В этом месте я не могу не упомянуть одного человека. Предка Жун Яо.
Один из предков Жун Яо был выдающимся мастером. Однажды он привел шестьдесят одного мастера из Даньчжэня в Наньян, чтобы построить семью семь сорок девять храмов, он ездил в Сиам, где вырезал сто двенадцать великолепных, дородных статуй Будды, а еще мастерил изысканные ложа дракона и феникса[26] для наложниц тамошнего императора и даже строил военные корабли и оружие. А еще принес значительное богатство Даньчжэню, начал возводить главные улицы Мангодацзе и Наньяндацзе и положил начало первому периоду расцвета Даньчжэня. Как раз когда городские мастера презрительно фыркали над письмом французских миссионеров, славный предок Жун Яо только что вернулся из Сиама и без лишних слов взялся за ремонт церкви. В то время ему исполнилось уже семьдесят почтенных лет, и он руководил мастерами, которые днем и ночью восстанавливали церковь. Прошло три месяца, а вознаграждение от миссионеров задерживалось, и мастера начали колебаться. Предок Жун Яо сказал, что, если проповедники не пришлют денег, он продаст имущество и заплатит вместо них. Мастера продолжали работы до тех пор, пока церковь внутри и снаружи не стала как новенькая. Французские миссионеры не нарушили своего обещания и прислали им плату в три захода. Говорят, что в год, когда восстановили церковь, с моря подул двенадцатибалльный тайфун, и когда он десантировался на полуострове Лэйчжоу, сила ветра все еще достигала девяти баллов, и при такой силе все земли, через которые ему предстояло пройти, были обречены на погибель. Невероятно, но тайфун вопреки ожиданиям прошел не через Даньчжэнь, а мимо него. Это было одним из немногих чудес в истории Даньчжэня, и о нем записали даже в местном историко-географическом трактате «Описание Даньчжэня». Хотя на следующий год тайфун вновь навестил Даньчжэнь, да еще и обрушил тридцать шесть домов в городе, в результате чего семеро человек погибли или получили ранения.
С тех пор Господь здесь больше не появлялся, и люди постепенно охладели к католической церкви. Но это не мешало предку Жун Яо пользоваться в городе высоким авторитетом. Он был единственным человеком в Даньчжэне, который получил не только благоволение Будды и любовь Бога, но и уважение соседей, поэтому он дожил до ста двенадцати лет, став самым долгоживущим человеком в истории Даньчжэня. Люди на сто ли окрест считали, что он стал Буддой или потомком Бога, отчего накануне его смерти наперегонки бросились к нему домой, вломились внутрь и подчистую выгребли всю его одежду, обувь, шапки и бывшую в употреблении посуду. Но еще большему количеству людей вещей не досталось, поэтому они силой выбили ему несколько оставшихся зубов, вырвали все волосы, даже в носу и на лобке, и чуть было не начали срезать с него плоть. Люди верили, что эти штуки могут отгонять нечисть и стать мощным оружием для очищения жилища от скверны. Обнаженный предок Жун Яо лежал на кровати, не в силах пошевелиться, не имея даже куска ткани, чтобы прикрыть срам. Из его горла не мог вырваться ни единый звук, глаза уже не различали черты мира, в котором больше не осталось знакомых ему людей, его терзали чувство одиночества, тоска и скука. Он размышлял о многих способах быстро умереть, но ни один из них не мог воплотить в жизнь, и в конце концов умер, «проглотив тайфун». То есть просто засасывал его прямо в желудок, все больше и больше, пока его живот не превратился в огромный шар и наконец не лопнул. Ходили слухи, что пожертвований, полученных на его похороны, было больше, чем налогов, уплаченных городской управой за три года. Предку Жун Яо вставили полный рот золотых зубов и облачили в шелк, который мог себе позволить только император. Гроб был густо выкрашен золотой краской. Пятьдесят три группы музыкантов в округе категорически отклонили все прочие приглашения и отправились в Даньчжэнь, чтобы провести для усопшего заупокойную службу длиной в семь дней и семь ночей. Рокот их инструментов сносил горы и переворачивал моря, поднимался к облакам, даже в Гаочжоу слышали этот шум и приняли его за приближающийся тайфун. Вне всякого сомнения, это были самые грандиозные и роскошные похороны в истории Даньчжэня.
Сыновья и внуки предка последовали традиции и тоже стали мастерами. Среди них были ремесленники, плотники, каменщики, цирюльники, точильщики, горшечники и каплунаторы. Но каждое новое поколение было хуже предыдущего, растрачивая не только репутацию предков, но и истощая семейное богатство. В поколении отца Жун Яо все еще оставались мастера – отец его был плотником, только никакой искусности он не достиг и навыки его были крайне скудны, вызывая насмешки знатоков дела, он был не способен смастерить даже приличную мебель. Но об этом потом.
От французских миссионеров не осталось ни портретов, ни имен, их лица были в тумане, и никто не запомнил ни слова из их проповедей, но утверждение о том, что «Бог не любит Даньчжэнь», стало скрытой болью всех его жителей. Каждый раз накануне тайфуна и наводнения, или после удара града, или во время вспышки куриной или свиной чумы, или когда в город присылали некомпетентного чинушу, эту старую формулу снова и снова цитировали и всячески истолковывали. Поэтому верующие и неверующие были непримиримы друг к другу. Вхожие в церковь говорили, что благодаря благочестивым молитвам Господь может изменить мнение и полюбить Даньчжэнь. А невхожие возражали: если Бог не любит Даньчжэнь, почему мы все еще верим в него? В дальнейшем все больше людей устремлялось в храм Мацзу, а в церкви постепенно не осталось ни души. Простояв много лет без ремонта, и без того ветхая церковь после ударов тайфуна, раз за разом обрушивавшихся на нее, едва держала свод и стала крайне опасным зданием. Правительство давно уже официально запретило ходить в нее, но некоторые все же рисковали открыть тяжелые, ветхие церковные двери, чтобы поклониться покрытому паутиной Иисусу.
Люди танка попытались проникнуть в церковь, но были остановлены городскими. Не ради их безопасности, а потому, что городские посчитали этих голодранцев недостойными так близко подходить к Богу. Еще кто-то угрожал взять факел и сжечь их лодку. Они же по сути водоплавающие, и без лодки у них не останется дома. Я не понимала, почему люди в городе были так жестоки к танка. Однажды Жун Яо раскрыл секрет – Жун Дунтянь был ребенком, брошенным семьей танка. Как-то под покровом ночи мужчина из этого племени положил тяжело больного Жун Дунтяня на разделочный стол в мясной лавке и ушел. Рано утром следующего дня мясник решил, что танка хотят, чтобы он продал мясо ребенка, разразился бранью, выяснил, что узелок с ребенком подкинули танка, схватил нож для забоя свиней и ринулся к лодке, чтобы посчитаться с водоплавающими. Но, домчавшись до реки, обнаружил, что танка нет, они все бесшумно и бесследно исчезли за одну ночь. Дети танка были самыми презренными, и мясник хотел выбросить умирающего Жун Дунтяня в реку, но Жун Яо оставил его себе. С тех пор все танка исчезли. Возможно, они отправились вниз по течению, а может, к морю, и на Даньхэ больше не было лодок.
Позже жители Даньчжэня почувствовали себя виноватыми перед ними, поскольку стали поговаривать, что танка с реки Даньхэ были потомками Вэнь Тяньсяна[27]. В свое время Вэнь Тяньсян потерпел сокрушительное поражение и, зная, что доживает последние дни, прежде чем был схвачен, разрешил своим родственникам сбежать, спасая свои жизни. Семья Вэнь бежала водным путем, десятки челнов пустились вплавь по бескрайнему океану, вокруг бушевали волны, а сзади доносились оглушительные звуки погони и убийства… Танка с реки Даньхэ не боялись тайфунов, и каждый раз во время бури они по-прежнему прятались в лодках, хотя тайфун разбивал их в щепки, громя до неузнаваемости. Когда свирепствовал потоп, они спокойно разжигали костры и готовили еду на лодках, смеясь и веселясь. Но танка всегда робели перед городскими и выглядели так, будто натерпелись от них страху. Завидев кого-то из города, они всегда становились осторожны и крайне почтительны, словно боялись ненароком выдать свои секреты. Но однажды они случайно проболтались и сказали, что их фамилия Вэнь.
После того как Жун Дунтянь узнал о своем происхождении, он часто представлялся фамилией Вэнь и верил, что однажды узнает своих предков и вернется в свой клан, став наследником известной семьи.
А некоторые категорически отрицали, что эти танка были потомками Вэнь Тяньсяна, потому что в Даньчжэне никогда не было недостатка в пришлецах, утверждавших, будто они императоры, генералы или потомки голубых кровей. Два года назад с севера приехал один старичок с изрытым оспинами и обмороженным лицом. Старичок продавал пластыри. Он назвался каким-то «дядей императора» династии Мин, который посредством продажи пластырей собирает средства на призыв солдат и закупку лошадей, чтобы свергнуть династию Цин и восстановить династию Мин.
– Эти танка выглядят как люди, но на самом деле они всего лишь стая лягушек! Иначе почему они не боятся тайфунов? – спросил кто-то.
Никто и никогда не был в состоянии дать убедительный ответ.
Мы не могли догадаться, откуда взялся этот белый корабль. Наверняка его принесло наводнение. Я никогда не видела настолько большого судна. Высотой с дом. Взволнованный Жун Цютянь вылез из моего окна и прыгнул в реку, собираясь доплыть до него. Но он недооценил силу наводнения. Не успел он проплыть и десяти метров, я увидела, как его подхватил и понес бурлящий поток. Мы стали звать на помощь. Жун Яо очнулся от глубокого сна, перемахнул через окно и сиганул в воду, хотя и не успел спросонья осознать, что происходит. Плавал он не очень хорошо, нырнул, и мы больше не могли его видеть. Мы оба решили, что его тоже унесло течением, но вскоре он появился там, где барахтался Жун Цютянь. Жун Яо схватил его и долго мучился, прежде чем вытащить его на берег.
Жун Яо тоже стал любопытен белый корабль, но он не осмелился необдуманно приближаться к нему.