Нет, определенно у крестьян Смоленской губернии отсутствует чувство прекрасного. Ну убили француза, эка невидаль, так хоть подальше от дороги оттащить можно? Учит, учит их государь Павел Петрович грамоте, культуре и политесу, школы в каждой деревне открывает, да не в коня корм оказывается. Как были пеньки пеньками, оглоблей опоясанные, такими и остались. А ведь человек – это звучит гордо!
Пан Пшемоцкий на покойника внимание не обратил, ну лежит и лежит, мало ли сейчас таких по лесам, а с грустью задумался о своей дальнейшей судьбе. А ехал он на суд, причем добровольно и без всякого принуждения. Слово дал шляхетское, что явится пред светлы очи фельдмаршала Кутузова и предоставит тому все бумаги по делу, включая опросы свидетелей и чистосердечное признание вкупе с раскаянием. Как же не хочется… Но не явиться нельзя – честью поручился.
Капитан-лейтенант Давыдов отправился в Смоленск по своим делам и пану Сигизмунду приходился попутчиком, а не конвоем. Вдвоем всяко веселее, да и значительно безопаснее. Оружие поляку вернули сразу после клятвы на Библии, так что он не обуза в путешествии, а верный товарищ. А что на суд… В жизни всякое случается, и от тюрьмы да сумы зарекаться не стоит.
– Денис Васильевич, – пан Пшемоцкий прервал раздумья, – а суров ли трибунал у светлейшего князя Кутузова?
– Как и везде, – пожал плечами Давыдов. – Российское правосудие не зависит от географического положения или состава суда, оно просто есть. Поверьте, пан Сигизмунд, и в Смоленске, и на Камчатке вы встретите одинаково беспристрастное разбирательство.
Упоминание о далекой Камчатке ввергло поляка в тоску. Так уж получилось, что в одном из взятых на саблю французских обозов был найден великолепный иллюстрированный атлас мира, и об оной земле там сказано мало приятного. Одно хорошо – не жарко. А ведь как все прекрасно начиналось!
Начиналось и в самом деле неплохо. После заключения соглашения с партизанским отрядом Дениса Давыдова пан Сигизмунд в кои-то веки почувствовал себя человеком. Бедность унизительна, а для потомка славного рода герба Радом она унизительна вдвойне. Жил себе жил, и тут на тебе – война! И появились деньги в пустых доселе карманах, солнце засветило ласковей, небо стало голубее, трава – зеленее, паненки сговорчивей… Раньше годовой доход с имения бывал меньше, чем сейчас за неделю боев. Да имения-то того… вошь на аркане и блоха на цепи. Подумывал при оказии сдать экзамен на офицерский чин. И все разом рухнуло.
– А если в штрафной батальон попроситься, Денис Васильевич?
– Не возьмут.
– Это почему же? – возмутился Пшемоцкий.
– Вероисповедание вас подводит.
– Господь сказал: нет ни иудея, ни эллина!
– Правильно сказал, их тоже не берут.
И опять воцарилось молчание. И это правильно – чем больше молчит человек, тем он умнее. Вот в прошлом году в издаваемом Академией наук журнале рассказали об удивительной теории, будто бы мозг человеческий состоит из мельчайших частиц, именуемых клетками, и оные имеют свойство погибать от каждого произнесенного вслух слова. Одна фраза губит от десяти до сорока частиц, лишь при чтении книг они способны восстанавливаться. А написание собственных текстов, лучше сочинение, даже приумножает.
Забавная теория и спорная, однако. Зато очень хорошо объясняет поголовную глупость разных там актерок да певичек. И в какой-то степени поэтов, увлекающихся декламированием новоиспеченных виршей. Да, наука не стоит на месте, господа!
А вот мужик, что несется по дороге навстречу и орет во все горло, последними достижениями научной мысли явно не интересуется.
– Барин, беда! – Крестьянин в окровавленной рубахе опознал в проезжих господах русских людей и решительно преградил путь. – Нельзя туды, барин, французы в деревне лютуют!
– Где? – вскинулся Давыдов. – Сколько их?
Зато пан Пшемоцкий вопросов не задавал. Он выхватил саблю, пришпорил коня, едва не стоптав мужика, и рванул вперед. Только крикнул, обернувшись на скаку:
– Рыцари о количестве противника не спрашивают, они его уничтожают!
– Куда, чертово отродье? – Денис Васильевич в некотором недоумении посмотрел на удаляющего шляхтича. – Стойте, пан Сигизмунд!
Бесполезно – тот уже скрылся за поворотом лесной дороги, и лишь топот копыт затихал вдали. Запалит скакуна, идиот! Тем более даже не узнал, в какой стороне деревня… Ой, беда с этими шляхтичами – личная храбрость с успехом заменяет дисциплину и мозги. И если второе не слишком вредит военному человеку, то без первого никак нельзя.
– Дорогу покажешь? – Капитан-лейтенант вытащил из-за голенища сапога сложенную карту.
– Не гневайся, барин, мы такими премудростями не владеем. Читать-писать немного умеем, а науки не превзошли.
– Да я для себя… Название какое у деревни?
– Малые Вишенки.
– Красиво звучит. Ага, вот она… Ладно, посмотрим, что у вас там случилось.
– Нельзя туда, француза тьма-тьмущая! – Крестьянин хотел перекреститься в подтверждение слов, но охнул и схватился за правое плечо. – Мильенов пятнадцать, а то и все двадцать.
– Ранен?
– Не, не моя кровь. Из-под вил брызнуло, когда… Ну и потом еще… А Ваську с Евлахой порубали на месте. Лютует супостат!
– А ну-ка поподробнее!
Наверное, со стороны спокойствие Дениса Васильевича могло показаться странным, а то, что он не бросился догонять ускакавшего пана Пшемоцкого, многие и вовсе поставили бы в укор. Но, во-первых, командир партизанского отряда давно отвык нестись черт знает куда без предварительной разведки, а во-вторых, поляк свернул не в ту сторону и сейчас стремительно и отважно удалялся от опасности. Вернется, конечно, осознав ошибку, но пока одному будет гораздо спокойнее.
А назвавшийся Кузьмой Петровым мужик тоже оказался партизаном и рассказал немало интересного. Перед самой войной их деревню эвакуировали с пути наполеоновской армии в Курскую губернию, но мужское население на сходе решило отправиться на заработки. А что еще делать, если посевная давным-давно закончилась, а с уборочной на новом месте жительства справятся и без них? Выданные переселенцам казенные деньги хоть и позволяют сводить концы с концами, но человеческая натура всегда хочет большего. Хочет и находит способы. Отхожим промыслом избрали привычное занятие, коим еще деды с прадедами кормились – то есть кистень в рукав, топор за опояску. Да на большую дорогу караулить жирных перелетных гусей. Но грабить своих есть грех большой и неотмолимый, тем более казаки министра внутренних дел атамана графа Матвея Ивановича Платова могут и намыленную епитимью на шею наложить. Так что решили вернуться к родным пенатам и вежливо попросить французов поделиться с ближними.
Первое время дела шли на редкость удачно – отбившиеся от наполеоновской армии одиночные солдаты и офицеры становились легкой добычей, заодно снабжая партизан ружьями и пистолетами. Два отставных солдата, осевших в деревне после отставки по ранениям в Персидском походе, оказались неплохими наставниками по стрельбе, и скоро жители Малых Вишенок отваживались нападать на более многочисленные вражеские отряды. Порой целую роту из засады обстреливали и одерживали победы, так как французы опасались вступать в бой и всегда отходили, оставляя убитых и раненых.
Удача сопутствовала «народным мстителям» вплоть до вчерашнего вечера, когда на место разграбления очередного обоза неожиданно нагрянули конные егеря. Стремительное бегство мало помогло – в чистом поле от кавалерии много не побегаешь, и до спасительного леса добралось не более двух десятков из пятидесяти с лишним человек. Потом долго кружили, запутывая следы, и вздохнули свободно только сегодня утром, когда вернулись домой. Но, как оказалось, зря радовались. Скорее всего, французы захватили пленных, указавших дорогу, и ударили в тот самый момент, когда усталые люди расположились на отдых. Часовых выставили… Только много ли они помогут против картечи?
– Врасплох застали, барин! – жаловался Кузьма. – А у нас даже ружья не заряжены. Кто что похватал, тем и дрался. Евлаха с пистолями выскочил, двоих подбил, да только его сразу в сабли… А Васька с ножом на ихнего офицера – самую малость ногу не отрезал.
– Так сколько же там французов было? – Давыдов как раз закончил пересчитывать патроны и достал из седельной сумки пару гранат. – Только вот про сто миллионов не нужно заливать.
– Неграмотный я в таких вопросах, – смутился крестьянин. – Евлампий что-то про роту говорил.
– Точно?
– Не знаю, но он солдат старый, еще при прошлом царствовании турка воевать ходил.
– Это хорошо, – одобрил Денис Васильевич. – Тогда и ты иди. В смысле, веди, Вергилий!
– Вергилия Семеныча тоже зарубили, – вздохнул Кузьма. – А мы испокон веку Петровы были.
Деревня казалась пустой, и сколько капитан-лейтенант ни наблюдал в мощный морской бинокль, так и не заметил ни одной живой души. Если бы не знал наверняка о занявших Малые Вишенки французах, то без опаски бы туда въехал. Хорошо, твари, затаились… Кого-то ждут? Возможно, но вот только кого? Партизанский отряд они уничтожили. Так какой смысл в засаде? Часовых тоже не видно. На чердаках попрятались? Странно и непонятно все это.
Неприятеля выдают мелкие приметы, неопытному человеку ничего не говорящие. Вот мухи кружат над конскими «яблоками» – судя по запаху, очень свежими. А вон там лиса просунула морду сквозь дырку в заборе, но боится пробежать через залитый кровью двор к лежащему в тени сарая телу. Волнуется рыжая и опасается. Наверное, тоже слышит переступающих с ноги на ногу лошадей. Звук еле уловимый, скорее всего копыта обмотаны тряпками, но зверю достаточно.
У Дениса Васильевича тоже обострены все чувства, кроме, пожалуй, самосохранения. Осторожность и осмотрительность есть, а вот этого нет.
– Кузьма, а ну-ка посмотри на крайнюю избу.
Партизан с опаской взял невиданное доселе устройство и поднес к глазам. Испуганно отпрянул, помянул нечистого, покрутил головой и вновь приник к биноклю.
– Это Мирона-мельника дом, барин.