– Ветер крепчает, – посетовал Жун Чуньтянь. – Он сильнее, чем когда-либо.
– Нам нужна лодка, – сказал Жун Сятянь и немного подумал: – Десять лодок.
Если шторм продержится пару дней, Даньчжэнь превратится в безбрежный океан, и, конечно, чтобы передвигаться по нему, потребуется лодка. Но где найти столько лодок? Сможем ли мы построить лодку? Я подумала о той белой колесной лодке. Она могла вместить много людей, а заодно и Жун Яо прихватить. И поплыть по Мангодацзе в сторону хребта Могулин.
Возможно, мы все сосредоточили основное внимание на тайфуне и не заметили, что некоторые вещи вокруг нас странным образом исчезли или претерпели печальные изменения. Например, необъяснимым образом пропал чемодан, висевший на балке моей комнаты. Позже его нашли на балке комнаты Жун Яо, но он оказался полон воды; череп обезьяны, находившийся на стене комнаты Жун Цютяня, растворился в воздухе; оборудование и сырье для экспериментальной газировки Жун Чуньтяня разметало ветром, обратив прахом все его усилия; тщательно украшенная для встречи невесты комната Жун Сятяня была перевернута вверх дном, даже каркас кровати развалился, а красная москитная сетка снесена в угол; тесак Жун Дунтяня в углу двери разбился без всякой причины на три части. Чжао Чжунго спрятался в углу, но ветер и дождь не отпускали его, стегая и позоря его тысячью плетей. Его лицо было полно скорби. Взгляд Жун Дунтяня проник сквозь дождевую завесу и увидел расплывчатое лицо за внешней стеной, он сказал, что это Сяо Мо – Мо Чжэньдун. Судя по испуганному выражению его лица, он не врал, и я посмотрела туда, куда он указывал, но не увидела ничего, кроме дождя.
В полдень Жун Цютянь первым осознал, что Чжао Чжунго внезапно исчез. Мы обыскали весь двор, а также окрестные канавы, мусорные свалки и кусты, но Чжао Чжунго нигде не нашли. Только развалившееся инвалидное кресло, опрокинутое в углу. Жун Цютянь и Жун Сятянь побежали на овощной рынок и в кинотеатр, обыскали вдоль Мангодацзе в направлении автобусной станции, но не обнаружили никаких следов Чжао Чжунго.
Жун Чуньтянь сказал, не стоит искать, он ушел вместе с тайфуном и наводнением, тем же путем, каким пришел, он не такой, как мы, он дух – но он должен был проститься с нами.
Мы разбирали вещи почившего Жун Яо. Жун Цютянь не смог найти его военные медали. Он сказал, что в детстве видел их – три штуки, увесистые, железные. Быть может, Жун Яо давным-давно выбросил этот металлолом. Жун Сятянь нашел военные часы в потайном отверстии в стене в комнате Жун Яо. На часах снова вырос толстый слой ржавчины, но стрелки все еще вращались, да еще и время показывали то же, что и электронные часы Жун Сятяня. Он отдал военные часы Жун Чуньтяню, а тот тщательно вытер их и положил в карман Жун Яо.
Я заметила, что городской кинотеатр заранее вывесил афишу – вечером будет показан бесплатный фильм, чтобы почтить память Жун Яо, и внезапно это оказалась «Танцовщица из Идзу». Жун Яо никогда не смотрел кино. При жизни он не интересовался фильмами, но я надеялась, что после смерти что-то изменится. Плакат был приклеен к стеклу витрины изнутри и выдерживал удары ветра и дождя. Несмотря на штормовую погоду, люди в плащах поднимали головы, чтобы взглянуть на афишу, и при виде новости о показе их лица, как и раньше, расцветали яркими улыбками. А возле мясных рядов под прилавком свернулся калачиком человек, который уставился в сторону кинотеатра. Я не могла разглядеть его из-за дождя и тумана, на первый взгляд он был похож на Сяо Мо, но я не верила, что у него хватило бы смелости появиться под носом у Сун Чанцзяна. Даже в такую плохую погоду Сун Чанцзян, который всегда был самоотверженно предан делу, продолжал бы безостановочно искать убийцу. Я не стала к нему подходить. Не нужно было, чтобы он увидел мою грусть.
Чтобы устроить достойные похороны, нам еще многое предстояло сделать. Например, возвести огромный и прочный траурный навес и высоко повесить знамена с текстами канона, закупить много курицы, утки, рыбы и свинины, а также соевой спаржи, грибов муэр, тофу, муки, крепкой водки… наготовить еды для сотен людей в городе. Вечером и завтра утром они, несмотря на ураганный ветер и дождь, приведут своих сыновей дочерей в наш дом и дважды преспокойно поедят, как будто ничего не случилось. Они будут привередливы к еде, примутся укорять повара и даже завуалированно бранить нас, чтобы выразить свое недовольство. Овощной рынок был закрыт, магазины не принимали клиентов, и нам приходилось стучаться в их двери, одну за другой. А еще нужно было озаботиться тем, чтобы собрать больше денег. Но Жун Цютянь, похоже, совсем не беспокоился, он спрятался в комнате Жун Яо и собирался снова сесть за письмо.
– Это последний раз, когда я буду писать в Центральный военный комитет, – сказал Жун Цютянь. – Я хочу подать жалобу вместо Жун Яо. На самом деле он был героем, только мы не верили в это, и страна не желает этого признать.
Дождь и ветер не добрались до комнаты Жун Яо, место-то для написания писем было подходящим. Но я не понимала, что означает «подать жалобу вместо Жун Яо». И, что самое главное, почтовый грузовик перевернул тайфун. Когда это письмо можно будет отправить?
Жун Цютянь не смог найти ни одного пригодного листа почтовой бумаги. Она вся промокла. Насквозь. Жун Цютянь не стал ругать свою мать, а тихо смотрел на стопку мокрых листов, впав в глубокое замешательство.
Группа музыкантов примчалась сквозь ураганный ветер и проливной дождь, изрыгая беспрерывный поток брани. Они галдели, жалуясь на чертову погоду и одновременно обвиняя Жун Яо в том, что ему приспичило умереть не ко времени. Но при этом они вели себя профессионально. Они сняли плащи, один за другим вынули из-за пазухи свои инструменты, чтобы проверить и протереть, и сказали нам, что нужно приготовить. Жун Чуньтянь откликнулся на их требования и приложил к тому все усилия. Несмотря на то что денег у нас было мало и каждое требование заставляло нас вздрагивать, Жун Чуньтянь неоднократно обещал им удвоить вознаграждение.
Как только музыканты нашли достаточно просторное место, чтобы рассесться и подготовиться к заупокойной службе, к нам в дом ворвалась разгневанная Ван Цин, жена Сморчка Хэ. Когда она влетела, мы даже не узнали ее, потому что она плотнехонько закуталась в дождевик. От волнения она не выбирала выражений:
– Жун Яо, Жун Яо, золотые зубы Хай Куй фальшивые, ты должен вернуть деньги Сморчку Хэ!
Ван Цин сняла дождевик, открыв спутанные волосы и мокрое от дождя лицо. Когда она поняла, что Жун Яо больше не может говорить, то сменила тон:
– Жун Чуньтянь, золотые зубы Хай Куй фальшивые, а деньги мои настоящие. Я верну тебе фальшивые зубы, а ты верни нам деньги.
Ван Цин достала из кармана несколько золотых зубов и сунула их Жун Чуньтяню. Тот был застигнут врасплох, и пока колебался, зубы выпали у него из рук. Они на самом деле не сверкали и были совсем тусклыми.
– Я сегодня прямо с утра попросила стоматолога Дуна вставить мне золотые зубы, – сказала Ван Цин. – А он сказал, что они все фальшивые, металлолом какой-то, а два из них вообще собачьи! Я только что ходила рассказать об этом Хай Куй. Во рту у нее совсем нет зубов, пустехонький рот, и кровью плевалась, но говорила она резво, умоляла меня не беспокоить Жун Яо – она предпочла бы сама там прямо умереть и показать мне…
Стоматолог Дун – пришлец, явившийся к нам недавно. Прямо перед тайфуном он открыл стоматологическую клинику рядом с ветеринарной станцией. Я думаю, он ничего не знает о Даньчжэне. Разумеется, как и мы о нем.
– Ты веришь кому-то по фамилии Дун? – спросил Жун Чуньтянь.
– Он был военным врачом в армии. Стал бы он врать? – спросила Ван Цин.
Жун Чуньтянь наклонился, поднял зубные протезы, которые едва не сдувало ветром, сжал их в руке и взвесил, а затем покачал головой и беспомощно, горько усмехнулся.
– Стоматолог Цзинь Дачэн всю свою жизнь обманывал Хай Куй. Мы все думали, что его отец привез из Наньяна настоящие золотые зубы, и кто знал, что душа у него гнуснее тайфуна, тьфу! – Ван Цин прикрыла левую щеку рукой, притворяясь, будто у нее снова разыгралась зубная боль.
– Это не имеет к нам никакого отношения… – сказал Жун Чуньтянь. – А деньги мы полностью передали Кривому Ли. Прямо сейчас нам правда нужен гроб.
– Это ваше дело, – ответила Ван Цин. – Я признаю только деньги. Эти деньги я много лет у себя в мотне продержала, даже если у меня кто их выманит и в Пекин увезет, я все равно унюхаю их дух – если вы не признаете долг, я пойду к Кривому Ли. Он разломает готовый гроб и вернет мне деньги!
Ван Цин была в ярости и, даже не доорав, нырнула в тайфун.
Мы не стали сомневаться, что она отправилась прямиком в гробовую лавку Кривого Ли. Если он поторопился и работал ночь напролет, то гроб скоро должен быть готов. И сделан он по размерам Жун Яо. И в соответствии с требованиями Жун Цютяня сделан как можно более внушительным.
Мы оказались в тупике и не знали, как поступить, нам казалось, что дом сейчас рухнет. Когда наступил пик паводка, Даньхэ стала более обширной, необозримой, как река Янцзы, как Хуанхэ, как все реки мира. Речная вода перехлестнула набережную, хлынула на улицы, разлилась по всем углам и снова затопила Даньчжэнь. Мир снова погрузился в отчаяние и скорбь, как во время конца света. Это был цикл перевоплощений, долгий и печальный. Только на этот раз, без Жун Яо, мы явно еще не привыкли.
– Не волнуйтесь, мы устроим достойные похороны, – сказал Жун Чуньтянь с хладнокровием и уверенностью, подобающей старшему брату, и выдавил из себя улыбку, которая так нечасто появлялась на его лице.
Но его слова были слабыми, как мыльные пузыри, и их развеяло ветром, как только он их произнес.
Май 2015 – май 2016, Наньнин