— Приказа на спуск не будет! — отрубил Щербань. — Мы сами слезем с этой проклятой банки! — И вдруг сорвался на истеричный крик: — Да выключите к черту это радио!
Козобродов кинулся в радиорубку.
— Разгрузить первый трюм! Рыбу за борт! — приказал Щербань. — Добраться до пробоины, заделать ее! Всю команду в трюм!
***
Матросы разгружали носовой трюм. Десятки тонн рыбы летели за борт.
— Шевелись! Шевелись! — подгонял матросов Щербань.
Поняв, что усилием двигателя «Кайру» не стащить с камней, он спустился в трюм, чтобы возглавить спасательные работы.
Матросы стояли цепью по колена в воде и перебрасывали друг другу тяжелые пакеты с рыбой. Сверху, в проем люка, бил луч прожектора, выхватывая из темпоты трюма белые мокрые лица, лихорадочно блестевшие глаза, слипшиеся волосы, надсадно дышащие рты. Размоченная картонная тара плавала в жирно сверкающей черной воде, растоптанное рыбное филе превратилось в кашу.
— Быстрей! Быстрей! — торопил Щербань. Белый свитер его резко выделялся среди черной одежды матросов.
Петеньков работал в общей цепи. Он хватал короба из воды и с натугой кидал их Козобродову. Ногти были сорваны до крови, одеревеневшие пальцы уже не чувствовали холода воды. Его шатало, он еле держался на ногах.
Крен «Кайры» увеличивался. Возле переборки рухнула стена коробов.
— Переворачивает!
Истеричный крик Козобродова резанул по нервам. Петенькову тоже захотелось кричать, карабкаться по скоб-трапу из трюма па палубу — там казалось безопаснее, чем здесь, в тесном трюме, где вода доходила уже до колен.
— Заткнись, идиот! — прикрикнул кто-то.
Матросы выбирались из завала, ругались сквозь зубы. Кто-то испуганно крикнул:
— Капитана завалило!
Щербаня ударило по голове тяжелым коробом и оглушило. К нему бросились на помощь. Петеньков подставил плечо, чувствуя, как капитан навалился на него всей тяжестью.
У Щербаня кружилась голова, в глазах плыли круги, из рассеченного лба капала кровь.
— Продолжать работу! — с придыханием выговорил он, размазывая рукой кровь по лицу.
Внезапно погас свет.
— Свет! Свет дайте! — испугапно закричало несколько голосов.
В кромешной темноте положение показалось еще безнадежней, и страх охватил людей.
— Спокойно! Без паники! — раздался сверху высокий голос старпома.
Он спустился в трюм, слабый лучик ручного фонарика зашарил по лицам, замер на окровавленном лице Щербаня.
— Что с вами? — встревоженно спросил старпом.
— Валерий Павлович, — с трудом выговорил Щербань, — прикажите стармеху перекачать топливо в танки левого борта. — Что он там — спит? Выровнять крен!
— Ведите капитана в каюту! — приказал старпом. — Оказать медицинскую помощь!
В каюте Тамара делала Щербаню перевязку. Ей помогал мокрый Петеньков. Щербань, стиснув зубы, еле сдерживал стоны.
— Сейчас, сейчас, потерпите, — торопливо шептала Тамара. Она боялась причинить боль, бинт путался в ее руках.
— Ну чего ты возишься! — зашипел Щербань.
— Сейчас, сейчас...
Наконец она забинтовала рану. На марле проступило большое кровавое пятно.
— Дайте закурить, — попросил Щербань, откидываясь на спинку дивана.
Петеньков достал сигару из шкатулки на столе. Трясущимися руками он никак не мог зажечь спичку. Щербань отобрал у него коробок, прикурил, несколько раз глубоко затянулся, с каждой затяжкой возвращая себе силы.
— А ну возьми себя в руки! — приказал он матросу.— Чего трясешься?
В каюту вошел старпом.
Что в трюме? — встретил его Щербань.
— Пробоина четыре метра в длину и полметра в ширину. Вода прибывает.
— Сколько прибыло? — В голосе капитана почувствовался накал. — Когда вы научитесь грамотно докладывать?
— Вода поднялась ещё на десять сантиметров. Проникает во второй трюм. От удара разошелся сварной шов в районе первого танка. В днище, видимо, есть еще пробоина или трещина — вода прибывает очень быстро, — доложил старпом и тихо добавил: — Я заготовил радиограмму о помощи. Разрешите выйти в эфир?
— Кто вас просил? — растягивая слова, спросил Щербань.
— Я счел нужным проявить инициативу.
— Инициативу на моем судне могу проявлять только я! — холодно отчеканил Щербань и сорвался на крик: — Только я один!
Опять погас свет.
— Что такое? — грозно спросил Щербань.
Старпом включил ручной фонарик. Раздался телефонный звонок. Капитан взял трубку.
— В машине вода! — тревожно доложил старший механик. — Идет от второго трюма.
— Включите аварийный свет! В трюме работают люди! — приказал Щербань старшему механику.
В каюте неуверенно затеплились плафоны.
— Я настоятельно предлагаю дать радиограмму о помощи, — повторил старпом. — Больше тянуть нельзя.
Щербань молчал.
Плафоны мигнули и погасли. Опять зазвонил телефон. Старпом включил фонарик.
— Дайте трубку, — прохрипел Щербань.
Петеньков подал. Старший механик доложил:
— Вода заливает двигатель.
Фонарик старпома вырвал из тьмы осунувшееся лицо капитана.
— Подпишите радиограмму о помощи, — старпом протянул ему листок.
— Пошли отсюда вон, — сквозь зубы сказал Щербань Тамаре и Петенькову.
***
«Посейдон» резал волны, брызги долетали до рубки и черными ручьями стекали по красным от заката стеклам. Качало все сильней. От ударов волн ухало, вздрагивало железо под ногами. Капитан Чигринов молча смотрел, как быстро меняется, мрачнеет море, как все плотнее спускаются фиолетовые сумерки, затягивая багровый горизонт дымной пеленой. Без крика, черные на кровавом закатном небе, летели навстречу чайки, летели косо, спешили к берегу. И этот молчаливый изломанный полет вселял в сердце тревогу.
Не впервой Чигринов шел на помощь. Сколько раз спасал он людей, корабли — и наши и иностранные, сколько раз рисковал собой и своими людьми! То, что было непозволительно другим, было его обязанностью, его долгом. При семи баллах на море прекращаются работы, суда ложатся носом на волну и ждут, пока утихнет шторм, а он идет в самое пекло, чтобы оказать помощь пострадавшим.
Эта работа была сродни разведке.
Тогда, в тылу врага, надо было принимать мгновенные решения, судя по сложившимся обстоятельствам, и теперь, при спасении судна, каждый раз приходилось ориентироваться на месте, вкладывая в единственно правильное решение весь опыт спасателя, всю смекалку и хладнокровие. Каждый раз, спеша на помощь, он не ведал заранее, как будет действовать, но твердо знал одно: надо спасти. Он чувствовал себя сильнее, собраннее, готовым к решительным действиям, когда опасность была рядом, когда риск тревожным холодком покалывал в груди.
Глядя на помрачневшее море, на сизо-багровый, тающий в дождевой мгле закат, Чигринов с тревогой думал: «Успеть бы до циклона».
Он прошел в маленькую радиорубку.
— Ну что?
— Просят помощи, — ответил радист. Плотно прижимая наушники, он напряженно вслушивался в хаос эфира.
— Это не новость. Передай — пусть держатся. — Чигринов взглянул на часы. — Будем у них через час.
Радист удивленно посмотрел на капитана:
— Не успеем. Двадцать миль и встречная волна.
— Знаю. Передай — через час. Это их ободрит.
Капитан спустился к себе в каюту. Он знал, что ходу до «Кайры» самое малое два часа — волна била в нос, сильно снижала скорость буксира. Лишь бы успеть до циклона. Сейчас они — циклон и судно — идут навстречу друг другу, и расстояние между ними стремительно сокращается. Когда сойдутся, «Посейдону» придется туго.
Капитан взял телефонную трубку, подождал, пока в рубке ответил вахтенный штурман.
— Позовите ко мне курсанта Чигринова, только не по трансляции.
— Будет исполнено, — ответили из рубки.
— И пусть принесут чаю, печенья и конфет.
В иллюминатор было видно, как иссиня-черными красками густело море; по небу неслись низкие тучи с фиолетово-красными подпалинами. Горизонт померк, и туда, в самую черноту, спешил «Посейдон». Буксир сильно качало — море уже начинало гулять. «Успеть бы», — снова подумал капитан.
Раздался стук в дверь.
— Да, да, — поспешно отозвался Алексей Петрович и неприятно поразился своей поспешности.
В дверях появился хмурый Славка.
— Проходи, проходи, — улыбнулся Алексей Петрович и снова поймал себя на том, что говорит заискивающе и, недовольный собою, внутренне одернул себя.
— По вашему приказанию прибыл, — доложил Славка.
— Вроде и не служил, а докладываешь как на боевом корабле, — пошутил Алексей Петрович.
Славка молча смотрел в угол, во всей фигуре его чувствовалось напряжение, он пытался скрыть это независимым видом. Мол, приказано матросу явиться к капитану, ои и явился.
Буфетчик внес поднос со свежим чаем, конфеты в вазочке, печенье, расставил все на столе.
— Что, так и будешь стоять? — спросил Алексей Петрович и подумал: «А вымахал-то. Выше меня, пожалуй».
Славка присел на краешек дивана.
Прежде он много раз бывал в этой каюте, когда отец возвращался из рейса, и они втроем, мать, Юрка и он, встречали его. Пока отец оформлял судовые бумаги, пока уходил то в рубку, то на палубу, они дожидались его, чтобы всем вместе сесть за стол. Они знали, что отец еще не скоро попадет домой, поэтому ужинали у него в каюте. Мать приносила что-нибудь домашнее, чаще всего пельмени. А он угощал их фруктами, припасеннымм где-нибудь в южном порту.Теперь каюта казалась чужой.
Алексей Петрович разлил чай по стаканам.
— Держи в руках — выплеснет, — посоветовал он, когда стакан поехал по столу. — Ну как, привыкаешь?
— Все задают мне этот вопрос, — усмехнулся Славка. — До чего однообразно думают люди.
Алексей Петрович посмотрел на сына, но на выпад решил не отвечать.
— Шторм надвигается. Не робеешь?
Славка пожал плечами: мол, подумаешь.
— В общем-то, конечно: ничего страшного. Обычное дело для моряка. Практика у тебя здесь будет хорошая, зря время не пропадет.
Славка молчал.