Здравая вообще-то мысль. На данный момент в Европе существует три независимых государства – это Англия, Россия и Франция. Турок в расчет не берем, так как они географически и политически тяготеют к Азии. И все, нет больше никого. Австрия захвачена, германские лилипуты проглочены, Пруссия разгромлена при нашем молчаливом нейтралитете… Да, не люблю немцев, а что делать?
Кто есть еще? Ага, чуть про Данию не забыл. Союзники, и, что самое удивительное, союзники надежные. Правда, от Ганновера кусок отхватили не посоветовавшись. Ладно, Ганновер не жалко, он английский.
Вот и представьте, во что бы нам обошлись приграничные сражения со всей Европой. Народу и так катастрофически не хватает, и губить людей понапрасну было бы не по-большевистски. Большевик только из меня аховый… Или построение богатой и сильной империи можно назвать построением социализма в отдельно взятой стране? Пожалуй, что так.
Скрипнула дверь. Мария Федоровна… Это она всегда входит неслышно, и лишь звук петель выдает ее появление. Даже догадываюсь, о чем супруга сейчас спросит:
– Павел, что-то случилось?
Женская интуиция существует. Ведь не знала ни о каком курьере с пакетом – в это время ухаживала за цветами в оранжерее – и вот непонятным образом почувствовала.
Вместо ответа протянул ей само письмо и три листа с примечаниями от генерала Бенкендорфа:
– Почитай.
Мария Федоровна достала из футляра очки в тонкой металлической оправе и углубилась в чтение. И первым же вопросом стало:
– Александр Христофорович где?
– Отбыл в Кенигсберг.
– Разумно. Каковы его предложения?
– Меня ты выслушать не хочешь?
– Дорогой, за тобой окончательные решения, поэтому ты высказываешься в последнюю очередь.
– Решение уже принято.
– Без Военного совета? – Кажется, императрица немного обиделась. – Почему?
И как объяснить? Ладно, понадеемся на понимание.
– Видишь ли… – Делаю паузу. Не то чтобы слов нет подходящих, просто говорить их не хочется. – Видишь ли, мое решение нарушает все принципы благородной войны и благородства вообще… И я не хочу, чтобы другие несли моральную ответственность наравне со мной.
– Собираешься заразить англичан чумой или черной оспой?
– Нет.
– Тогда отравишь у них все источники?
– Тоже нет.
– Уморишь голодом население, включая детей?
– Как ты могла такое подумать?
Императрица посмотрела удивленно:
– Все перечисленное когда-то применялось англичанами. Ты придумал более страшное и мерзкое?
Господи, да за кого она меня принимает, за людоеда?
– Нет, ну что ты! Чуть менее мерзкое.
– Тогда чего переживаешь? Или считаешь себя лучше Всевышнего, уничтожившего Содом и Гоморру? Павел, это богохульство или гордыня, и неизвестно, что из них хуже.
– Полагаешь…
– Когда стоит выбор между существованием России и честью, благородный человек всегда выберет Россию.
Хорошая у Марии Федоровны жизненная позиция. И, главное, удобная. Но, с другой стороны, почему бы и нет?
Петербург готовился к обороне. Готовился привычно и деловито, будто вражеские полчища подступали к нему с регулярностью раз в полгода, если не чаще. В самом городе приготовления почти незаметны, разве что сложенные на тротуарах штабеля заполненных песком мешков бросаются в глаза, но в ближайших пригородах работа кипит вовсю. Звенят ломы и пешни, вгрызаясь в мерзлую землю, грохочут взрывы по линии будущих укреплений, убеленные благородными сединами генералы ругаются друг с другом над картами, согласовывая расположение минных полей…
Чуть в стороне от этого четко спланированного и разумно организованного беспорядка собралась группа ученых из Академии наук. И не просто собрались – ждут Высочайшего прибытия для проведения испытаний нового и, по их словам, сверхмощного оружия. Уж не знаю, что напридумывали, но, по предварительным докладам, это чудо способно изменить ход войны одним-единственным применением. Потом будет достаточно лишь угрозы использования. Именно его я и подразумевал в разговоре с Марией Федоровной, рассказывая о грязных и неблагородных методах ведения военных действий.
Место испытания – десятин четыреста – оцеплено казаками, предупрежденными об опасности и потому держащимися на значительном отдалении. Это внутреннее кольцо охраны, а внешнее обеспечивают кадеты военных училищ под командованием совсем юного лейтенанта. Тоже правильно, пусть смолоду привыкают к подпискам о неразглашении.
Наш кортеж встречают. Сияющий, как новенький рубль, Аракчеев (именно он курирует научные разработки) предъявляет пропуск. Строго тут у них, как погляжу. Даже излишне строго – зачем Алексею Андреевичу пропуск, если он сам их выписывает? Ладно, не буду влезать в чужую епархию – надо так надо.
– Доброе утро, господа! – приветствую застывших в почтительном молчании академиков. – Чем порадуете на этот раз?
Нет, среди них не только академики, есть и помельче чином. Вон вдалеке мелькает приват-доцент Московского университета с вышитыми серебром знаками различия на форменной шинели. Да, мне всегда нравилась некоторая военизированность сугубо мирных учреждений, будь то министерство, школа или университет. Дисциплинирует! Ненадолго, к сожалению.
Но ее, дисциплины, хватило, чтобы никто не кинулся рассказывать о собственных заслугах перед Отечеством и лично государем. Никто не расталкивал локтями коллег, дабы припасть к ногам величайшего покровителя науки и искусства. Да, не удивляйтесь, такие эпитеты тоже приходилось выслушивать. Правда, уже давно и не от этих. К лести склонны математики и историки, а химики с механиками более сдержанны в проявлении чувств. Вообще любых чувств, включая верноподданнические.
– Ваше Императорское Величество! – Граф Аракчеев взял инициативу в свои руки и жестом пригласил выйти вперед того самого приват-доцента. – Позвольте представить Вам изобретателя и исследователя Евгения Михайловича Ипритова!
– Может быть, мне сначала стоит выбраться из возка, Алексей Андреевич? – проворчал я в попытке скрыть за сварливым тоном некоторое замешательство от услышанной фамилии. Что-то нехорошее она мне напомнила.
– Да, конечно же! – Министр обороны выпрыгивает из санок и протягивает руку.
Ну его к черту, обойдусь без помощи, не старый еще. Ну и где тут наш изобретатель?
– Здравствуйте, Евгений Михайлович.
Тот смущенно бормочет нечто похожее на приветствие и пытается принять вид согласно «Воинскому артикулу». Получается плохо – лихости хоть отбавляй, а вот придурковатости нет. И откуда ей взяться, если с детства не привита? Лицо открытое и приятное на вид, щеки румяные, из-под форменной бобриковой шапки-пирожка выбиваются русые кудри. И в плечах почти столько же, сколько я ростом. Хоть сейчас пиши с него картину «Добрыня Никитич и гранит науки». Ни за что не скажешь, что это создатель страшного оружия, совершенно не похож на негодяя и изувера.
– Рассказывайте, господин Ипритов.
Приват-доцент справился с волнением и произнес:
– Видите ли, Ваше Императорское Величество…
– Называйте меня просто государем, Евгений Михайлович. Так будет короче, а краткость, как известно, сестра таланта.
– Да, Ваше… то есть государь. Так вот, производя опыты с некоторыми соединениями…
– Давайте обойдемся без терминов.
– Хорошо, государь. Производя опыты, я получил новое вещество. Или соединение, как вам будет угодно. Некая жидкость, имеющая, скажем так, ряд замечательных свойств…
Нет, все же он маниак. Но маниак полезный в данный момент, и будет глупостью с моей стороны мешать течению научной мысли.
– Как и положено, – продолжал Ипритов, – о результатах опыта было доложено начальнику секретного стола Московского университета капитану Громыко. А он, в свою очередь, рекомендовал озаботиться практическим применением данного изобретения. Но об этом пусть доложит непосредственный руководитель технической частью. Прошу вас, Кирилл Владимирович.
Пухлый, похожий на колобка человечек выкатился из толпы и суетливо поклонился:
– Ваше Императорское Величество, разрешите засвидетельствовать…
– Не разрешаю. Давайте сразу по существу.
– Заведующий кафедрой точной механики и металловедения Подполянский, государь! – К чести Кирилла Владимировича, он нисколько не смутился обрывом дежурных славословий и тотчас перешел к делу: – Общими усилиями нашей кафедры и лаборатории баллистики Академии наук, сотрудники коих здесь присутствуют, разработано несколько видов снарядов, способных доставить новооткрытое вещество на дальние расстояния. От бомбических ядер и пушечных гранат пришлось отказаться, так как под воздействием высоких температур оная жидкость теряет полезные свойства и разлагается на безобидные составляющие.
Как перед студентами выступает, однако. Движения потеряли суетливость, и весь вид ученого приобрел сосредоточенную величавость. Молодец! И тоже маниак.
– Первый снаряд представляет собой усовершенствованную ракету Кулибина-Засядько и летит на расстояние до восьми верст. Точности, разумеется, никакой, потому рекомендуем применять их для массированных обстрелов не менее пятидесяти штук в залпе.
Подполянский сдернул холстину с длинного стола, предлагая полюбоваться плодами человеческого гения, воплощенными в металле.
– Обратите внимание на маркировку, государь. Во избежание путаницы головки ракет окрашены в желтый цвет, в отличие от остальных, помеченных поясками разных цветов.
– Что же, разумно, Кирилл Владимирович, – с одобрением киваю ученому.
Тот буквально расцветает:
– А вот здесь мы можем увидеть иной вид снарядов. Прошу посмотреть и убедиться.
Неужели наконец-то сделали нормальные мины и минометы? Похоже на то. Прежние хоть и превосходили характеристиками состряпанный на скорую руку кулибинский бутылкомет, но не намного. Стреляли из них только с закрытых позиций из опасения за жизнь расчетов, а это, согласитесь, никак не подходит для маневренной войны.
Молодцы, что и говорить. Нужно будет озаботить Ростопчина придумыванием особых званий для деятелей науки и искусства, старые никуда не годятся. Да, что-нибудь по армейскому образцу, но более звучное и напыщенное. Дурачки блестящее любят, а так как разниц