Тогда только-только наступило лето, и вот-вот должен был прийти тайфун, Жун Яо объявил первый день штормового предупреждения, и «Весенний бар» закрылся.
Неудачи с баром и брючным бизнесом оставили Жун Чуньтяня по уши в долгах, которые он до сих пор не погасил, и к нему часто заявлялись с требованием денег. Это крайне раздражало Жун Чуньтяня, и с приходом тайфуна он почувствовал облегчение: лучше бы тайфун за одну ночь стер Даньчжэнь с лица земли, чтобы никто больше никогда не взыскивал с него долги. Газировочный бизнес был новой забавой, ради нее он сложил все яйца в одну корзину, мечта вернула его к жизни, и с тех пор он пребывал на подъеме. Его мечта, казалось, была в одном шаге от претворения в жизнь.
По идее, Жун Чуньтянь – наш старший брат, и мы все его слушаем. Но он не давал нам распоряжений и даже избегал разговоров о состоянии Жун Яо. В полночь он пришел в больницу, заглянул в отделение неотложной помощи, затем шмыгнул носом, покачал головой и ушел обратно. Он должен был спросить врача, как обстоят дела, или сказать мне хоть слово ободрения. За всю эту долгую ночь я была единственной, одной-одинешенькой, кто лежал на скамейке возле отделения неотложной помощи. Сморчок Хэ тоже пропал. В больнице было тихо. Никто не ходил вокруг, но стоило закрыть глаза, мне все время казалось, что передо мной маячит какая-то смутная фигура. Я так испугалась, что боялась сомкнуть веки. Я думала о том, как уеду из Даньчжэня, как только рассветет, в душе царило возбуждение, и вместе с тем было чуть-чуть грустно и даже немного не хотелось отпускать это все.
Приближался тайфун, ветер становился все более свирепым. Мой живот словно наполнился им, вспучился, округлился и раздулся, готовый в любой момент лопнуть. Проходя мимо ветеринарной станции против ветра, как пингвин, я остановилась, заглянула внутрь и увидела ветеринара Иня, флиртующего с собакой. Он стоял спиной ко мне, а сучка была еще совсем юная, с белой шерсткой и глазами с поволокой, как соблазнительная лисичка. Она увидела меня. Она потянулась, распрямив спинку, высоко задрала мордочку и высокомерно оскалила ровные белые зубы. Нет, у нее во рту было три золотых зуба, сверкающих, дорого-богатых. Ветеринар Инь возился с ее гениталиями и даже не подозревал, что его затылок срезан, обнажая копошащуюся кашу из каких-то вещей внутри головы. Эти вещи извивались. Присмотревшись, я разглядела, что это личинки, тысячи личинок извивались, как угри, сцепившиеся за еду. Я закричала: «Ветеринар Инь!» Он оглянулся и спросил: «Ты ко мне?» – «Старый негодяй, – сказала я, – мертвятина…» Ветеринар Инь на мгновение остолбенел и наконец заметил мой живот. «Ты беременна?» – спросил он. Собака заговорила: «Она вот-вот родит, вот-вот меня опередит, поторопись…» Сучка уговаривала ветеринара Иня не терять времени и спариться с ней. Ветеринар Инь мимоходом захлопнул дверь. Я больше ничего не видела. В это время мои гениталии внезапно стали мокрыми и дали течь. Я думала, что у меня сейчас будет понос, поэтому быстро стянула штаны. Но стоило мне присесть корточки, как из моего влагалища выскользнул младенец, открыл рот и начал громко плакать. Я не знала, что делать, я лихорадочно искала на себе грудь, чтобы накормить ребенка, но мои груди превратились в две зеленые папайи и болтались туда-сюда. Внезапно улица наполнилась людьми: Жун Чуньтянь, Жун Сятянь, Жун Цютянь, Жун Дунтянь, Хай Куй, Красотка Юй, Чжао Чжунго, Сун Чанцзян, судья Сюй, тетя Фань, молодой мастер Инь, Мао Вэньли, Сморчок Хэ, Цзян Вэньхуа, поющий мужик… и еще какие-то люди, которых я не знала. Кто-то хохотал, кто-то бранился, кто-то плевался. Тайфун сбивал их с ног одного за другим. В конце концов порыв черного вихря со спрятанными внутри ножами пронесся над ними и срезал им головы одну за другой. У них не осталось ни лиц, ни глаз, и они в ужасе сталкивались друг с другом. Небо затянули черные тучи, хлынул дождь. Я все сильнее паниковала и надеялась, что кто-нибудь придет на помощь. В это время мужчина с головой, но без лица вышел из мечущейся толпы и захотел забрать моего ребенка. Он сказал, какая красивая девочка, если я не заберу ее отсюда, наводнение смоет ее в канализацию. Подняв глаза, я увидела, что с конца улицы несется поток, смешанный с нечистотами и мусором. Я не отдавала дитя, он попытался его отнять. Я громко звала на помощь. Никто не обращал внимания, все боялись наводнения, как только вода прорвалась, они все кинулись врассыпную. Я уступила. Я сказала ему, просто дай мне увидеть твое лицо, и я позволю тебе забрать моего ребенка. Человек ответил, у меня нет лица, из-за тебя я его потерял… Я внимательно прислушалась к его голосу и предположила, ты Жун Яо? Мужчина ответил, нет, Жун Яо остался всего один день, и он не сможет вырастить твоего ребенка. И в тот момент, когда я заколебалась, он одной рукой выхватил и унес моего ребенка. Поток наводнения в один миг оказалось передо мной. Я крикнула: «Мама!»
Когда меня разбудил свисток рейсового автобуса с автовокзала, я осознала, что давно закрыла глаза и мне приснился не длинный и не короткий сон. Я скатилась с лавки, встала и заглянула в комнату неотложной помощи, но там никого не было. В душе тут же всколыхнулась паника. Я поднялась по крутому склону и увидела в кабинете уставшего доктора, как раз того самого, что занимался спасением Жун Яо.
– Он на пороге смерти, долго не протянет. Мы сделали все, что могли. Готовьтесь к похоронам, – сказал доктор.
Он должен был говорить это не мне, а Жун Чуньтяню и остальным.
– Где сейчас Жун Яо? – спросила я.
– В реанимации… – ответил врач.
Я не знала, что делать, все мысли перепутались.
– Иди домой и скажи своим бесстыжим братьям, чтобы готовились к похоронам, скоро тайфун придет, – сказал доктор.
Все было как будто в другом мире, еще более ирреальном, чем сон.
– Нельзя винить Хай Куй, – сказал доктор. – Это не имеет прямого отношения к ней. Жун Яо умер от инфаркта миокарда. Не задави его Хай Куй, он бы все равно умер. Тайфун все равно задавил бы его насмерть.
Выйдя из больницы, по пути мимо кассы автостанции я заглянула внутрь и увидела, что они еще не вышли на работу. Я поспешила домой. Поутру дорога была пустынна и тиха. Проходя мимо почты, я вдруг приметила, как впереди промелькнула кошка. Кажется, Цици! Пузатая, наверняка она! Я позвала, но она уже скрылась в кустах. Я погналась за ней, но ничего не нашла.
Когда я вернулась домой, оказалось, что Жун Чуньтянь проснулся неожиданно рано. Я собиралась рассказать ему о состоянии Жун Яо, но он заговорил первым: я всю ночь занимался отладкой, и наконец у меня получилось – газировка «Чуньтянь», лучшая газировка в мире! Его глаза были красными, а лицо – изможденным, но это не скрывало его крайнего возбуждения.
– До того как придет тайфун, я должен приготовить первую партию газировки, чтобы все в Даньчжэне на нее подсели и до конца жизни не могли без нее обойтись! – воскликнул Жун Чуньтянь. – Отныне ты будешь моим маркетологом, уж я-то тебя не обижу.
Я молча ушла в свою комнату забрать багаж.
Жун Чуньтянь как будто вспомнил что-то, подошел к двери моей комнаты и сказал:
– Не волнуйся, Жун Яо не умрет. Уж сколько раз он умирал, да и гадатель сказал, что он может дожить до девяноста девяти лет. Девяносто девять гадателей так сказали.
Жун Яо и правда не раз смотрел смерти в лицо. Сущая мелочь, история обычного человека, длинная и при этом невероятная.
В молодости Жун Яо влюбился в женщину по имени Ху Цинь.
Тогдашний Жун Яо был сыном одного даньчжэньского плотника, который был славен не мастерством, но нерадивостью. Плотник не унаследовал талантов своих предков и ни к чему не стремился. Если на работу не нанимают богачи, то плотникам остается лишь мастерить простую мебель для бедняков, и они даже себя прокормить не могут. На второй год после того, как его жена (которая, по слухам, была очень красива) родила Жун Яо, она сбежала с продавцом крысиного яда из Ичжоу. Плотник с трудом поставил Жун Яо на ноги, но с возрастом так и не усовершенствовался в мастерстве. Он не мог сделать ни одного приличного предмета мебели, даже табуретки и те кривые выходили. Обычно ему не удавалось свести концы с концами, денег не хватало даже на выпивку, и только лишь после ухода тайфуна можно было заработать немного на починке поврежденных дверей и окон, чтобы погасить долги за вино и еду. Его самая известная фраза звучала так: «Одни богатеют на войне, а я на тайфуне!» Таким образом, из всех жителей Даньчжэня он с наибольшим нетерпением ожидал тайфуна. Если тайфун не придет, он не сможет погасить долги, и не будет никакой надежды на жизнь. Более того, он надеялся, что тайфун ударит более яростно и разнесет в щепки все двери, окна и мебель. Во время штормового предупреждения он сидел на городской возвышенности в ожидании тайфуна и махал рукой, он был проводником для бури, направляя ее на Даньчжэнь, и кричал: «Прошу тебя, будь пожестче!» Эти действия окончательно взбесили жителей, которым не на кого было выплеснуть свой гнев. После ухода тайфуна они отказались дать ему работу по починке дверей и окон. Потому что подозревали, что он нарочно не делал двери и окна прочными, чтобы в следующем году тайфун снова их разломал.
– Кто, кроме меня, будет чинить вам двери и окна? Как вы сможете спать без окон и дверей? – вопрошал отец Жун Яо.
Однако оказалось, что в мире плотник далеко не он один. У плотников из деревень и других городов квалификация была выше, а требования по оплате ниже, работали они честнее и окна и двери у них выходили намного крепче, а главное, они не имели никакого отношения к тайфуну. При виде того, как другие отнимают у него кусок хлеба, сердце отца Жун Яо разбилось вдребезги, а разочарование не знало пределов. Ему хотелось поймать тайфун за хвост и заставить его развернуться назад.
Отец Жун Яо, то есть наш дед, прекрасно знал, какие бывают последствия, если мужчина выбирает не ту профессию, поэтому, естественно, он не хотел, чтобы его сын пошел по пути отца. Времена менялись, и жизнь менялась вместе с ними; пусть предки и были хоть дважды славны, древняя профессия плотника больше не подходила доживающему последние дни роду Жун. Жун Яо и самому не нравилось это дело, которым даже жену не прокормить. Плотник хотел, чтобы сын его пошел в повара, потому что никогда не слышал, чтобы повара умирали от голода. Когда Жун Яо было тринадцать лет, на рубеже весны и лета, рисовые поля стояли оранжево-желтыми. Под вечер лягушачье кваканье сотрясало небо. Он ясно помнил, что, когда внезапно грянул тайфун, его отец, мой дед, решил быстро покончить со своей никчемной жизнью, выпил все оставшееся дома вино и, пошатываясь, побрел на берег реки Даньхэ, где забрался на верхушку высоченного эвкалипта. Тот австралийский эвкалипт до сих пор стоит на прежнем месте; несколько лет назад его верхушку срезала молния, но он все еще крепок. В это время под деревом стоял один Жун Яо, он в ужасе звал деда по имени, плакал и умолял его спуститься. Тайфун бешено раскачивал эвкалипт, так что птичьи гнезда осыпались с него одно за другим, а яйца падали на голову Жун Яо. Дедушка, обняв ветку, раскачивался на ветру, как большая птица, и взволнованно сказал Жун Яо, я увидел исток тайфуна! Я сейчас полечу туда. Налетел порыв ветра, Жун Яо лишь на мгновение закрыл глаза, а когда открыл их, дед исчез с эвкалипта, и больше его никто не видел. Следовательно, можно сделать вывод, что в прошлой жизни дедушка был птицей. Жун Яо прибрал слезы и пошел в дом к землевладельцу Лю Лю наниматься поденщиком. На самом деле он стал просто кашеваром, даже не поваром. Он всего лишь был у повара на подхвате – рубил мясо, резал овощи, приправлял, носил воду и колол дрова. Но он был сильным, сообразительным, трудолюбивым и очень симпатичным. У него была мечта – когда-нибудь стать настоящим поваром. Пять лет пролетели как один миг, и Жун Яо наконец-то смог занять маленькое, но собственное место на кухне хозяина, где можно было готовить самые разные блюда, завоевав расположение Лю Лю. Не будь Ху Цинь, он проработал бы поваром в поместье Лю Лю всю свою жизнь.