Чай Хэ была невысокого роста и, за исключением голубых сандалий, была вся в белом, и даже шапочка на ней была белой. Она передвигалась семенящими шагами, грациозно покачиваясь, как изящная белая тень. Жун Чуньтянь прибрал свою обычную надменность и с серьезным и почтительным видом следовал за ней, выказывая ей большое доверие и уважение. Волосы Жун Сятяня были в беспорядке, он оглядывался по сторонам, как будто был весьма недоволен крайним убожеством, царящим в морге. Жун Цютянь все еще прятал руки в карманах штанов, держал осанку и нарочно втягивал носом воздух, будто принюхивался к аромату цветов, да еще и пристанывал при этом. Жун Дунтянь, казалось, не чувствовал ни странного запаха, ни атмосферы. Он выглядел как будто не в себе, сильно волновался и надеялся, что все поскорее закончится. Тесак с длинной ручкой он держал выше головы, так что острие грозило пробить потолок.
Морг был небольшой, но казалось, ему никогда не будет конца. На двух самых дальних кроватях, левой и правой, лежали два покойника. Я думала, что Жун Яо – тот, что слева, но Чай Хэ указала на правый.
– Он скончался больше трех часов назад, его невозможно вернуть к жизни. Можете забрать его домой, – сказала она.
Она была еще молода, ненамного старше меня, но знала гораздо больше, чем я, серьезная и ответственная, и совсем не боялась трупов. Она держалась так спокойно, как будто вела нас в сад на заднем дворе своего дома.
Жун Чуньтянь подошел к Жун Яо и оглянулся на нас.
– Почему мы должны забирать его домой? – спросил Жун Сятянь. – Разве ваш здравпункт этим не занимается?
Чай Хэ разозлили его слова, и она зарычала, всеми силами стараясь понизить голос:
– Как ты можешь так говорить? Он твой приемный отец, а не кошка и не собака!
Жун Сятянь хотел было сказать что-то еще, но его остановил взглядом Жун Чуньтянь. Жун Сятянь и Жун Дунтянь сами обошли стол и встали напротив Жун Чуньтяня и Жун Цютяня. Я спряталась за Чай Хэ.
Жун Чуньтянь осторожно приподнял белую простыню, и нас встретил Жун Яо.
Хотя мы все были морально готовы, но все же его облик нас шокировал. Его лицо стало чрезвычайно суровым, как у разгневанного полководца, в нем не было ни капли слабости или смирения, за которые его высмеивали в обычные дни. Жун Чуньтянь подсознательно вытянулся по стойке «смирно». Жун Сятянь стянул с лица маску, поджал губы и поправил растрепанные волосы на лбу. Жун Цютянь вынул руки из карманов штанов, а Жун Дунтянь положил тесак, который держал в руке.
Это был не первый раз, когда я видела труп. Но это был первый раз, когда я пришла в морг, поэтому все время оглядывалась назад, беспокоясь, что дверь внезапно с грохотом захлопнется и мы никогда больше не сможем выйти. Никто не отзовется на наши крики, и мы задохнемся внутри.
Все-таки я впервые столкнулась со смертью так формально, со смертью, связанной со мной самой. Я никогда не забуду лица покойников, в том числе утонувших во время наводнения, и даже животных, я помню каждое из них, с разными выражениями. Однажды летом у входа в кинотеатр плавал труп ребенка, он прибился к тому углу, где Сяо Мо продавал фруктовое мороженое, и не мог двинуться ни вперед, ни назад, голову прижало к стене кинотеатра, а нижняя часть тела была скрыта в воде, голенькая, с раздувшимся животом. Все, кто пробирался вброд мимо этой девочки, жалостливо вздыхали, но ни в коем случае не забывали поднять головы и крикнуть: «Куда Жун Яо подевался?» Я наблюдала за ней издалека из мясных рядов, я глядела на нее слишком долго, так что у меня начались галлюцинации. Она вдруг открыла глаза и посмотрела на меня. Она все еще трепыхалась, прислонившись к стене, ей просто нужна была моя помощь, чтобы встать. Никогда в жизни не забуду этот полный обиды и отчаяния взгляд!
В другой раз, после тайфуна, откуда-то явилась команда людей в белых халатах, они привезли на грузовике кучу бутылок и банок и одолжили в нашей школе парты, которые расставили на баскетбольной площадке. Мы думали, что это врачи, которые приехали бесплатно осмотреть жителей города, но нет, они приехали показать нам деформированные трупы. В банках и бутылках квасились какие-то искореженные уроды: двухголовые, сиамские, трехногие, с длинным хвостом, безносые, с сердцем, растущим снаружи… Видевшие их люди говорили, что это отвратительно, а напуганные не смели приблизиться даже к стадиону. Они бранились на этих пришлецов, которые бессовестно показывали нам уродцев:
– Они столько дурных дел натворили, это ведь дети из их собственных семей…
Хотя они как раз утверждали, что выставка была направлена на просвещение, воспитание бдительности и предупреждение не совершать ошибок. Но жители Даньчжэня все равно прогнали их взашей. Жун Яо выгонял их большой метлой, да еще и затеял с ними спор. Когда они пихали друг друга, Жун Яо опрокинул бутылку, которая с грохотом упала на землю. Содержавшееся в ней зелье вырвалось наружу подобно наводнению, затопив подошвы обуви Жун Яо, и стремительно испарилось, источая удушливую рыбную вонь, от которой кружилась голова. Двухголовый младенец словно испугался и пытался убежать, расшатав бутылку. Толпа кричала от ужаса.
Несколько человек в белых халатах обернулись и попросили Жун Яо компенсировать ущерб.
Жун Яо швырнул метлу на землю и уверенно сказал: «Что вы хотите компенсировать? У меня четверо сыновей и одна дочь, которых двоих вы хотите забрать?»
Человек в белом халате не желал раздувать из мухи слона. Он сказал, что бог с ней, с бутылкой, нам нужно только, чтобы ты компенсировали лекарство, то, в котором замачивали…
Все понимали, что компенсация будет заоблачная. Лицо Жун Яо посинело.
Ли Цяньцзинь немного подумал и ответил за Жун Яо:
– Бутылка сама упала со стола… Разве вы не видели, как в ней тот урод бултыхался и барахтался? Это урод разбил бутылку, чтобы выбраться…
Мужчина в белом халате уставился на Ли Цяньцзиня:
– Ты за слова-то отвечай!
Ли Цяньцзинь закрыл рот и отвернулся. Жители Даньчжэня ломали головы, как снять с Жун Яо вину, но никто не мог назвать основание.
Внезапно Жун Яо спросил:
– Вы зелье свое из хрустального гроба председателя Мао сперли?
Это было уму непостижимо. Даже Ли Цяньцзинь и остальные не могли одобрить столь странный – что уродцы в банках – вопрос, но они все равно встали на сторону Жун Яо и принялись наперебой поносить чужаков.
– Вы украли зелье из хрустального гроба председателя Мао! – внезапно забурлили народные массы, не терпя никаких оправданий со стороны белых халатов.
Белые халаты спешно уложили сбежавшего двухголового младенца в целлофановый пакет, оставив после себя битое стекло.
– Вы тут в Даньчжэне своем и правда все хамье тупое, не уважаете научное образование, – раскритиковал нас человек в белом халате.
Выставка, изначально запланированная на три дня, спешно свернулась всего за один. Однако облик и выражение лиц этих уродцев оставили глубокий след в сердцах потрясенных жителей Даньчжэня, никто не желал упоминать о них, даже самые злобные ругательства не включали в себя слово «уродцы». Сколько раз мне снилось, что я родила чудовище: с двумя головами, похожими на собачьи, с тремя лицами, похожими на кошачьи, с восемью ногами, похожими на осьминожьи. Но я не хотела думать об этом, когда просыпалась.
Чай Хэ взяла из угла носилки и жестом велела нам переложить на них тело, а затем отнести домой.
Жун Чуньтянь и остальные переглянулись. Чай Хэ сняла белую простынь, прикрывавшую Жун Яо. Его иссохшее тело было прямым и спокойным, как кусок дерева.
В этот момент внезапно раздался чей-то плач. Я подняла глаза, но не увидела, чтобы кто-то плакал. Однако все смотрели на меня. Плач оказался моим. Я не могла сдержать слезы, которые струились по моему лицу. В этот момент я как-то странно подумала о «хорошем» Жун Яо. Да, как приемный отец он не сделал мне ничего плохого, он меня воспитал и вырастил, и когда другие, в том числе Жун Чуньтянь и остальные, издевались надо мной, он защищал меня и не давал обижать. Я очень ясно говорила о своей ненависти к нему, но теперь казалось, что это не его вина. Даже если и его – я все ему простила, когда увидела, что он теперь труп.
Я протянула руку и коснулась тела. Жун Чуньтянь и остальные тоже протянули руки и вместе переложили его на носилки. Затем снова накрыли его тело белой простыней. Вчетвером они подняли носилки и вышли из морга, двое впереди и двое сзади.
Выйдя из морга, мы первым делом встретили Дурачка Пи, который ждал снаружи. Он остановил носилки: «Жун Яо умер?»
Жун Чуньтянь и Жун Цютянь, которые шли впереди, велели ему убраться с дороги. Но Дурачок Пи настоял на том, чтобы приподнять белую ткань, покрывающую Жун Яо. Чай Хэ рявкнула на него, и он отступил в сторону, развернулся и протянул руку, чтобы помочь Жун Сятяню, который шел позади. Жун Сятяню неохота было обращать на него внимание, но он позволил ему тоже держать носилки. Дурачок Пи топал неуклюже, то налетая на Жун Сятяня, то улыбаясь Чай Хэ.
И так они впятером осторожно несли носилки. Когда они поднимались по ступенькам, Жун Сятянь поскользнулся и чуть не выпустил ручку. К счастью, Дурачок Пи действительно старался и не позволил носилкам упасть. Чай Хэ сопровождала нас из здравпункта. Когда мы спускались со склона, она не один раз настойчиво напоминала: надвигается тайфун, похороните его как можно скорее.
Дурачку Пи казалось, что это весело, или же он чувствовал, что задача священна, и не сдавался на полпути. Он шел вперед, держа носилки, время от времени улыбаясь мне и надеясь получить от меня похвалу.
В небе прятались тени. Солнце внезапно значительно смягчилось, мы даже перестали отбрасывать тени. Ветер поднимал в воздух пыль и мусор, как тогда, два года назад, когда кассир городского кредитного кооператива спятил и швырял банкноты на нижние этажи.
Дорога домой была очень долгой, а улицы стали пустыннее, чем обычно. Плоды на манговом дереве перестали расти и ждали зрелости, но сейчас они тесно прижимались друг к дружке, очевидно, не готовые встречать тайфун. Жун Чуньтянь и остальные молчали, только меняли руки, держащие носилки, сохраняя молчаливое понимание равновесия и равномерной скорости. Не получая от меня похвалы, Дурачок Пи на ходу о