеко ходить, — вставил Ральф-Аллен Дэниэлл. — Война принесла крайнюю нищету, и многим приходится выбирать между воровством и голодом.
— Боже ты мой, не понимаю, мы тут о патриотизме говорим или подстрекаем к бунту?
— Вы говорите о городских делах, сэр? — обратился к Россу Гуоткин. — Полагаете, они ведутся грязно? Как именно?
Росс помедлил, взял графин с портвейном, налил себе и протянул его Дуайту.
— Я про банкротство банка. Оно произошло не из-за ошибки со стороны банка, а было инспирировано извне, по злой воле тех, кто обычно прячется в тени. Обычно ядом пользуются змеи, но человеческий яд таков, что посрамил бы любую гремучую змею, опустив ее на уровень слепого червя.
Росс ощутил, как Дуйат предупреждающе наступил ему на ногу, передавая графин через пустой стул Джорджу. Гуоткин выглядел озадаченным.
— Я не живу в городе и потому, вероятно, не в курсе событий. Но я не понимаю. О ком вы говорите?
— Его же убили! — воскликнул кто-то. — Совершенно точно, как пить дать. Трезвого и уравновешенного священника вроде молодого Уитворта! Он никогда бы не свалился с лошади без посторонней помощи! Да еще эта дубинка и порванный плащ!.. Но я всё равно не согласен с вами, Дэниэлл, что число преступлений выросло. Думаю, их можно сократить, если повесить побольше мерзавцев!
— Мне так жаль юную вдову. Она довольно привлекательна, но вряд ли снова найдет мужа, с тремя-то детьми и почти без денег.
— У семьи есть деньги — у его семьи. Хотя, по всей видимости, не наличными.
Росс сделал над собой усилие и произнес:
— Я говорю о тех, кто поступил бесчестно. Их имена мне неизвестны, мистер Гуоткин, поспрашивайте деловых людей. И они расскажут, если их не запугают, об анонимных письмах, которые среди них распространяли.
— Мне всё это кажется бурей в стакане воды, — вставил Джордж Уорлегган. — Попыткой найти козла отпущения для совершенно обычного банкротства. Я ценю твою преданность другу, Росс, но, как это часто с тобой случается, ты в слепоте своей не видишь фактов. — Он зевнул и прикрыл рот рукой. — А факт в том, что Харрис Паско — старый глупец, не умеющий обращаться с чужими деньгами. А если когда-то и умел, то те дни давно миновали, раз Нат Пирс сумел воспользоваться крупными суммами из трастовых фондов и...
— Ты лжешь, — сказал Росс.
На секунду повисла тишина. К счастью, это расслышали немногие, потому что вели разговоры на другие темы. Но прежде чем Джордж смог ответить или Росс добавить что-то еще, за их спинами кашлянул лакей. Дважды.