Чигринов знал, что такое «контактировать». Но он не хотел действовать в обход положенных правил. Что положено — то положено. Ему претило, когда капитаны выколачивали, выпрашивали, выжимали, будто находились не у себя в порту, а бог знает где, ремонт будто бы их сумасбродная прихоть.
«Алексей Петрович, все же когда можно надеяться на готовность вашего буксира?» — гнул свою линию Иванников. «Если ремонтники не подведут, то, думаю, через полмесяца». — «Если... Думаю... — Иванников убрал улыбку. — Нельзя ли поконкретнее?» — «По графику — двадцать пятого июня». — «Мы просим вас, Алексей Петрович, ускорить ремонт. Привлеките команду, объясните матросам. Люди поймут, если им объяснить».
Тон начальства был вежливо-приказным.
Люди поймут — это верно. Вот ремонтники понять не могут! То у них сварщика нет, то материала! И почему-то за все эти безобразия должен отвечать капитан. Вот разобрали главный двигатель, а прокладок нет. Старший механик еще и на берег не сходил — день и ночь в машине, вся команда работает. Но все равно в срок в море не выйти.
Чигринов, перебирая на столе ведомости на ремонт, вспомнил вежливый тон Иванникова, его неторопливые жесты, усталость в глазах. Говорят, на других он покрикивает, но с Чигриновым всегда вежлив, хотя за этой вежливостью чувствуется холодок. Когда-то Иванников был у него старпомом. Но однажды стал рассказывать, как участвовал в штурме Кенигсберга, не зная, что Чигринов брал этот город. Задав два-три вопроса, Чигринов понял, что Иванников, мягко говоря, приукрашивает свою биографию. Тогда они с ним поняли друг друга, и с той поры в молочно-белых глазах Иванникова всегда угадывалось затаенное недоброжелательство.
В дверь постучали.
— Да, — откликнулся Чигринов.
Широкое лицо Грибанова слегка распарено, поредевшие седые волосы влажны и аккуратно причесаны.
— Прибыл, — по-военному доложил он.
Чигринов подождал, пока Григорий Семенович грузно опустится на диванчик.
— Осмотрел?
Григорий Семенович кивнул.
— Ну что?
— Думаю, сами сможем. И днище надо бы пошкрябать. Обросли.
— Давай, — согласился Чигринов. — Еще с полмесяца стоять будем. Успеешь?
— Вполне.
Вошел старпом Вольнов, молодой, высокий, чернобровый, как и капитан, подтянутый человек. Они походили друг на друга, только один с сильной проседью, другой — без единого белого волоска.
— Прибыла машина с буксирным канатом, — доложил он. — У боцмана людей не хватает.
«Гайдабура накляузничал», — усмехнулся Грибанов.
Старпом смотрел на капитапа.
— Водолазов не трогать, — приказал капитан.
— Боцманская команда умучилась, — хмуро пояснил старпом. — Все на ней.
— Каждый занимается своим делом, Константин Николаевич, — сказал капитан. — Где старший механик?
— Поршни повез на ремзавод.
— Как вернется — сразу ко мне.
— Хорошо, — кивнул старпом.
— Как сегодня график? Выполнен?
Чигринов еще утром уехал на экзамены в мореходку, теперь уже кончался рабочий день, и он хотел знать, что сделано за день.
— В общем, да, — ответил старном, —· если не считать, что брашпиль так и не собрали.
— Скажите старшему механику, пусть выделит из своих мотористов в помощь.
— У них и так работы по горло.
— Знаю. Но за ремонтниками — глаз да глаз. Сейчас не проверим, в море будем ремонтировать.
Старпом тоже знал, что за ремонтниками нужен строгий надзор, могут тяп-ляп сделать, а потом в море самим придется переделывать.
— Дед закричит.
Старпом назвал старшего механика по-морскому дедом.
— Пусть кричит. Вот водолазы нам подарок делают. — Чигринов кивнул на Грибанова. — Сами винт сменят и ракушки собьют.
Вольнов криво улыбнулся: подарочек! Значит, срок ремонта сократится, а вместе с ним сократится и пребывание на берегу. Кому как, но в его планы это совсем не входило.
Грибанов понял его и сказал, будто оправдываясь:
— Хочу своих парней потренировать. Не все мне менять винты, надо и им приучаться.
«Черт бы тебя побрал с твоей приучкой! — мысленно проклял его старпом. — Теперь и на неделю не выскочишь отдохнуть!»
— Но одобряете? — усмехнулся Чигринов.
— Одобряю, — не сумев скрыть своего недовольства, ответил Волыюв и опять подумал: «Этому старому хрену на берегу уже неинтересно, а у капитана интерес на судне, в медпункте. Хоть бы команду свою пожалели».
И вдруг решился:
— Хотел просить у вас недельку. К брату съездить. Женится.
Чигринов молчал.
«Откажет», — безнадежно подумал старпом.
— Где он живет? — спросил Чигринов.
— В Черняховске.
Капитан помедлил.
— Трое суток, Константин Николаевич. Больше не могу. Начальство требует ускорить ремонт. Так что не обессудьте.
- И на этом спасибо, — поблагодарил Вольнов.
Он знал, что, пока будет гулять на свадьбе, его обязанности возьмет на себя капитан. А у капитана и своих дел по горло. Он был все ж благодарен мастеру — старпом мысленно назвал капитана на международном языке мастером, потому что был глубоко убежден: Чигринов стоит этого высокого звания. А вот водолаз подгадил изрядно. Все надеялись, что когда их поставят в док, то хоть несколько дней погуляют на берегу. С доком всегда тянучка. Надо же чего придумал: самим винт снимать. Хрыч старый!..
— Когда свадьба? — спросил капитан.
— В пятницу регистрация. Свадебный день, — пояснил старпом. — Во всех городах так.
— Сегодня среда, — капитан взглянул на календарь. — В пятницу можете на судно не являться. Придете в понедельник с утра. А завтра займитесь палубными работами. И скажите боцману, пусть начинает покраску мачт.
— Слушаюсь.
— Все. Рабочий день окончен. Кто у вас на вахте?
— Шинкарев, — ответил Волыюв.
— Когда придет ночная смена, пусть проверит их работу.
«До чего похожи друг на друга! — не в первый раз уже подумал Григорий Семенович. — И ростом, и манерой держаться, и на слова скупы. Можно подумать — братья. Старпом подражает капитану во всем, даже походкой, даже фуражку носит прямо, надвинув козырек на глаза».
Капитан Чигринов был всегда застегнут на все пуговицы, всегда подтянут и готов к действию. Он терпеть не мог расхлябанности ни в своей одежде, ни в одежде подчиненных. Ему больше подходило командовать военным кораблем, чем гражданским судном. И эта его собранность, четкость в приказаниях и распоряжениях, почти военная дисциплина, введенная им на спасателе, вольно или невольно отражалась и на поведении штурманского состава.
Вольнов ушел, Чигринов спросил:
— Когда начнешь?
— Могу завтра. Винт нужен.
— Винт завтра будет.
Проводив Григория Семеновича, Чигринов позвонил в судовой медпункт. Никто не ответил. «Где ж она?» — удивился Чигринов. Он отказался идти ужинать в кают-компанию и сел пить чай у себя в каюте. Заварив чай и ожидая, пока он настоится, Чигринов смотрел в иллюминатор на вечереющее небо. Только теперь, освободившись от ремонтных хлопот, он вспомнил о сыне.
«Да, выкинул парень номер! Своенравный парень растет. А вытянулся-то как! Модно подстрижен. С гитарой, поди, ходит?»
Перед глазами стояло искаженное обидой лицо сына и его ненавидящий взгляд. Этот чужой, полный непримиримости и непрощения взгляд смутил Чигринова и не давал ему весь день покоя.
Утром, на экзаменах в мореходной школе, он увидел не мальчишку, каким помннл сына, а юношу с пробивающимися усиками и очень похожего на него. Он давно не видел Славку, уже два года, с тех пор, как ушел из семьи.
Опоздав к началу экзаменов, Чигринов вошел в аудиторию, когда Славка отвечал на третий вопрос по билету — про узлы, стропы и такелаж. По лицу экзаменаторов было видно, что они довольны ответом, и начальник мореходной школы уже потянулся за зачеткой, когда капитан Щербань предложил Славке завязать двойной беседочный узел. И тот не смог. Он завязал что-то непонятное, какой-то гордиев узел. Тогда Чигринов, желая выручить сына, спросил, как он будет развязывать такой узел. «Разрублю!» — зло крикнул Славка, бросил узел и выбежал из аудитории. Начальник мореходки, Павел Антонович, друг Чигринова, приказал Славке: «Курсант Чигринов, вернись!» Но Славка хлопнул дверью, и в аудитории наступила неловкая тишина. Капитан Щербань попросил начальника школы послать Славку на его судно. «Я научу его вязать узлы». Председатель экзаменационной комиссии Иванников сказал: «Вопрос о распределении курсантов будет решаться позднее. Сейчас идут экзамены». На сердце Чигринова остался неприятный осадок, он впервые задал себе вопрос: «Почему я так долго не видел сына?»
Надя, конечно, не стала бы препятствовать его встречам с сыновьями. В этом он был уверен. Она не принадлежит к тем женщинам, которые в мстительной злобе обливают бывших мужей грязью, сваливая всю вину на них, запрещают детям встречаться с отцами. Дело в том, что он сам не стремился к этим встречам, не хотел деланно-веселых улыбок, фальшиво-бодрых слов, которые пришлось бы говорить, — все это было бы лживо и унизительно. Роль бодрячка-папаши, который покинул семью и еще пытается сохранить о себе прекрасные воспоминания, не для него. В море, в длительных рейсах не раз испытывал тоску по своим сорванцам, давал себе зарок после рейса зайти навестить их. И не заходил. На берегу капитанских хлопот тоже по горло. Но если быть откровенным перед собой, то он прятался за эти хлопоты и с облегчением уходил опять в море, обещая себе в следующий раз обязательно забежать к мальчишкам.
Дома, в своей семье, капитан обычно появляется как гость, побудет дней пятнадцать-двадцать и снова в рейс на несколько месяцев. Так идут годы, десятилетия. Если матрос может списаться на берег и начать нормальную человеческую жизнь, то капитан прикован своей профессией к судну, к морю. Настоящим домом для него становится судно, где он проводит основную часть своей жизни. Семье на берегу он оставляет денежный аттестат, посылает радиограммы, его встречают, когда он возвращается с моря. Но если любовь, на которой в молодости держалась семья, ушла, а дружбы, духовного родства за эти годы не возникло, моряцкая семья распадается.