— Шибче, шибче качай! — Кулибин покрикивает на помощников, мехами нагоняющих горячий воздух в огромный полотняный шар. — Пошевеливайтесь!
Боцман Котофеев, предложивший всю эту авантюру, в ответ весело скалит зубы и сильнее нажимает рычаг. Пускай посмеется, скоро плакать будет. Шелк на одноразовый аппарат пожалели, а промазанная рыбьим клеем тонкая льняная ткань гораздо тяжелее и расправляется неохотно, так что качать и качать, пока руки не отвалятся. Наполнилось хоть немного? Вроде поднимается потихоньку…
Я не вмешиваюсь в процесс. В моем представлении воздухоплавание — это самолеты, а тут… рахитичный аэростат заграждения. Но что-то же должно получиться?
— Пошла родимая! Какого… и кто… мать? — Кулибин в своей стихии и некоторыми выражениями смог бы вогнать в краску даже лошадь.
Удивительно, но так его понимают лучше — помощники бросили качать меха и надели горловину приподнявшегося над землей шара на трубу, идущую от большой железной печки. Граф, не доверяя никому, лично шурует в топке длинной кочергой.
— Крепи веревки! Осторожней, идолы!
Через полтора часа надувшийся пузырь рвется вверх так, что швартовые концы, удерживающие аппарат от преждевременного старта, натянуты и гудят не хуже струны. Иван Петрович обращается ко мне, от избытка чувств перейдя на крик:
— Командуйте, Ваше Императорское Величество!
Не сказать ли подходящую случаю речь? Наверное, не стоит, а то, не приведи господь, ветер за это время переменится. Обойдемся, пусть потомки сами для своих учебников исторические афоризмы придумывают.
— Отпускай!
По канату ударил топор, и шар взмыл в небо, потянув за собой несколько привязанных бочек. Кроме них, поднималось еще кое-что.
— Дергай! — заорал Кулибин. — Лебедки держите! Отцепились?
— Седьмой застрял!
— Давай еще раз, ну?
— Есть, Ваше сиятельство!
Кто-нибудь в детстве запускал воздушных змеев? Красивое зрелище, вам скажу. Особенно когда их два десятка, все здоровенные, покрашенные яркими красками… Грязные английские паруса на этом фоне никак не смотрятся.
Боцман выглядел довольным:
— А я говорил, что получится! Второй и восьмой еще стравите, черти! Что, не видите, отстают от всех?
— И последний, — с беспокойством сказал Кулибин, наблюдая, как поднятые шаром змеи утягивает в сторону вражеской эскадры. — Ну что, государь, скоро начнем?
— Тебе виднее.
Эх, нет во мне таланта товарища Шпанова, чтобы достойно описать дальнейшее. Сначала механическая гильотинка с часовым заводом перерезала что-то, держащее чего-то еще (даже не знаю, что именно, так как заумные объяснения Ивана Петровича толком не понял), и бочки взорвались в воздухе, пролившись огненным дождем в опасной близости от английских кораблей. Промахнулись… не больно-то и хотелось! Следом посыпались снаряды со змеев. На каждом было по десятку, и почти все раскалывались от удара об воду, оставляя большие горящие кляксы, сносимые ветром к эскадре Нельсона.
Державин, явившийся продолжать подсчеты, возмутился:
— Вы же все сожжете!
— Может быть, чего останется, — пожал плечами Кулибин.
— Нет, они уходят! — Гавриил Романович отнял от глаза подзорную трубу и посмотрел на меня с обидой ребенка, которому посулили новую дорогую игрушку, но обманули. — Они же уходят, Ваше Императорское Величество!
— Вот и замечательно. Неужели вы ждали чего-то другого?
— Но как же? Но зачем тогда все это? — Главный фискал Российской империи показал рукой на лебедки, на дымящую печку, на небо, в котором исчезал наш воздушный шар. — Разве не для того, чтобы вынудить к капитуляции? Просто прогнать?
— Сражения, дорогой мой Гавриил Романович, выигрываются не фокусами, а… — тут я запнулся, не в силах подобрать слово.
— Но все же — зачем?
— А как Александр Васильевич Суворов говорил? Удивил — значит, победил!
— Мы удивили?
— Разве не заметно?
Корабли, окутавшиеся парусами, спешили поскорее уйти от расплывшегося по воде огненного пятна. Некоторые так торопились, что сталкивались, а особо невезучие сцеплялись снастями, вызвав одобрительные крики со стороны наблюдающих за бегством русских моряков и артиллеристов.
Это хорошо, но где же оно? Нет, не так — ОНО! И почему эти деревянные корыта такие медлительные? Впору самому бежать по волнам, подобно героине Александра Грина, и подталкивать англичан со шведами в корму. Или пинками подгонять. Ну… ну где же?
И тут же, будто отвечая на неслышный вопль, у борта одного из шлюпов поднялся столб воды и облако густого белого дыма. Жалко на такую мелочь тратить… Ага, второй, на этот раз линейный корабль. «Сент-Джордж», кажется. И еще… Нет, не зря поставили на кон последний рубль, потратив почти все запасы пороха. Зато теперь фарватер Южного канала на пути отступления неприятеля напоминает тарелку с пельменями. Ну да, обыкновенные морские мины, изобретенные черт знает когда и черт знает кем. Взрываются, правда, через раз, но в данном случае качество компенсировали количеством — были старые запасы, так и не установленные в мирное время по обыкновенному разгильдяйству, новых добавили. Кулибин с Ловицем над начинкой тех и других немного поколдовали, вот и набралось. Это не Финский, это мой залив, и что хочу с ним, то и делаю! И незачем всякой сволочи по нему плавать! Плавать, господа ревнители морских традиций, именно плавать.
— От флагмана отвалил баркас, Ваше Императорское Величество, — доложил боцман Котофеев. — Сей же час пристанут. Прикажете расстрелять?
— Это всегда успеется. А что за баркас?
— Шестивесельный. А еще там офицер с белым флагом.
— Никак капитулировать собрались? Экие проказники! — Я посмотрел на Кулибина: — Сходил бы, Иван Петрович, узнал, что им надобно.
— А если они не захотят со мной разговаривать?
— С целым графом?
— Ну и что? К царю же едут, а не к графу.
— Да откуда же узнали, что я тут?
Механик ткнул пальцем вверх:
— А штандарт чей висит?
По уму самому бы поговорить, но, боюсь, не удержусь и прикажу повесить парламентеров на ближайшем столбе. Это только внешне выгляжу спокойно, пристойно, иногда даже весело, но внутри кипит скопившаяся злость и требует выхода. Срывать ее на своих? Хватит, было уже такое и едва не закончилось апоплексическим ударом табакеркой в висок. Хотя там и других причин куча, но именно эта послужила поводом и моральным оправданием для многих заговорщиков. Нет, свои, они и есть свои… их нужно любить, холить и лелеять. В определенных пределах, разумеется.
— Ну? — Под требовательным взглядом Кулибин поежился, тяжело вздохнул и ушел. — Давно бы так.
Отсутствовал граф долго, видно дожидался, пока англичане причалят, но через час вернулся с самым виноватым видом:
— Англичане отказываются разговаривать со мной, государь, и просят вашей аудиенции.
— Так сюда приведи.
— Я звал.
— И что?
— Не идут, боятся. Даже на берег не вылезают.
Угу, мне бы тоже на их месте было страшно вылезать — парламентеры, конечно, лица неприкосновенные, но по недавнему указу любой англичанин, ступивший на землю Российской империи, объявлялся вне закона. Вооруженный считался разбойником и подлежал немедленному уничтожению, а безоружных нужно было отправлять в суд, где они получали по десять лет исправительных работ. В зачет срока шло только рабочее время… Сурово, но… но справедливо.
Ладно, этих придется отпустить. В смысле, пропустить беспрепятственно ко мне и дать потом уйти, так как пойти самому — урон государственному престижу.
— Гавриил Романович, у тебя бумага и чернила с собой? Ага, вижу, что есть. Выпиши англичанам пропуск.
— А как его писать?
— Кто у нас здесь писатель? Как хочешь, так и пиши.
Державин кивнул и зачеркал пером по листу, иногда в поисках вдохновения почесывая затылок. Через несколько минут закончил, улыбнулся и прочитал вслух:
Преотвратнейшим канальям
Обещает государь,
Что сегодня не повесит,
Не сошлет в Сибирску даль.
Даже на кол не посадит,
Не велит четвертовать,
Чтобы впредь премерзки бляди
Зареклись бы воровать.
Пусть идут, не тронем вовсе,
Нам сие невместно есть.
И живыми взад отпустим,
В том порукой — царска честь!
— Изрядно, Гаврила Романович! — восхищенный Кулибин изобразил рукоплескание. — Только вот поймут ли?
— Как хотят, так пусть и понимают, — отмахнулся Державин. — Изволите поставить подпись, Ваше Императорское Величество?
Признаюсь, ожидал более представительных парламентеров. Там что, адмиралы закончились? Или эти помоложе и, соответственно, понаглее будут? Англичанин смотрит с вызовом, будто делает одолжение присутствием, козел душной… Швед, наоборот, глаза прячет. Ну да, он же представитель недавнего союзника, предательски ударившего в спину. Такое трудно простить, и на его месте любой будет чувствовать себя неловко.
Оба хорошо говорят по-русски. Только слова плохие…
— Ваше Императорское Величество, мы не уполномочены вести разговоры о капитуляции. Напротив, нам приказано потребовать обеспечить беспрепятственный выход кораблей эскадры из Финского залива.
— Так идите, я не держу.
— Но фарватер заминирован вопреки всем правилам ведения цивилизованной войны!
— У нас разве война? Не знал…
— И тем не менее мины нужно убрать, иначе…
Так… становится любопытно!
— И что же иначе?
— В случае отказа адмирал Нельсон намерен атаковать форты и сам Кронштадт.
— Здрасьте! А не этим ли самым вы занимались последние три недели? Или за это время атаковалка выросла? Так укоротим под корень!
Нет, не понимают иноземцы русского юмора. Спорить пытаются:
— Адмирал всегда держит слово!
— Я тоже держу, господа. А мои условия таковы — в случае безоговорочной капитуляции сэра Горацио ожидает всего лишь расстрел, вешать не буду, обещаю. Остальным предстоит суд, скорый и справедливый.