Узнал от него я и то, что многие мои боевые друзья получили назначения военными комендантами городов, городков и пристанционных поселков, и именно на них возлагались задачи возглавлять политическое, административное и экономическое руководство жизнью мирного населения, то есть выполнять функции местных органов власти. Наверное, опыт боевых действий позволял им решать и такие задачи, совсем не свойственные бывшим офицерам штрафбата. Тогда я знал, что такое назначение получил Вася Цигичко, Петя Загуменников и другие. Это уже теперь, когда у меня есть много материалов о моем друге Тачаеве, я знаю, что и он получил аналогичное назначение военным комендантом немецкого города Штраусберг земли Бранденбург.
А там, в Потсдаме полковник Киров (правда, редкая, знаменитая и приятная фамилия!) сказал мне: «Назначать тебя командиром стрелкового батальона в соответствии с выводом по аттестации не имеет смысла, так как не исключено, что этот батальон завтра же будет определен на расформирование, а на Дальний Восток, чтобы повоевать еще и с японцами, ты уже опоздал. Да тебе, кажется, и этой войны хватило». И он предложил мне должность замкомбата в отдельный батальон охраны военной комендатуры Лейпцига, одного из крупнейших городов, входивших в Советскую зону оккупации Германии. Разъяснил при этом, что батальон отдельный, комбат его наделен правами командира полка, а его зам — правами командира батальона, что соответствует выводу по аттестации.
Как мне тогда же разъяснил полковник Киров, всей жизнью Германии, и политической, и экономической, до создания в будущем правительства этой побежденной страны, теперь ведает Советская военная администрация Германии (СВАГ), состоящая при штабе ГСОВГ, а Лейпциг входил в ведение Советской военной администрации федеральной земли Саксония. У меня не было возражений против назначения в этот батальон, и на второй же день я отправился в Лейпциг. Поезда в Германии ходили уже по четкому, хотя и не по довоенному расписанию. Странными мне показались вагоны этих поездов: каждое купе имело автономный выход из вагона на подножку, тянувшуюся вдоль всего вагона, а в купе были только сидячие места. Конечно, по сравнению с нашей Родиной, которую из конца в конец можно одолеть только за 8-10 суток пути, Германия казалась небольшой, и до Лейпцига было всего часа четыре пути.
Прибыл я в комендатуру города, и меня на дежурной машине отвезли в расположение батальона. До сих пор помню, что он находился в большой то ли казарме, то ли школе на улице Лессингштрассе, 20, а рядом в доме № 18 были офицерские квартиры, где мне отвели на втором этаже хорошо обставленную пятикомнатную квартиру с двумя ванными комнатами и двумя туалетами. Ну зачем мне такая роскошь, что мы в этих апартаментах будем делать втроем нашей маленькой семьей? А что мне там делать сейчас, пока я один, а часть моей семьи еще в Польше? Но, оказывается, всем семейным офицерам управления батальона комбат предоставил такое преимущество.
Командир батальона, тоже майор, Леонид Ильич Милынтейн был старше меня лет на пять. Высокий, стройный, с лицом приятным, если не сказать — красивым. Одной из его достопримечательностей были элегантные, щегольские, пшеничнорыжие усы. Мне прежде всего было интересно, как складываются взаимоотношения между военными в мирной обстановке, после войны, да еще в коллективе, отличном от штрафбата.
Батальон нес службу по охране комендатуры города, осуществлял патрулирование улиц и вокзала. Кроме этого, не менее важными задачами батальона была охрана бывших военных объектов, промышленных и энергопроизводств. Как мне рассказал комбат, вместе с воинскими частями гарнизона батальон иногда привлекался и к вылавливанию блуждающих еще кое-где в лесах отдельных групп и одиночек из недобитых войск вермахта, СД и СС. Не стану останавливаться на деталях этой службы. Приведу только один пример. По показаниям одной такой выловленной группы фашистов был обнаружен довольно большой тайный склад оружия и боеприпасов, на вывоз которого понадобилась колонна из двадцати «студебеккеров».
Вскоре я освоился со своими должностными обязанностями, включавшими прежде всего организацию караульной службы на военных заводах и других важных объектах. Всего было более десятка караулов из не менее трех-четырех постов в каждом. Пришлось изучить расположение этих охраняемых объектов, определить способы их смены и проверок. Это позволило мне быстро ознакомиться и с планировкой города.
По сравнению с Берлином мая 1945 года, Лейпциг конца этого же года представлял собой разительный контраст. Во-первых, он был меньше разрушен, да и улицы, и целые кварталы были тщательно расчищены, даже вымыты, развалины зданий огорожены по-немецки аккуратными заборами. Разнообразная архитектура сохранившихся зданий и планировка улиц и площадей создавали впечатление благоустроенного европейского города. Помню, наша улица «Лессингштрассе» свое начало брала от кинотеатра «Apollo», ставшего нашим гарнизонным офицерским клубом и солдатским кинотеатром. В нем постоянно демонстрировались советские, а также немецкие трофейные фильмы, в том числе музыкальная комедия «Девушка моей мечты» с известной актрисой Марикой Рёкк и другие. В этом же кинотеатре часто выступали известные советские актеры и деятели культуры, среди которых особенно запомнились Сергей Лемешев, любимый всеми по фильму «Музыкальная история», известный пианист Лев Оборин, певица Ирина Масленникова, юмористы Слободской и Дыховичный, поэт Борис Ласкин и композитор Никита Богословский, да и много других знаменитостей. С некоторыми из них мне посчастливилось общаться.
Как-то раз, недели за две до Нового года, комбат Милынтейн спросил меня, что я медлю с переездом моей семьи ко мне. Он будто угадал мои мысли, крутившиеся в последнее время в голове. Через два дня я уже ехал за женой и ребенком, а еще несколько дней спустя мы были в Лейпциге. Госпиталь, в котором оставалась мать Риты, подлежал расформированию, а все женщины-медики — демобилизации. У нас с Екатериной Николаевной был уговор, что после увольнения она приедет к нам в Лейпциг. И уже в марте 1946 года, уволившись в запас, она приехала.
Первые их впечатления о Лейпциге были восторженные. Он напоминал моей жене и теще Ленинград разнообразием архитектуры старинных, XVI–XVIII веков, зданий и обилием церквей (здесь костелов), построенных еще в Средние века, множеством скульптурных композиций и фонтанов. А разнообразные ажурные решетки мостов и мостиков через каналы и речушки, правда, не такие и не в таком количестве, как в городе на Неве, еще больше создавали кажущееся им сходство. Я сам города на Неве тогда еще не видел и представлял его только по рассказам моих дам.
В городе было немало музеев. Особенно интересными были музей изобразительных искусств и музей «Книги и письменности», при котором находилась образцовая типография, где печаталось ныне все необходимое на русском языке — для победителей. Особый интерес у контингента всей Группы войск и многочисленных экскурсантов вызывало помещение, где в 1933 году проходил исторический процесс — фашистское судилище над известным болгарским коммунистом, ложно обвиненным в поджоге рейхстага, — Георгием Димитровым, который своим пламенным выступлением на суде разоблачил фашизм как злейшего врага человечества. Не меньшей популярностью пользовалась и еще одна достопримечательность Лейпцига — музей-памятник «Битва народов», построенный на городской окраине в честь победы русских войск в 1813 году над Наполеоном, и возведенный рядом с ним православный храм, в котором уже в то время проводили церковные службы и обряды русские священнослужители.
В общем, осваивались мы постепенно с интересным городом Лейпцигом и его окрестностями. В первое время нам казалась очень оправданной по смыслу еще одна «примета» Лейпцига. Бывалые люди из нашего брата, русских, кто уже пожил какую-то часть отопительного сезона в этом городе, говорили, что, подъезжая к Лейпцигу, вначале чувствуешь его запах, а потом только видишь его окраины. «Дурнопахнущая» примета заключалась в том, что многочисленные печи домашнего отопления, и в наших квартирах тоже, а также множество малых котельных в городе, сжигали в своих топках огромное количество низкосортного местного, серосодержащего бурого угля, спрессованного в брикеты. Вот эти брикеты и были источником поначалу непривычного для нас запаха.
Каким-то образом меня разыскали мои боевые друзья, провожавшие нас на Силезском вокзале Берлина в июне 45-го. Вначале нас навестил Вася Цигичко, работавший военным комендантом небольшого городка под Дрезденом и уезжавший в Советский Союз по замене. А вскоре добрался до нас и Валера Семыкин, который после того, как послужил шифровальщиком в Управлении связи ГСОВГ, работал в городе Галле, недалеко от Лейпцига, военпредом на одном из военных заводов, производящих средства связи, оборудование которого по репарациям подлежало вывозу в СССР. Бывали и мы в гостях у Валерия, пока все, что подлежало вывозу, не было вывезено. Ах, какие это были сердечные встречи, сколько было в них искренности, братских чувств! Ведь фронт, а тем более штрафбат, всех нас сроднил. В одном из последних писем Валерий, к сожалению теперь уже покинувший этот мир, написал: «Один 8-й чего стоит!» А для него, бывшего штрафника — особенно.
Примерно через год моей работы в батальоне охраны меня перевели с повышением на должность старшего офицера по оперативно-строевым вопросам городской комендатуры, в непосредственное подчинение военного коменданта города, полковника Борисова Владимира Николаевича (ранее в своих книгах из-за несовершенства человеческой памяти я называл его отчество «Алексеевич»). Мне было предложено и новое жилье, поближе к комендатуре, на двоих с еще одним офицером комендатуры — богатый двухэтажный особняк по улице Монт-бештрассе, 24 (запомнил же!), принадлежавший ранее какому-то крупному промышленнику-нацисту, сбежавшему на Запад. За мной закрепили и служебный автомобиль «опель-супер-6» с водителем. В моем подчинении оказалось секретное делопроизводство и группа офицеров, занимающихся планированием и практической организацией сборов и групповых занятий офицерского состава всех шести военных комендатур Лейпцига.