Изучая материалы, касающиеся боев на этом плацдарме, я узнал, что в полосе, где нам пришлось сражаться, действовали 407-й, 444-й и 539-й стрелковые полки, чьи подразделения «отдавали нам право» идти за них первыми в атаки, кто-то из них сменял нас потом на отвоеванных у немцев позициях, не помню. Поскольку в окопах мы появились еще задолго до рассвета, то те, кого мы сменяли, сразу же покинули траншеи, чтобы смену эту не заметил противник. Мы успели узнать у сдавших нам оборону, что немецкие окопы от нас в 150 метрах и что часто фрицы совершают артналеты, за нашими офицерами и солдатами охотятся снайперы.
Задачу нам еще не определили, но в течение дня войсковые снабженцы доставили нам боеприпасы, в том числе много ручных наступательных гранат РГ-42 и РГД-43, которые, в отличие от оборонительных Ф-1, имели небольшой радиус убойной силы и предназначались в основном для применения на ходу. Мы делали вывод: восстанавливать плацдарм можно только наступлением, атаками. Это и понятно: штрафбат все-таки. На каждое отделение получили по одной противотанковой гранате РПГ-40. Значит, и здесь встреча с танками неизбежна.
Дальнейшие события развивались так, что в течение этого дня нам даже удалось урывками подремать. Кто умудрялся сделать это сидя, кто даже лежа, в так называемых подбрустверных нишах, горизонтальных норах длиной в рост человека, вырытых вдоль окопа в нижних, ближе ко дну, стенках. Поместиться в них можно было из-за малой высоты «потолка» только лежа. Те артналеты, о которых нам говорили наши предшественники по обороне, не заставили себя долго ждать. У немцев здесь было много артиллерии, в том числе и шестиствольных минометов, которые на фронте получили прозвища «боровы», «ишаки» и еще как-то, наверное из-за того, что звуки их выстрелов напоминали то ли свинячий визг, то ли крик осла. Их мины с навесной траектории падали почти вертикально, и взрывы их были особенно опасны для тех, кто в окопах. Поэтому те, кого мы сменили, и вырыли эти ниши для защиты от осколков таких мин.
Я уже писал, что штрафники, часто рискуя своей жизнью, делали многое, чтобы сохранить жизнь своих командиров. И отмечал также, что особой их любовью пользовался Иван Янин, старший лейтенант, заместитель командира роты, безумной храбрости офицер. Так вот, чтобы во время артналетов надежнее упрятать Ваню Янина от мин этих шестиствольных «ишаков», штрафники облюбовали для него одну из таких подбрустверных ниш.
Чтобы усилить надежность ее защиты, расширили эту нишу так, чтобы кроме него поместилось еще хотя бы два человека для прикрытия. Во время одного такого артналета опекающие Ивана штрафники настояли, чтобы он лег в эту нишу, и прикрыли его, улегшись рядом. Едва успели они там разместиться, как артиллерийский снаряд разорвался рядом, земляной потолок рухнул и завалил спрятавшихся. Лежавший у края боец сам выбрался из этой нечаянной могилы, с помощью бросившихся на помощь товарищей кое-как успели откопать едва живого второго бойца, а пока добрались до Янина, уже было поздно. Так погиб храбрейший офицер Иван Егорович Янин, имевший за все бои, выпавшие на его долю, всего одно легкое пулевое ранение.
Всех нас, привыкших к фронтовым потерям, потрясла его неожиданная и нелепая смерть. Скорбя попрощались мы со своим боевым другом. Было нестерпимо больно смотреть на его лицо, спокойное, словно не тронутое смертью. Отправили мы его тело в тыл для достойного захоронения. Эта необычная для фронта смерть, будто из любви его подчиненных, надежно упрятавших своего любимца от вражеских осколков, тоже показатель отношений командного состава и штрафников. По поводу их взаимоотношений тоже было много инсинуаций, но ведь почти все мы, командиры взводов, да и некоторых рот, были совсем молодыми, недавними мальчишками, а многие из штрафников были уже семейными людьми, и мы напоминали некоторым из них их детей.
К вечеру к нам в окопы пришел НШ Филипп Киселев, с ним начштаба стрелкового батальона в сопровождении нескольких, тоже незнакомых, офицеров. Погоревал Филипп вместе с нами. Сказал, что Ванюшу Янина похоронили с почестями, и даже в гробу, хоть и наспех сколоченном, что на фронте нечастая роскошь. А в моей «Поэме о штрафбате», написанной вскоре после Нарева, я посвятил ему такие строки:
Янин Иван! Ты бессмертен, ты с нами,
Хоть захоронен в земле нам чужой.
Мы не забудем тебя. Мы оставим
Место в сердцах для тебя, наш Герой.
Командир роты Матвиенко собрал взводных и доложил начштаба Киселеву, что назначает своим заместителем вместо погибшего Янина меня, оставив одновременно и командиром взвода, передал мне ракетницу и сумку с ракетами, которые раньше были у Ванюши. Без особого энтузиазма встретил я это решение. Потом Киселев представил нам прибывших с ним офицеров, которые рассказали, что нам в ближайшее время надо атаковать передний край немцев и, захватив немецкие траншеи, удерживать их до подхода основных сил. Это было похоже на ту задачу, которую ставили перед нами, когда мы преодолевали по льду реку Друть около Рогачева.
Тогда мы тоже должны были захватить вражеские траншеи и обеспечить ввод в бой других войск. Только реки теперь перед нами не было. Река Нарев была позади нас, и преодолевать ее нам не требовалось, нужно было не дать это сделать противнику. Несколько непривычным и странным показалось то, что задачу мы получали не от своего комбата, как это было при Осипове, а от офицеров, в подчинение которым нас официально даже и не передавали.
Войсковые офицеры, уходя, сказали, что придут саперы и разминируют минное поле перед нами (а кто-то из них добавил вполголоса «если оно там есть»), и что будет хорошая артподготовка. Когда я довел эти сведения до своих командиров отделений, я не почувствовал, что они их воодушевили. После полуночи в окопы действительно пришла группа саперов, чтобы сделать проходы в минном поле перед нашей ротой. Меньше чем через час они вернулись, и их командир, эдакий бодренький старший лейтенант, сообщил, что они не обнаружили никакого минного поля. Эта весть в мгновение облетела всех и заметно подбодрила бойцов. Прибывшим к нам полковым солдатам с термосами, доставившим очень ранний завтрак, пришлось уйти, почти не опорожнив их. Так уж у нас было заведено: перед атакой набивать диски, магазины автоматов и пулеметов, а не собственные желудки. А вот боевые «сотки» приняли, рассвета ждали в другом настроении. И у меня отлегло от сердца, даже минут 20 вздремнул.
Проснулся я оттого, что стало светать, и фрицы снова совершили свой короткий артналет. Почти одновременно с этим прибежал от комроты связной с криком: «Ротного капитана убило!» Я приказал этому связному пробежать по окопам и сообщить, что командование ротой принимаю на себя, а моим замом назначаю командира пулеметного взвода, старшего лейтенанта Сергеева. Если бы мы знали тогда, какие неожиданности нас ждали впереди…
Глава 15Через минное поле. Командарм Батов. Немного романтики
Досаду с болью пополам
Сполна нам жизнь дала испить.
И шли по минным по полям…
Чем бой суровей,
Тем бессмертней слава!
Внезапно, буквально перед атакой я, взводный командир, принял командование ротой вместо погибшего капитана Матвиенко. Первое, что пришло мне в голову: сумею ли я уверенно управлять не только штрафниками, теперь в ротном масштабе, но уже и командирами взводов, моими друзьями, товарищами, только что бывшими равными мне по должности. Не успел я об этом подумать, как вдруг заговорили наши гвардейские «катюши» и артиллерия!
Да так густо ложились разрывы снарядов на немецкие траншеи, что неожиданная радостная волна захлестнула меня и на секунду пришла мысль, что недавнее мое состояние тревожной неуверенности, о которой я говорил в предыдущей главе, было не предчувствием беды, а просто временной слабостью духа. Минут через пятнадцать артподготовка завершилась еще одним мощным залпом гвардейских минометов. Над вражескими позициями вздымались всполохи огня, фонтаны взорванной земли. Во всем этом бушующем огненном вихре ничего другого нельзя было рассмотреть, хотя до этой полосы дыма и огня было не более 150 метров.
Едва только начал чертить небо огненными трассами завершающий залп ракет «катюши», как кто-то за нашими окопами выпустил серию красных ракет, как и было условлено, и я изо всех сил, чтобы услышал не только взвод, но ЦЕЛАЯ РОТА, прокричал: «Рота, в атаку!» По окопам, как эхо, пронеслось многоголосое: «Атаку!..таку!..аку!» Выругав себя за показавшуюся собственную медлительность, выпрыгнул из окопа, тоже включившись в это эхо вырывающегося из сотни глоток клича. Я ведь командир теперь уже ротный, но еще одновременно и взводный, взвод-то передать некому! Первым за окопами я увидел только что назначенного моим заместителем командира пулеметного взвода Сергеева, правее — Усманова… Почти одновременно с нами поднялась вся рота.
Я это видел хорошо, так как, в еще непривычной роли ротного командира, немного задержался, чтобы убедиться, что сигнал атаки воспринят всеми. Но когда я бросился в цепь атакующих, то, почти догнав их, вдруг увидел, что у самых ног бойцов, вырвавшихся вперед, взметаются фонтаны из клочьев земли, и люди падают. На моих глазах такой взрыв произошел под приметным пулеметчиком Пушкиным, отличавшимся от других штрафников густой черной бородой. Я видел взлетевшее в воздух колесо его станкового пулемета (как потом выяснилось, пулеметчик Пушкин тогда погиб) и не мог понять, что происходит. По словам саперов, минного поля перед немецкими траншеями нет, но так все похоже на то, будто люди подрываются именно на минах.
Еще не забылось, как несколько месяцев назад сам подорвался на противопехотной мине. И тут подумалось, что это или прямые попадания из ружейных гранатометов (вручную гранату так далеко не бросить), или снаряды неведомого еще нам нового высокоточного оружия. Может, поэтому они и не минировали свой передний край?